– Как ты меня нашел?

Овейг пожал плечами.

– Я просто хотел тебя увидеть, и сама Эсгериу, должно быть, указала мне, где тебя отыскать.

Рависант осторожно отложила свиток в сторону.

– Рависант. – Он решил не медлить, но ему недоставало смелости, чтобы решиться. – Преступно было бы утаивать, ведь любовь – очень дорогой подарок… Ты знаешь, – он улыбнулся, – она уже обосновалась в моем сердце, привязала своих верблюдов и ставит шатры.

Рависант смущенно отвела взгляд.

– Но я не Наместник, и у меня нет ни власти, ни денег…

Ей хотелось сказать Овейгу, что с ним она согласна провести хоть всю жизнь, не попросив ничего взамен, но промолчала, чувствуя, как горят щеки.

Овейг не знал, как ему быть: сесть ли рядом с Рависант, стоит ли к ней прикасаться и какие еще слова сказать. Обычная уверенность изменила ему.

Рависант поднялась, подошла к Овейгу и, глядя ему в глаза, сказала:

– Как я могу просить тебя о чем-то? Сейчас, вот на этом самом месте и умереть бы, ведь разве можно познать большее счастье?

– Можно, Рависант, – Овейг улыбнулся. – Я договорюсь с твоим отцом, выкуплю тебя, выкраду – если потребуется. Сама Амра указала мне на вас с сестрой, разве могу я противиться ее воле?

Тень печали скользнула по лицу Рависант.

– Суав против. И будет противиться. Она считает, что мы слишком разные, слишком друг от друга далеки и счастья друг другу не принесем.

– Разве? – Овейг вскинул брови. – Вот и посмотрим. Надеюсь, нам не суждено разлучиться надолго, Рависант.

Он вышел слишком поспешно, оставив Рависант наедине со своими мыслями. Ее переполняла радость почти сбывшейся мечты, но она же была источником горечи: «Раз у Гарвана Овейга ни денег, ни власти, значит, он меня не выкупит. Значит, не быть нам вместе».

Горячие слёзы побежали по ее щекам.

«О, я должна быть смиренной и послушной, – сказала она себе, – ведь Матери Пустыни лучше знают; быть может, мой новый хозяин будет добр».

У дома Муннота ночь цвела огнями костров, вокруг них на песке и на циновках сидели люди. Громкие, веселые возгласы опадали, точно подброшенные камни, слышался гулкий трепет барабанов и трескучие переливы зурны, напоминавшие сухой ветер, запутавшийся в кусте верблюжьей колючки.

Все взгляды были прикованы к танцующим девушкам. Монисто ловили отблески пламени, а смуглые тела вырисовывались в теплом свете плавно, точно змеиный след на темном песке. Стройные, гибкие, они вскидывали тонкие руки, поводили бедрами, и было что-то манящее в этих живых движениях, будто бы в них собран был весь жар ушедшего дня.

Овейг остановился поодаль: среди танцовщиц он увидел Рависант, они встретились взглядами. Кто-то начал хлопать в такт музыке, девушки закружились и поменялись местами, и Овейг почти потерял Рависант из виду.

Пахло пылью и пролитым вином – густое пятно его чернело на песке, – двое молодых погонщиков не прекращали суетной беседы, какой-то старик громко смеялся.

Где среди пестрых тюрбанов и поношенных галабей искать ул-Нареда? Овейг тяжело вздохнул. Ул-Наред был одним из богатейших купцов Триады, а праздновал незамысловато, как простой торговец.

На ум пришли слова, которые часто повторяли иные гафастанские аскеты: «Вот у кого Гарванам поучиться бы скромности!» Отмахнувшись от этих мыслей – Овейг и сам любил такие веселые вечера, но никогда не проводил их среди погонщиков, торговцев и крестьян, – он направился к сухому мужчине в полосатом тюрбане. Он сидел ближе всех к огню и гости, казалось бы, относились к нему с подчеркнутым уважением. Овейга они провожали удивленными взглядами.

– А, Гарван, – протянул ул-Наред, испытующе глядя на Овейга, и сделал знак, чтобы тот сел подле него. – Редкий гость в нашем скромном круге. Чем заслужил твое внимание?

– Я пришел поговорить о твоих дочерях, ул-Наред, – ответил Гарван, стараясь говорить так, чтобы музыка не заглушала слов. – Хочу ввести в свой дом обеих.

Купец покачал головой, бросил короткий взгляд на танцовщиц.

– Что же, можно. Я продам тебе Рависант. Суав оказалась умнее, сбежала под покровительство Милостивой Амры, над ней я больше власти не имею, так что с ней сам договаривайся.

– И сколько хочешь за Рависант?

– Пять сотен серебром, – разгладив длинные усы, ответил ул-Наред. Нехорошая усмешка тронула его губы.

Овейг не торопился отвечать. Опустив взгляд, он задумался, слушая, как рассеивается эхо затихшей зурны и постепенно замолкают барабаны. Разговоры стали громче, за ними не различить было шагов удаляющихся танцовщиц. Гарван не посмотрел им вслед, хотя был бы рад еще раз увидеть Рависант.

– Слишком высоко берешь, – со вздохом ответил Овейг.

– Посмотри, какая сегодня луна. Чистая и светлая, точно серебряная монета. Я немного прошу за дочерей, им лучше будет в доме любого Гарвана, Овейг, чем здесь или в Обители Амры. Что ты так смотришь?

– Как ты меня узнал?

Купец усмехнулся.

– Так ты наручи свои не закрываешь, и гадать не надо. Ты молод, это я вижу по глазам твоим и в голосе слышу, значит, передо мной не Скарпхедин. Если не он, то Овейг. Но не волнуйся, я болтать не стану. Заберешь моих дочерей, а я даже хвалиться не буду, что породнился с такой важной птицей.

Теперь настал черед Овейга усмехаться: он знал, что даже если ул-Наред сдержит обещание, в Гафастане все равно узнают, что знатный нойр взял в жены каких-то рабынь. Незамужние девицы и увядающие сплетницы разнесут вести по всей Триаде, и станут говорить, перемывая кости Суав и Рависант, пока от их истинных образов ничего не останется. Зато дела ул-Нареда среди тех, кто далек от нойров, пойдут в гору. Сколько бы Овейг ни потратил, ул-Наред выиграет больше.

– Проси вполовину меньше.

– Нет, пять сотен серебряных суз – и ни монетой меньше! Я не намерен торговаться.

– А ты смелый человек, что споришь с Наместником, – сказал Овейг.

Ул-Наред лукаво улыбнулся.

– Так ты не наместник пока, Гарван. Уж насколько я знаю порядки в Этксе, Скарпхедин тебя еще года три в Учениках продержит, а за это время мало ли что может произойти…

Чтобы не сказать купцу чего-нибудь из того, что он не хотел бы услышать, и чтобы не сорвать сделку, Овейгу пришлось отвернуться. Невидящим взором он наблюдал за тем, как зурначи что-то обсуждает с юношей, который собрался петь. Гарвана отвлек голос купца.

– Поторопись, если хочешь выкупить Рависант. Я уже договорился о торгах и не могу так просто отступить. А мне ведь там могут дать больше, чем я у тебя прошу. Так что, считай, себе в убыток продаю!

– Как же ты собираешься ее продавать, если у них одна душа? – на это поверье Овейг возлагал слабую последнюю надежду.

Ул-Наред пристально посмотрел на Овейга.

– Так говорят ваши жрецы, но ты сам в это веришь? Как может быть одна душа у двух созданий разного нрава?

Овейг пожал плечами:

– Так это или нет, но о том говорят наши жрецы, наши боги. Это древнее поверье, которое нужно уважать.

– Это ваши жрецы и ваши боги. Ты не знаешь, Гарван, я потомок выходцев из Мольд. Долго рассказывать, как они сюда попали и что с ними случилось. Я был сыном гончара и начинал с того, что продавал горшки. А теперь я богат. И скоро мне достанет денег, чтобы вернуться на родину своих отцов.

– Если ты таков, что же не ценишь своих дочерей? В них же и твоя кровь.

– О, если бы я знал, – ул-Наред улыбнулся, но в его глазах улыбки не было. – Это дочери не жены, но рабыни. Были бы сыновья – унаследовали бы мою свободу. Все прочие мои дочери уже выгодно пристроены, а с тех, кого я не признал – что взять? Вот Суав умна, выкупилась. А какая мне выгода от Рависант? Продам её тому, кто больше даст – и дело с концом. Торги на грядущей неделе. Приходи, если оговоренную цену раньше уплатить не сможешь.

Юноша в посеревшей галабее подал ул-Нареду глиняный скифос, наполненный вином и что-то вполголоса спросил у купца. Тот обратился к Овейгу: