– Алексей Николаевич, – Алик выглядел невыспавшимся и слегка помятым, – нам новое дельце приплыло. Убийство.

– Минус еще один раб божий, – задумчиво произнес Поправко, разглядывая грязную пепельницу на столе. – Кто на этот раз?

– Ярославский Валерий Михайлович, один из ведущих сотрудников информационной службы НТВ. Вызов сделала его жена.

Перспектива провести вечер с Аурикой резко померкла.

– Поехали, – буркнул Алексей Николаевич, сердито посмотрев на пачку с чаем.

Алексей Николаевич уселся за руль своей «Таврии», рядом, на переднем сидении устроился Алик, сзади расположились Веня и Валя – «попугайчики-неразлучники» из следственной бригады. Эти двое маленьких щуплых, тихих паренька были так похожи друг на друга, что их частенько принимали за братьев.

– Этот, Ярославский, диктор? – поинтересовался Поправко, заводя простужено кашляющую машинюшку.

– Вроде нет, я не в курсе, – пожал плечами Алик. – Жена говорит, что дверь не взломана, в квартире порядок, все цело…

– Кроме супруга, – перед глазами Алексея Николаевича упорно маячило лицо Аурики.

С трудом припарковавшись у дома потерпевшего, Поправко выбрался из машины и окинул неодобрительным взором роскошный дом, стилизованный под сталинскую высотку. Служители закона поднялись на нужный этаж в ослепительно зеркальном лифте. На кислой физиономии следователя Поправко читалось такое ярое неприятие всей этой чуждой советскому человеку роскоши, что Алику показалось, вот-вот Алексей Николаевич вытащит из кармана гвоздик и нацарапает на девственной стенке лифтовой кабины что-нибудь емкое.

Дверь открыла высокая роскошная женщина в кашемировом брючном костюме. Она была такой красивой и такой спокойной и сразу не понравилась Поправко. Показав удостоверения и представившись, они вошли в квартиру.

– Здесь, в спальне, – голос женщины оказался хорошо поставленным, как голоса дикторов телевидения.

Войдя в спальню, Поправко принюхался. В душном, несколько дней непроветриваемом помещении воняло перегаром и сигаретным дымом.

– Ничего не трогали? – следователь подошел к кровати.

– Нет, что вы, я сразу же позвонила в милицию. – Женщина щелкнула зажигалкой и прикурила тонкую сигарету.

Разглядывая покойника, Поправко, с непонятно откуда взявшейся грустью, подумал, что у большинства бывших еще совсем недавно живыми людей на лицах остается именно удивление, будто они до самого конца так и не поняли, что с ними происходит.

Тихий Валя фотографировал тело, а Алексей Николаевич все рассматривал удивленное, симпатичное лицо и никак не мог оторваться, будто ожидал увидеть в широко распахнутых стеклянных глазах застывшее отражение убийцы.

– Ничего не пропало? – Поправко с трудом оторвал взгляд от покойника.

– Вроде ничего, – женщина медленно выдохнула сладковатый дым с запахом корицы.

– Так вроде или ничего? – Алексей Николаевича все больше и больше начинала раздражать эта спокойная вдова. – Как вас, кстати, зовут?

– Инна Вячеславовна Ярославская. – Она невозмутимо продолжала курить, без особого интереса наблюдая за происходящим. – У нас действительно ничего не пропало, дверь не взломана, она была заперта только на верхний замок – он защелкивается автоматически. Скажу сразу – я здесь ни при чем, утром, когда я уезжала к своей близкой школьной подруге, мой муж был жив, здоров и собирался на работу. У подруги я провела весь день, переночевала, вернулась сюда и обнаружила труп.

– Почему вы поехали к подруге? Поссорились с мужем? – от душного воздуха и мерзкого сладкого запаха сигарет Инны Вячеславовны, постепенно разболевалась голова.

– Ничего подобного, мы вообще очень редко ссорились, наши отношения были ровными, основанными на полном взаимопонимании, – голос женщины звучал сухо. – У моей подруги неприятности в семейной жизни, ее бросил любимый человек, она нуждалась в моей поддержке.

«Уж ты-то поддержишь! – хмыкнул про себя Поправко. – Твоего участия хватит только на то, чтобы помочь снять люстру, повесить веревку и пододвинуть табуретку!»

– Адрес подруги, пожалуйста, – подал голос Алик, все это время аккуратным детским подчерком писавший протокол.

– И еще, – сказала Инна Вячеславовна, продиктовав адрес, – мне смерть Валеры была совершенно не нужна. Мы были совладельцами телевизионного рекламного агентства «Холлигрант», а так же планировали совместный проект занимательных теленовостей со всего света. Проект был почти готов, теперь о передаче придется забыть. И с агентством теперь хлопот не оберешься. Так что в списке подозреваемых можете поставить меня в самом конце.

– Я бы не стал действовать столь опрометчиво, – Поправко ласково улыбнулся, склонив голову набок.

– Извините, – в спальню заглянул Веня, снимавший повсюду отпечатки, – можно труповозку вызывать? Вы закончили?

– Вызывай, – махнул рукой Поправко, а Инна поморщилась при слове «труповозка».

Осматривая квартиру, Алексей Николаевич невольно проникся красотою и богатством интерьера. «Вот в каком доме должна жить Аурика, – с грустной завистью подумал он, – моя нежная синеглазая Аурика, а не этот Гитлер в юбке… Где я слышал, что Гитлер был женщиной? Не помню… Кстати, надо допросить консьержей…»

Но допросить консьержей не получилось, работала другая смена, пришлось брать адреса-телефоны и общаться с Инной Вячеславовной, в ожидании труповозки. Мысленно переваривая все имеющиеся довольно скудные факты, Поправко заранее готовился к изжоге от очередного висяка. За годы службы он научился предчувствовать гиблые дела с экстрасенсорной точностью. И вот теперь, разглядывая удивленного покойника, ему хотелось даже извиниться перед ним за собственную беспомощность и за желание уйти на пенсию, которое настигло следователя Поправко именно у кровати Ярославского Валерия Михайловича.

Ирина и сама не могла себе объяснить, почему после разговора с восточным красавцем Митрой в душе у нее остался такой тяжелый осадок. Митра предлагал проводить ее до метро, но Ирина отказалась, возможно, в более резкой форме, чем ей хотелось бы.

Митра заказал еще один коктейль для Ирины, поцеловал ей руку и ушел. Потягивая горьковатый напиток через соломинку, женщина смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом и пыталась понять, что же произошло? Что могло вызвать такое неприятие и отторжение к красивому, обходительному молодому поклоннику? «Почему он такой молодой и уже такой седой? – отрешенно подумала Ирина. – В конце концов, не мое дело, что могло стрястись в его жизни, ведь седеют не от старости, а от нервов, у некоторых уже в семнадцать седина пробивается…»

– И чего я к его волосам привязалась? – вслух сказала Ирина и поняла, что порядком напилась. Поставив бокал, она встала на ноги и неловко выбралась из кабинки.

На улице, среди шуршащих по снежно-слякотной дороге машин, среди хмельных, расплывающихся огней, смеющихся и курящих на ходу прохожих, Ирина растерянно топталась на одном месте и никак не могла сообразить, в какую сторону идти к метро. Пришлось спрашивать.

Осторожно ступая по скользкому тротуару, Ирина побрела в указанном направлении. Купив карточку, и пройдя через турникет, она едва не упала на вяло ползущих ступеньках эскалатора – в тепле женщину совсем развезло. Расстегнув непослушными пальцами пуговицы дубленки, она размотала шарф и оттянула ворот свитера. Стало немного легче.

Зайдя в вагон, Ирина присела на свободное место, и принялась разглядывать пассажиров. Отчего-то захотелось расспросить всех этих людей о том, счастливы ли они? Есть ли у них мужья-жены и не изменяют ли они, не уходят ли навсегда к кому-то другому…?

Смахнув слезы, Ирина услышала название своей станции и едва успела выскочить из вагона.

Уже подходя к своему дому, она увидела в окне четвертого этажа свет, это означало, что Павлик был дома. Его пассия жила на крошечной съемной квартирке вместе с бабкой, у которой мозги были полностью парализованы коммунизмом, и присутствие Павлика расценивалось как плевок общественной морали. Так что беглый муж был вынужден временами отдыхать от «призрака коммунизма» в тихой двухкомнатной квартирке вместе с экс-женой. Такие вечера были особенно мучительны для Ирины, каждый раз она надеялась, что Павлик ляжет спать с нею, а не на диване в зале, и утром никуда не уйдет. Но он вежливо желал ей спокойной ночи, стелил на диване и, если не уходил утром, то в обед – обязательно.