— Яблоки, мандарины и… гвоздика. У них есть гвоздика? — вещал Алларос из комнатки.

Вернувшись, он продемонстрировал мне, а затем спрятал три бутылки вина в холщовый мешок, оглядываясь при этом, как последний воришка.

К нему в покои мы пробирались очень осторожно. Наверное, оба по-своему понимали, как можно расценить подобные визиты. Я поднимался по лестнице и представлял, что могло бы случиться, в силу своих возможных фантазий, а эльф шел впереди, невозмутимо расправив плечи.

Он нарезал яблоки мелкими кусочками, затем аккуратно почистил апельсины, раздавил их в ступке и смешал с корицей и сахаром. Затем высыпал все ингредиенты в котелок и залил красным вином.

Я разжег огонь в камине, с любопытством наблюдая, как эльф устанавливает посуду над очагом.

— Главное чтобы не кипело… ты можешь … притушить, когда я скажу? — спросил Лавеллан, вытирая руки о полотенце.

— Притушить огонь? — я усмехнулся, и эльф улыбнулся мне. — Как скажешь, Алларос.

— Я уверен, тебе понравится! — в его глазах забегали искорки озорства.

— Не сомневаюсь, твои затеи, порой вводят в ступор, но многие из них, должен признать, весьма удаются.

— Обожаю, когда ты так говоришь, — Алларос захохотал, — особенно, когда не могу понять, выразил ли ты презрение или похвалил?

— А разве непонятно? — меня поразило то, что для эльфа в моем поведении что-то до сих пор оставалось неясным.

— Сейчас нет, — эльф провел рукой по волосам, зачесывая их назад. Я прервался на полуслове, наблюдая за тем, как он это делает.

— Почему ты меня так пристально разглядываешь? Я что, представляю интерес для каких-то твоих исследований?

И снова вопрос, начисто вышибающий всю почву из-под ног! И как мне на него ответить? Какое все-таки счастье, что Лавеллан не мог читать мои мысли…

— Ты представляешь интерес, — повторил было я, но неловкой ситуации было суждено разрушиться.

— Убавляй пламя! — воскликнул эльф, и я машинально потушил магический огонь целиком.

— Дориан! — расхохотался Алларос и неожиданно толкнул меня. Возле камина мы сидели на голом полу, как я уже писал, эльф не приветствовал никакой мебели, кроме кровати.

Мне стоило определенных усилий создать такое же заклинание еще раз, не спалив при этом спальню Инквизитора целиком. В его компании, ночью… Я чувствовал себя… взбудоражено и при этом невероятно уютно.

Получившийся спустя некоторое время напиток Алларос процедил сквозь специально заготовленное сито, а затем осторожно разлил по бокалам и протянул один мне.

— За вечер? — предложил он.

— Скорее за ночь, — поправил я, и мы чокнулись. — Как называется это…

— Подогретое вино, — закончил за меня Лавеллан. — Я придумал так пить, когда у торговца в моем клане оказалось пару бутылок. Вечерами я любил грызть яблоки и запивал их… Как-то само собой пришло в голову сделать напиток слегка теплым, а фрукты и пряности добавились уже в процессе экспериментов.

— Почему ты так мало говоришь о себе? — вдруг спросил я. Само собой, мой язык не развязался от одного бокала, но вся ситуация целиком способствовала тому, чтобы завести эту откровенную беседу.

— Мне… нечего рассказывать, — уклончиво и тихо ответил он.

— Но ты только что рассказал об идее приготовления вина! — я улыбнулся и отпил еще немного. Мне понравился результат, это было гораздо вкуснее, чем я ожидал.

— Я могу рассказать и об этом, и о том, как мастерил стрелы, и сделал первый в своей жизни лук…

— Я бы послушал.

— Да брось, неужели это не покажется тебе занудным?

— Ты же сказал, что я тебя разглядываю. Считай, что я делаю это за неимением слов. Ты просто слишком мало рассказываешь. Конечно это не проблема, я ведь могу говорить за двоих, — усмехнулся я. — В конце концов, я прекрасный и весьма начитанный собеседник!

Алларос неопределенно кивнул и допил бокал до дна. Пока он наливал еще, я невозмутимо продолжил.

— Знаешь, а ведь ты привлекаешь не только мое внимание. Каждый видит в тебе нечто особенное, что притягивает взор. Возможно дело в том, что эльфы гораздо красивее большинства людей… А может быть, нас просто тянет ко всему таинственному и неизведанному?

— Ты намекаешь на то, что я что-то скрываю? — Алларос расхохотался.

— У каждого из нас есть скелеты в шкафу.

— Мои скелеты находятся только в моей голове, — вдруг вырвалось у эльфа.

Я замер, заглядывая ему глаза, и надеясь увидеть чуть больше, чем он уже успел сообщить. Эта случайность послужила прямым доказательством моего предположения.

Алларос действительно что-то прятал. Очень глубоко внутри.

И тогда же я понял, что сегодня ночью мне вряд ли удастся приблизиться к разгадке хотя бы на каплю. Ворота захлопнулись, эльф понял, что сболтнул лишнего. Теперь вся его внимательность и собранность вернулись.

— В этом ты не одинок, — вздохнул я, думая о скелетах и о том, что был бы не против поделиться с ним кое-какими собственными переживаниями.

— Без света не может быть тени, а без тени – света, — вдруг изрек Лавеллан.

— Мы продолжаем говорить о скелетах? – попытался пошутить я.

— В каждом из нас есть как добрые намерения, так и дурные наклонности, ты так не думаешь? – эльф лег прямо на пол, заложив руки за голову и уставившись в потолок. Я с тоской посмотрел на мягкую перину кровати и еще раз порадовался тому, что в комнате хотя бы закрыты окна и не гуляет сквозняк.

— Чем сильнее мы тянемся к совершенству в светлых деяниях, тем беспросветнее и разрушительнее становится сила наших тёмных инстинктов…

— Я понимаю, о чем ты, — мне вдруг подумалось, что это подогретое вино плавно и незаметно наталкивает нас на начало очень странного и неоднозначного разговора. — Когда в стремлении к свету человек пытается выйти из собственных рамок, его же собственная тьма затягивает бедолагу в бездну и превращает в демона, не так ли? – я посмотрел на эльфа. Тот лежал с закрытыми глазами.

— На свете не бывает абсолютного добра, как не бывает и абсолютного зла. Ни зло, ни добро не являются чем-то застывшим или неизменным. Они постоянно перетекают друг в друга или меняются местами. Уже через миг сотворенное добро может обратиться во зло, равно как и наоборот. Я часто думаю о том, для чего я здесь. Ведь я не совершил ничего хорошего, и на том Конклаве-то оказался по чистой случайности.

— Расскажешь об этом? – наивно полюбопытствовал я.

— Как-нибудь в другой раз, — вяло ответил Лавеллан, и мне осталось лишь грустно вздохнуть. — Выходит, в наших силах лишь поддерживать между злом и добром постоянное равновесие? Как только одно перевешивает другое, удержать моральные границы реальности становится очень сложно… — кажется, Лавеллан действительно долго думал над тем, о чем сейчас говорил. Я даже попытался провести в уме параллели с тайной, которую он скрывал.

— Ты имеешь в виду войну? – спросил я. Мне нужно было поддерживать разговор, несмотря на собственные мыслительные процессы.

— Не только её. Различные природные катастрофы, болезни, голод. Равновесие рушится, и люди становятся другими. Они будто ломают внутри себя некий барьер, как загнанные звери, которые понимают, что деваться им больше некуда. Они становятся готовыми на все. Равновесие важная штука, — с умным видом изрек он.

— Куда важнее это самое равновесие не в мире. А в нас самих, — непроизвольно вырвалось у меня. — Если в душе нет согласия с самим собой, разве можно утверждать, что ты будешь жить в согласии с миром?