— Стою, — почти насмешливо откликнулся Джереми, демонстративно вскинув руки — и в одной из рук блеснул метательный нож. — Я знаю, что ты ищешь, но если до сих пор здесь, хотя прибыл гораздо раньше меня, значит, твои поиски успехом не увенчались. Но ты еще надеешься на что-то, раз не ушел. Я пройду дальше, чем ты. И у меня найдутся аргументы, чтобы убедить тебя.

— Ты всегда был слишком самоуверен, — раздался голос отца, и Джону чудилось, что в нем сквозит ответная усмешка. — Ты никуда не пройдешь, потому что совершил грубейшую ошибку. Радха-Кришна не прощает подобного. Ты больше никогда не сумеешь разгадать эту тайну, потому что она запомнила тебя.

— Радха-Кришна… — пробормотал про себя Джон. Что-то ему это напомнило…

***

— Что?.. — раздался сквозь помехи голос Шона, а изображение померкло, мерцая, но полностью не распалось. — Уно моменто… Вот! Радха-Кришна — это божественная чета индуистских богов.

Джон попробовал пошевелить пальцами, чтобы его вернули в Анимус, поскольку горло — его или чужое? — не слушалось. Но, кажется, Шон всё понял неправильно.

— А? А! Четки! — воскликнул он с оживлением. — Да, ты прав. Последняя бусинка в буддийских четках тоже называется Радха-Кришна. И символизирует Радха-Кришна. Или Радху-Кришну… Очень многозначный символ. Для тех, кто верит, он позволяет стать подобными богу, но не терпит очень многого. Ее нельзя опускать слишком низко к земле, ее нельзя касаться указательным пальцем, с ней даже сходить в туалет нельзя. Хм, интересно…

Перед глазами вновь поплыло, но Джон, своим почти общим с предком сознанием, успел сообразить: та последняя бусина в дереве — ключ. И она не переносит прикосновения указательного пальца. Почему-то. Джереми сделал именно это…

***

— Это мы еще посмотрим, — с вызовом откликнулся Джереми. — Но тебе она не достанется.

— Возможно, — отец настолько явственно пожал плечами, что Джон почти увидел это движение мысленным взором. — Для меня будет достаточным утешением то, что ты умрешь, и тайна останется тайной. Это ты стремишься к власти любой ценой.

Джон почувствовал, что душный влажный воздух вокруг словно густеет. Обстановка накалилась слишком быстро — и это было хуже любой полуденной жары.

— Возможно, — зеркально повторил Джереми в ответ. — Возможно, я стремлюсь к власти. Но ты раскроешь мне все свои тайны, потому что иначе твой любовник умрет.

Джон почувствовал, что сердце пропустило удар — а потом заколотилось заново, так сильно, что, казалось, пробьет грудную клетку. Речь о нем пошла настолько неожиданно, что он даже не мог сообразить, что следует сказать или сделать, чтобы ужасные обвинения не прозвучали. Чтобы отец…

— Мой… — голос полковника Бэрроуза прозвучал несколько сдавленно.

Джон понимал, что отец пытается подавить изумление, не подать виду, не лишиться возможного преимущества… Но прозвучало это именно так, как будто полковнику Бэрроузу кто-то — вероятно, очень нахальный и бесстрашный — врезал коленом под дых.

— Твой очаровательный Жу-жу, — бросил Джереми. — Он очень мило защищался, когда я пришел в твой дом. А чтобы не быть голословным, я привез этого очаровашку с собой. Мне стоит только бросить нож — и он умрет. Как сдох твой Иша, который так мечтал стать ассасином.

Джон вздрогнул. Иша — не слишком молодой индусский слуга отца — был услужлив и немногословен. Хотел стать ассасином? Джон был уверен, что отец нанял его исключительно для того, чтобы слушать старинные поверия и местные сказки.

— Жу-жу, — вдруг хрипловато позвал отец. — Это ты?

Джон вдруг понял, что надо немедленно что-то ответить, но паника буквально захлестнула, и собственный голос показался каким-то чужим:

— Да… сэр.

Горло сдавило. Это было унизительно, а еще очень горько. И стыдно. Джон даже не знал, за что он сейчас больше всего испытывает вину. За то, что не смог защитить дом? За то, что предпочел играть с тамплиером в игры вместо того, чтобы пытаться убить его? За то, что наговорил, единым махом лишая отца возможности держаться на высоте перед старым врагом? За то, что не мог придумать, как известить отца о том, что Августина тоже… Он не знал, но невольно думалось о том, что затеряться в родной Англии — не такое уж плохое решение. Вот только денег от тамплиера он не возьмет. Пусть уж лучше придется… с кем-то еще.

И лучше бы, наверное, было умереть, когда тамплиеры пришли в дом. Так же, как Иша, который тоже хотел стать ассасином. Тогда бы не пришлось позорить имя — свое и родовое, не пришлось бы сейчас сгорать от мучительного стыда… Но кто бы тогда защитил Августину?

— Чего ты хочешь? — ровным голосом произнес Бэрроуз-старший.

— Ты отдашь мне то, за чем охотишься, — удовлетворенно произнес Джереми, и в голосе его пробивалось слабое пока ликование. — Что здесь находится? Пещера? Тайник? Гробница?

Джон вдруг услышал шуршание травы и лиан, и в голове мелькнула яркая, как молния, мысль, позволяющая одновременно отвлечь врага и избавиться от подозрений.

— Сэр… — произнес он негромко и нерешительно. — Слышите? Здесь рядом может быть его сын…

— Ты так трогательно заботишься, — хмыкнул Джереми. — Но я уже подумал об этом — гораздо раньше. Бэрроуз, — он возвысил голос, — хватит своих ассасинских штучек. Я убью твою шлюху раньше, чем ты успеешь убить меня. А если этого недостаточно, то знай, что твоя дочь у меня. Ее охраняет рота солдат. Как ты думаешь, на котором она скончается?

Джон одновременно вздрогнул и поморщился. Видимо, у Джереми — как у тамплиера — все методы такие.

Впереди раздался негромкий звук, и Джон увидел в свете фонарей, как отец поднимается с колена, на которое приземлился. Джон никогда не видел, как отец «работает». И никогда не видел его в полном боевом облачении — тренировался Джон Бэрроуз обычно в простой рубахе и штанах, а из оружия брал с собой только то, чем действовал. И при этом даже в самых опасных тренировочных схватках пренебрегал любой защитой.

Сейчас же Джон видел перед собой ассасина — настоящего, во всей красе. Все виденные Джоном до этого люди, появлявшиеся в их доме, казалось, не выглядели столь опасно и красиво. В свете фонарей видно было плохо, но Джон видел плащ — слишком короткий для джентльмена; видел распахнутые отвороты рубахи под ним — всё-таки в Индии было слишком жарко, чтобы носить привычные жилеты. Видел и перевязь с оружием, которого действительно было много, и меч, и пистолеты по бокам. Однако Бэрроуз-старший выставил вперед руки, словно показывая, что не собирается нападать, и остановился.

На нем были наручи, а в них — скрытые клинки, так что даже этот жест не выглядел, наверное, мирным для тамплиера, но Джон сомневался, что отец будет действовать так примитивно. Это было рискованно. Возможно, придумал какой-то план? Хоть бы это было так! Сам Джон выходов из ситуации не видел. Вот разве что броситься на Джереми самому и подарить отцу время на то, чтобы действовать? Всё равно жизнь уже, собственно, разрушена…

— Ты действительно не сможешь войти в храм, Уильям, — Бэрроуз-старший даже улыбнулся. Джон не видел лица тамплиера, но был уверен — тому это явно неприятно. — А мне дорога моя дочь. Что ж, я сам принесу тебе то, что ты ищешь. А ты приведешь обоих. Туда, куда я укажу.

Джон почувствовал, что пальцы немеют, а губы дрожат. Что он натворил? Что творит отец?! Разве можно соглашаться с тамплиерами на сделки? Всё это хотелось воскликнуть вслух, но Джон подавил в себе этот порыв, подумав о том, что отец, возможно, заманивает врага в ловушку — и тогда этому не стоит мешать.

— Нет, — веско и тяжело выплюнул Джереми… или Уильям? — Я не настолько глуп, чтобы прийти туда, где ты и твой сын устроите мне засаду. Ты приедешь ко мне — один и без глупостей.

— Чтобы ты забрал частицу Эдема, а потом убил меня, мою дочь и Жу-жу? — презрительно осведомился Бэрроуз. — Много хочешь.

Джереми раздосадованно выругался, поразмыслил…

— Тогда у ворот, — бросил он. — Я дам своим гостям коней. Они смогут уехать. По рукам, Бэрроуз?