========== Allow me to introduce myself ==========

Позвольте представиться. Дориан - наследник рода Павусов из Каринуса. Из круга Вирантиума, сын магистра Холуарда Павуса Асариэльского.

Лихо звучит, но слишком мало значит.

Я покинул свой дом, по собственному желанию и разумению, не ожидая впереди ничего хорошего и не теша себя излишними надеждами на будущее.

Восходя на борт корабля, отплывающего в тот день от берегов Империи, я чувствовал приятные вибрации магии в воздухе, словно впервые в жизни освободился и совершил единственно правильный выбор, который поможет мне жить счастливо в дальнейшем, и без труда приступить к свершению того, чего я желал больше всего на свете.

В моей голове ворочалось огромное количество идей, которые я надеялся осуществить. А уж рвения и старания должно было хватить, даже несмотря на отринутые мною догмы общества и здравый смысл.

Частью из моих рассуждений и выводов я был обязан своему учителю, а также другим невероятным людям, которых удалось повстречать на пути.

Прежде чем я перейду к причине, по которой я покинул собственную семью, бросив все, что могло удерживать меня на родине, позвольте поведать немного о моем прошлом.

Род Павусов всегда заботился о родословной, проводя тщательную селекцию, чтобы магия в семье оставалась сильна, как и была ранее.

Мои мать и отец взаимно не терпели друг друга с самой первой их встречи и много лет после этого.

Девушку в жены моему почтенному батюшке нашли исходя из принципов корыстных, не слишком заботясь о ее внешности и круге интересов.

Среди самых старых рабов нашего семейства ходили слухи, что Павус-старший в дни своей юности уже был отчаянно влюблен. Родня вовремя вычислила сие упущение и пресекла любую попытку обрести счастье для моего папаши, тут же избрав ему в жены не слишком лицеприятную, но вполне отвечающую установленным требованиям особу.

О любви между ними двумя я не видел и не слышал с малых лет, с каких научился понимать и оценивать происходящее вокруг.

Мать моя была в меру строгой и рассудительной женщиной. В Тевинтере вообще не было в моде проявление излишней любви к своим детям. Считалось, что отпрыски знатных семейств и без того были окружены лоском и роскошью с момента своего рождения, а чрезмерная забота и доброта могли сделать из них розовощеких рохлей и неумех в отношении магии.

Холодность и отстраненность, с которой меня воспитывала почтенная матушка, не могла не повлиять на мой характер, и в будущем я не раз замечал, что с легкостью мог делать сложные жизненные выборы, и мало поддавался эмоциям, напротив, всегда следуя доводам разума.

Отец уделял большое внимание моему образованию, надеясь в будущем увидеть в качестве архонта Тевинтера. И я нисколько не могу упрекнуть его в стараниях, отданных мне. В учителях я не испытывал нужды никогда, впрочем, как и в пище для ума.

Когда я дорос до букв, которые научился складывать в слова, меня силком нельзя было вытащить из библиотеки нашего фамильного имения.

Книги заставляли меня думать, а учителя смотреть вокруг, и нет вины отца в том, что юный мальчик стал замечать происходящую в собственном доме несправедливость.

Окруженный дорогими игрушками и не обиженный роскошными возможностями на будущее, я был обделен теми вещами, которые делают людей капельку человечнее. Если это слово вообще могло быть применимо к нации, которая имела в своем распоряжении кровь рабов для проведения различных ритуалов, и даже шнуровку мантии завязывала не без помощи магии.

Моя мать не целовала меня на ночь, а отец не учил держать в руках меч и ездить верхом.

На каждый мой шаг был собственный преподаватель, любое выбранное хобби тщательно проверялось моим батюшкой, и прежде чем заняться таковым, мне требовалось получать его высочайшее на то соизволение.

Однажды, один из учителей похвалился перед отцом за мою способность самостоятельно мыслить, и умение излагать верные суждения, исходя из ситуации.

То были пророческие слова, моя самостоятельность и желание докопаться до сути, погубило то будущее, которое с присущим рвением строила для меня моя семья.

Отчасти внезапно открыл я для себя странное увлечение театром и труппой молодых наложниц-актрис, которых отец держал для гостей, а также собственного развлечения.

Они жили на территории нашего имения, в небольшом одноэтажном здании за рекой. Я добирался до него на лошади, платив за молчание нашему распорядителю, путем неразглашения его пристрастия к алкоголю перед отцом.

Девушки очаровывали собой, но, как я вскоре успел заметить, совершенно не в том отношении, в котором должны обольщать юношей, вроде меня.

Я ловил себя на мысли, что тело может быть изящным, а движения – гибкими, и мне нравилось танцевать вместе с девушками, а они, смеясь, одевали меня в собственные наряды, и, пользуясь возможностью, шутили, подводя мне глаза и накладывая грим своей собственной косметикой.

Когда я впервые увидел себя в зеркале рядом с ними, то живо захотел участвовать в их волшебных представлениях, как актер, акробат или танцор. Эта игра в роли завораживала меня.

Первая ссора с отцом случилась, едва тот застал меня в доме за полночь, в том гриме, в котором я был, когда репетировал с девушками-наложницами какую-то сцену из пьесы. Я так торопился поспеть домой вовремя, что начисто забыл о том, как выгляжу.

Он был вне себя от ярости, кричал и выглядел так, как никогда за всю мою жизнь до этого.

С тех самых пор мы с трудом находили с ним общий язык. Он будто бы понял еще в тот миг, насколько я буду отличаться от его ожиданий, и как сильно подведу его желания в дальнейшем.

Но, несмотря на случившееся, я по-прежнему радовал учителей успехами, и сбегал, чтобы играть пьесы с девушками, всячески досаждая отцу, становясь причиной слухов, которые доходили до его ушей от особо преданных слуг.

Мое своеволие зашло дальше невинных переодеваний в женские туалеты и игр в пьесы.

Я стал наблюдать за солдатами, возле казарм моего отца, и, признаться честно, в первые дни не ожидал, что вид мускулистого мужского тела будет вызывать в груди такой странный трепет.

Когда я достиг совершеннолетия, вопреки всяким увещеваниям моего батюшки, получил возможность свободно путешествовать, и, само собой отдался этому новому увлечению с головой.

Я побывал во всех крупных имперских городах со своей небольшой свитой, останавливаясь в каждом не более чем на пару дней и давая себе волю в мирских развлечениях.

Добравшись до столицы, я испытал, как это называется, священный трепет перед ее величием. Я погрузился в изучение здешних популярных мест отдыха, и, в одну из своих вечерних прогулок, сам того не замечая, набрел на бордель.

В Минратоусе к любому зданию, будь то простая водонапорная башня, или казарма стражи, относились с трепетом, стараясь не нарушить единого архитектурного облика столицы, заключавшегося в величественности оформления и помпезности венчавших его украшений.

Бордель был огромен. Внутри, на первом его этаже располагался роскошный бар, и место, где жители могли развлечь себя, вкусив деликатесы, или же расслабиться за игрой в карты. Я выбрал первое, так как изрядно проголодался, а впереди меня поджидало еще несколько увлекательных экскурсий, о которых я договорился утром со своим прокуратором.