С другой стороны, помимо уровня заинтересованности в предмете взаимодействия, члены групп и союзники могут различаться по своей фактической готовности решать возникающие перед ними проблемы. Ведь в большинстве занятий горящий желанием новичок приносит меньше пользы, чем его не столь восторженный, но зато более опытный коллега. Однако если искренний энтузиазм направляется также на развитие собственных знаний и умений, то и отдача от такого человека начинает быстро расти.
Отсюда ясно, что в начале чьего-либо взаимодействия полное совпадение возможностей объединяющихся людей будет встречаться разве что как редкое исключение. А правилом будет как раз НЕравенство посвящаемых членами группы (группировки) общему делу объёмов и качества личных ресурсов. Что будет оборачиваться НЕравенством производимого ими полезного эффекта. В процессе же взаимодействия темпы прироста личного вклада в достижение общего мотива (цели) у одних участников могут оставаться примерно постоянными, тогда как у других – заметно ускоряться. В последнем случае такие энтузиасты по общему объёму своего вклада будут постепенно догонять, а затем и перегонять своих более стабильных партнёров. Что, в свою очередь, приведёт к определённому перепозиционированию среди участников взаимодействия, но не более того.
Безусловно, чьё-то отставание во вкладе может вызывать у других членов группы (группировки) известное разочарование. Однако сам по себе относительно малый вклад, не сопровождаемый иными признаками неискренности, не будет рассматриваться как «вина» его автора и уж тем более как повод для «исключения» кого бы то ни было из совместной работы. Потому что там, где люди уже вкладывают в достижение некоторого результата всё, что могут, ускорение продвижения к этому результату становится возможным только за счёт содействия других людей. Так что стремящиеся к общему мотиву или цели будут рады любой помощи со стороны, сколь бы скромной она ни была, и им в голову не придёт сокращать ресурсы собственного объединения пусть бы и за счёт наименее продуктивных его членов.
Иное дело обмен. Даже если этот формат отношений начинается с подарков, за которые не ждут непременного и немедленного возмещения, то последующее его развитие – и в этом плане наши современники не сильно отличаются от жителей каменного века – всё равно будет решающим образом зависеть от наличия и характера ответных шагов одаряемой стороны. Соответственно, если за первым подношением последует встречный достойный сувенир или какие-то иные устраивающие дарителя действия, то взаимные знаки внимания продолжат сменять друг друга и, возможно, со временем распространятся на знакомых и наследников первой пары партнёров по взаимодействию. Но вот если получатель первого подарка не продемонстрирует удовлетворительной ответной реакции, то кто-то может здесь же и остановиться, а после двух-трёх безответных презентов о целесообразности продолжения подобных контактов задумаются очень многие. Если же кто-то сам для себя согласится на систематическое одностороннее субсидирование никак не реагирующего на получаемые дары человека (людей), то такие отношения, очевидно, будут являть собой пример не кооперативного взаимодействия, а «позитивного» или «поддерживающего воздействия» (фигура 3 из классификации межличностных процессов).
Тем более не могут позволить себе забыть о возмездной основе реализуемых ими отношений участники обычного торга, отдающие плоды своих операций в абсолютно посторонние руки. В таких условиях стремление «не продешевить» и достойно вознаградить себя за потраченные усилия жёстко укладывает замыслы обменивающихся в формулу «побольше взять, поменьше дать». Поэтому при встрече подобных формул потенциальным участникам обмена приходится сообразовывать свои пожелания с реальностью и искать такой баланс взаимных запросов, при котором их сделка могла бы стать фактом. Соответственно, если одна из сторон способна предоставить редкий или уникальный продукт (услугу), то это укрепляет её позиции в торге и позволяет идти на меньшие уступки (а то и вовсе жёстко навязывать контрагенту собственные требования). Напротив, тот, кто предлагает к обмену нечто типовое и повсеместно доступное, поневоле вынужден и свои претензии приближать к среднестатистическому уровню.
Разумеется, между торгующимися могут встречаться как искренние заблуждения насчёт действительной ценности обмениваемого (например, когда все участники сделки уверены, что переходящие из рук в руки безделушки имеют магическую силу), так и самые разнообразные махинации. Но если обмен не переходит в открытое вымогательство или грабёж и совершается именно добровольно, то это значит, что по крайней мере в своей субъективной шкале ценностей каждый из партнёров признал полученное допустимой заменой отданному. И если обладатель, скажем, старинной книги, которую в спокойной обстановке называют «бесценной», во времена войны и голода считает большой удачей выторговать за неё полмешка крупы, то такое отношение как раз и показывает, что было достигнуто полное психологическое равенство обменивавшегося 9*.
Прямым следствием такой субъективной равноценности условий обмена является то, что и собственные статусы партнёры воспринимают как безусловно равные и симметричные. Так что даже если в результате сделки одна из сторон «на самом деле» оказывается безнадёжно проигравшей, а предоставленный ею вклад неизмеримо превосходит полученное возмещение, то подобное неравенство всё равно не даёт участникам данного вида взаимодействия никаких дополнительных возможностей по влиянию друг на друга. То есть, конечно, в процессе обмена можно увидеть, как один из контрагентов указывает второму, например, подать не этот, а тот пучок, оставить или заменить уздечку, произвести ещё какие-нибудь и порой достаточно сложные операции, и такие указания беспрекословно выполняются. Однако сходство между послушанием при обмене и теми отношениями межличностного влияния, которые складываются в группе и группировке, ограничивается исключительно внешними совпадениями. Тогда как механизмы, побуждающие участников разных видов взаимодействия следовать распоряжениям друг друга, имеют между собой очень мало общего.
Чтобы убедиться в этом, обратимся к одному выразительному примеру обмена операциями, описанному в старинной притче: «На берегу горного потока встретились слепой и хромой. Им надо было переправиться на другой берег, но в одиночку они этого сделать не могли. Поэтому хромой сел на спину слепому и стал указывать дорогу.»
О дальнейших приключениях изобретательных путешественников притча молчит, в связи с чем можно предположить, что они просто разошлись каждый своей дорогой, и ничего поучительного с ними больше не случалось. При этом далеко идущие мотивы или цели очень временного попутчика, скорее всего, так и остались неизвестны Слепому и Хромому, поскольку, кроме удовлетворения праздного любопытства, никакого практического смысла такое знание всё равно не имело бы. В привлёкших народную молву обстоятельствах для налаживания и завершения взаимодействия нашим героям совершенно достаточно, во-первых, совпадения сиюминутной задачи – перебраться через реку, – и во-вторых, способности партнёра восполнить отсутствующую у себя телесную функцию. Иначе говоря, участники этого своеобразного обмена, почти не задерживаясь на личностных свойствах своего контрагента, проявляют подлинную заинтересованность лишь в одном-единственном аспекте его физического состояния.
Так Слепой, для которого по-настоящему важна лишь способность напарника видеть, тем самым фактически «пропускает» в Хромом человека и использует его просто как средство ориентировки. А стало быть, в этом качестве для Слепого вполне равноценной заменой Хромому мог бы стать любой другой естественный или искусственный объект, помогающий получить представление об окружающей местности.
Со своей стороны, и Хромой использует Слепого как средство, но только не ориентировки, а передвижения. И в этом качестве партнёр для Хромого весьма близок к той же лошади или ослу (пожалуй, настоящее вьючное животное устроило бы Хромого даже больше, поскольку Слепой довезёт лишь до другого берега, а на лошади можно было бы добраться до конечной цели путешествия).
