— Я.

— Говори скорее, — сестра немного задыхалась — наверное, от волнения. — Боюсь, что этот болван проснется. Они мне не позволили даже ширму для сна поставить! Правда, когда горничная приходит меня одевать, отворачиваются. Но не уходят. Это ужасно…

— Августа, послезавтра сюда приедет отец, чтобы нас забрать, — Джон поудобнее уцепился за камень и заговорил спокойнее. — Но много что может пойти не по плану. Будь готова. Ко всему. В первую очередь — бежать и спасаться. Скорее всего, тебе дадут коня. А может, и нет… Не упорствуй и сразу скачи во весь дух. Или беги. Лучше не домой. Лучше… — решение пришло мгновенно. — К пастору Томпсону. Он хороший человек, он не работает на этих. Он поможет тебе укрыться. И сама не зевай.

— А ты? — в голосе сестры заранее послышалось упрямство. — Я никуда не пойду без тебя.

— Вот поэтому я и пришел сейчас, — вздохнул Джон. — Ты гораздо больше поможешь, если будешь слушаться. Мне будет легче построить план, если ты станешь следовать моим приказам.

Сестра помолчала, а потом глубоко вздохнула:

— Ладно. Я выполню всё, что ты скажешь. Но знай, что если тебя убьют, я сама тебя убью!

— Надеюсь, не убьют, — хмыкнул Джон и решительно подавил в себе мысли о том, что он будет делать, если освободится из плена. Домой возвращаться не хотелось, но и думать так было нельзя — иначе кто вытащит Августину?

Он смутно видел сестру за стеклом. Она стояла на подоконнике, босая, в длинной ночной рубашке. Джон никогда не смотрел на сестру так, но сейчас мрачно отметил, что она очень даже хороша. И испытывал одновременно облегчение — от того, что не ей приходилось страдать, и обиду — горькую и жестокую. Почему Джереми достался ему?..

Кровь отхлынула от лица. Так думать было нельзя. Джереми — его враг и его крест. Августина даже узнать об этом не должна. Достаточно с нее того, что он был вынужден ей признаться, в каком качестве якобы жил в родительском доме. Ей еще замуж выходить, а она и без того упряма, своевольна, свободолюбива, да еще и про интимные отношения от каких-то подружек успела узнать. Еще пара шагов в том же направлении — и об удачном браке можно будет забыть.

— Я разбила стекло, как только узнала, что в соседних комнатах есть балконы, — вдруг спокойно сказала Августина. — Подумала, что так тебе будет проще выбираться. Я молодец?

— Молодец, — серьезно откликнулся Джон и наконец почувствовал нежность — ту самую братскую нежность и гордость, что испытывал всегда. Это был как будто кусочек его неповрежденного еще мира. — Я даже не подумал, что ты это специально.

— Вот только теперь думаю, а не очень ли я поспешила? — поделилась тревогой сестра. — Они за день построили тут эту штуку из деревяшек. Завтра, наверное, вставят стекло. А вдруг меня вернут обратно?

— Не вернут, об этом я позабочусь, — хмыкнул Джон.

— Тогда я спокойна, — прошептала сестра и вдруг как-то занервничала. — Ой, уходи лучше. Этот дергаться начал, а вранья о том, что мне срочно понадобился свежий воздух, надолго не хватит. Беги! Я всё сделаю как нужно, будь уверен.

Джон кивнул и поспешно вернулся на помост. Если солдат и впрямь проснулся, то он мог увидеть, как сестра стоит на подоконнике. И вполне может Августине не поверить и взбаламутить других солдат. Кто его знает, что они будут делать… А если начнут обходить и обыскивать весь сад с фонарями?

Из комнаты раздались какие-то звуки и звонкие восклицания сестры — обиженные и истеричные. Джон понял, что надо торопиться. Он буквально чувствовал внутренним хронометром, как утекают секунды. Вряд ли у него больше пары минут до того, как что-то начнет происходить, надо срочно собраться и сделать…

У Джона оставалась еще одна цель. Та самая, для которой Джон забрал у Джереми кольцо — ему было нужно не само кольцо тамплиера, а только камень в нем.

Джон торопливо огляделся орлиным зрением и без труда нашел свою цель. Подготовленное на завтра стекло стояло под помостом, в той самой густой тени, до которой Джон не рискнул добираться по низу. Но теперь можно аккуратно спуститься. Если не шуметь и не вызывать подозрений, то можно будет убраться тем же путем — через верх.

Джон не мешкая приступил к исполнению. Бесшумно спрыгнул в траву, ощупал стекло — его окаймляла аккуратно привязанная жесткая желтая вата. Под этой ватой части стекла просто не видно…

Джон торопливо стянул с руки тамплиерское кольцо и пальцем нащупал острую грань бриллианта. Он искренне надеялся, что это настоящий бриллиант, а не стекляшка. Но ведь тамплиеры наверняка не носят стекляшек? Джон приподнял вату и, прижав камень к стеклу, аккуратно повел линию, стараясь, чтобы она была ровной. Тогда это, возможно, спишут на недобросовестных стекольщиков или на неаккуратную доставку… Легкий скрежет четко подсказывал, что алмаз настоящий. Лишь бы успеть!

Джон провел линию с одной стороны. Хотел и со второй, но в саду наметилось шевеление, и Джон торопливо нацепил кольцо обратно. Пусть остается так, так даже лучше. Одну линию легче списать на чью-то халатность. Когда стекло будут вставлять, на него непременно надавят, иначе не вставить в пазы. А когда надавят, надрез лопнет. Понадобится новое стекло, и вряд ли его успеют изготовить в тот же день. Пока кого-то за ним пошлют, пока сделают, пока привезут обратно… Времени должно хватить.

Джон взлетел обратно на помост с чувством выполненного долга, но насладиться этим уже не успевал — солдаты внизу и впрямь как-то оживились. Они теперь торчали группами, и можно было только благодарить Бога, что не глядели наверх. Путь через сад был закрыт.

Но ведь остался путь через крышу! Джон влез выше, дважды подпрыгивал, чтобы дотянуться до нужного перекрытия. Наконец зацепился и упрямо полез наверх. Вниз не смотрел — только нервничать. А по крыше, конечно, тоже ходили солдаты…

Ходили медленно, лениво. Если и видели оживление в саду, то к себе не применяли — их служба была в том, чтобы смотреть сверху. Джон машинально подсчитал — четверо. И все ходят, будь они неладны! Каждый охраняет свою территорию, но крыша почти ровная, скрыться негде. На всё крыло — только одна дымовая труба, и та слишком далеко. Вот разве что добраться до ее уровня по кромке крыши…

Джону казалось, что он пыхтит слишком громко. Что его того и гляди заметит кто-нибудь снизу. Что охранники на крыше заметят его руки. Но он упрямо пробирался вбок, то и дело выглядывая наверх. Труба приближалась.

Теперь уже можно было оценить и траекторию движения охранников. Она была одинакова — пока, разумеется, солдат ничто не спугнуло. Можно подняться, когда двое ближних отвернутся: один на фасад, другой — вбок. Укрыться за трубой и переждать момент, пока в эту сторону будут смотреть дальние. Но тогда останется не больше пяти-шести секунд, чтобы добраться до противоположной стороны крыши и повиснуть на ней.

Рискованно, конечно, но не лезть же вниз, где группы солдат уже начали курсировать в поисках кого-то?

И Джон решился. На нем солдатская форма. Даже если увидят, может, не сразу сообразят, что его тут быть не должно. А если и сообразят, то можно попробовать отболтаться — в темноте лицо видно плохо. Но это на самый крайней случай, ведь его и по голосу кто-то может узнать, и по волосам… Не так уж много тут солдат с длинным пшеничного цвета хвостом… Эти солдаты наверняка капитанские. Ведь именно тот отзывал их из сада, когда не хватало охраны для Августины.

Сердце колотилось как бешеное, когда он взобрался наверх, когда скрывался в тени за трубой, когда бежал дальше — и не знал, видят ли его спину. Оборачиваться не посмел — это только лишнее время терять. И уже повиснув на руках, перевел дыхание. Кто-то из солдат явно сменил траекторию и протопотал рядом, но вниз не поглядел.

Джон увидел в этом перст судьбы и начал спускаться. Ни к чему испытывать эту судьбу.

Он слабо осознавал, что из-за проклятой трубы оказался далековато от нужного окна, но мысленно ругаясь теми словами, которые привели бы отца в ярость, упрямо пробирался в нужную сторону.