Мне нечего было ответить. Андрей был прав. Между нами никогда не было любви. Был лишь холодный расчет с его стороны и глупая влюбленность молоденькой девушки с моей.

Между тем, мы оказались в выставочном зале. Собралось уже немало гостей. Повсюду мелькали знакомые лица, я улыбалась и кивала. Андрей делал то же самое. Среди этой пышной, разодетой, лицемерной публики, где правят деньги и статус, я пыталась найти хоть одно искреннее лицо. И мне это удалось. С огромным удовольствием я подошла к родителям, которые стояли возле владельцев центра и организаторов выставки – той самой пожилой пары. Они улыбались и довольно выслушивали комплименты. Я же мельком окинула взглядом предметы искусства. Почему-то эта парочка любила отыскать где-нибудь юных дарований, а потом продвигать их в массы, называя это явление новым веянием культуры. Толпа с удовольствием подхватывала эти самые веяния, и уже скоро юные дарования продавали свои работы за большие деньги, часть которых шла на поддержку выставочного центра, а проще говоря, в карман этой парочки.

Сегодня выставлялись картины. Я остановила взор на одном из портретов. С ним явно было что-то не так. Или позировавший человек был немного кривым, или руки у художника, но у меня он вызвал одно воспоминание — синий портрет Мануэля, нарисованный французской поклонницей. Вспомнив тот вечер, я не смогла сдержать улыбку.

— Что? — спросил Андрей, который неожиданно оказался рядом и прервал мои приятные мысли. – Понравилась картина?

— Ты прекрасно знаешь, что я не разбираюсь в живописи, — немного резко ответила я.

— Зато ты прекрасно разбираешься в музыке, — парировал он.

На его лице мелькнуло язвительное выражение, но я не успела ничего ответить. Он снова взял меня под руку и повел в следующий зал. Там перед возвышением, напоминавшим маленькую сцену, стояло несколько рядов стульев. Скоро должна была начаться торжественная часть. Гости уже рассаживались по местам. Мы прошли ближе к первым рядам и сели рядом с нашими родителями.

Мама приветливо улыбнулась. Отец был серьезным, но тоже кивнул. Он все еще не мог забыть ту ссору в Париже. И хотя я вернулась домой, как он и настаивал, отношения наши стали намного прохладнее. По другую сторону сидели родители Андрея. С ними я тоже поздоровалась, но никто не проявил особенного рвения поговорить. Я была этому только рада. Андрею кто-то позвонил, и от резкого звука мобильного я вздрогнула. Муж с сомнением посмотрел на меня, но ничего не сказал. Он взял трубку и начал раздавать какие-то распоряжения. Мне же было ужасно неуютно. Я сидела как на иголках, пыталась взять себя в руки, но не могла. Что-то не давало покоя. Я обернулась, оглядывая зал. Обычное мероприятие. Около ста приглашенных, организаторы, сами художники. Все было готово к началу. Одним из последних в зал зашел дядя Хью, отец Илены. Вот кого я была искренне рада увидеть. Он торопливо прошел на свободное место, по пути улыбнувшись мне и привычно подмигнув. Этот человек просто излучал спокойствие и доброту, и на душе сразу потеплело. Я немного успокоилась и смогла сосредоточиться на речи любительницы лис, которая уже открывала презентацию.

— Сегодня я с удовольствием представляю вам трех замечательных художников, чьи имена скоро появятся в самых известных галереях мира, — торжественно вещала она.

Я старалась не отвлекаться, упорно глядя вперед. Но что-то снова и снова не давало мне расслабиться. Казалось, будто кто-то наблюдает за мной. Вся моя сущность стремилась понять, что происходит. Я начала осторожно осматриваться, чтобы не привлекать внимание родителей и проницательного мужа, медленно повернула голову в одну сторону, потом в другую. Ничего необычного я не заметила, но странное чувство не проходило. Казалось, чем дальше, тем сильнее оно становилось. Пересилив порыв вскочить с места и бежать, я медленно обернулась назад. Все места в зале были заняты. Даже несколько человек стояли позади рядов. Но мое внимание привлекла мужская фигура в полузакрытом дверном проеме. Хватило пары секунд, чтобы наши взгляды встретились. Сердце упало, вдох застрял в легких. Я резко отвернулась, силясь понять, не сошла ли с ума, или это игра больного воображения. Была лишь одна возможность проверить. Я снова обернулась, но в дверях уже никого не было. Загадочный призрак исчез, забрав с собой все ощущения, что не давали мне покоя в этом зале.

Я сидела, теребя ремешок сумочки. Внутренний голос подсказывал, что нельзя это так оставлять. Я должна была убедиться, что обманулась. Иначе, конечно, быть и не могло, но я очень хотела еще раз взглянуть на этого мужчину. Возможно, вблизи он вовсе не покажется мне знакомым, и я посмеюсь над игрой воображения и с легким сердцем вернусь на место. Пока я размышляла, мои руки уже копались в сумке, стараясь что-то найти. Андрей с сомнением посмотрел на меня и прошептал, а скорее даже прошипел:

— Что ты делаешь?

Его тон не заставил меня отступиться от задуманного, а наоборот придал уверенности.

— Кажется, я выронила телефон в машине. Хочу сходить за ним.

— Зачем тебе сейчас телефон? – недовольно спросил муж.

— Мне скучно, — убийственно спокойным голосом ответила я. – Телефон хоть немного скрасит эту ужасную презентацию.

— Не припомню, чтобы ты раньше скучала на подобных мероприятиях, — холодные голубые глаза смотрели с недоверием, а тихий голос не мог скрыть раздражения.

— Я всегда скучала, но молчала, — честно говорила я, бесстрашно глядя в эти глаза. – А теперь дай мне сходить в машину.

Я встала. Андрею ничего не оставалось, как уступить. Выяснять отношения прилюдно он бы никогда не стал. Я воспользовалась этой возможностью, проскочила в проход между рядами и быстро пошла к дверям. Несколько человек проводили меня взглядами, а пожилая дама на сцене, кажется, запнулась, но мне было все равно. Я должна была узнать, кто еще пару минут назад стоял здесь на пороге, не решаясь или не желая войти.

Я вышла в выставочный зал. Здесь почти не было людей, и я сразу увидела ту самую фигуру. Он стоял у окна и смотрел куда-то вдаль, словно глубоко задумался. Я медленно шла к нему, стараясь не привлекать ненужного внимания. Он сильно изменился за то время, что мы не виделись. Кажется, с него окончательно сошел образ, навязанный мюзиклом, и теперь ничто не скрывало его итальянской натуры. В какой-то момент я испугалась, таким незнакомым показался мне этот мужчина. На нем были светлые пиджак и джинсы, выгодно оттенявшие смуглую кожу и карие глаза. Волосы сильно отрасли, так что осветленных прядей уже не было заметно, и теперь, зачесанные назад, открывали его сосредоточенное лицо, нахмуренный лоб и прекрасные глаза. Он резко обернулся, будто почувствовав мое приближение. Наши взгляды встретились, и я сразу узнала его, того самого, родного и любимого Мануэля Либерте.

На мгновение я застыла, очарованная им, внешне другим, но вся моя внутренняя сущность тянулась к нему, чувствуя близкого человека. Он шагнул на встречу, но, кажется, сдержал первый порыв, оглянулся вокруг и сделал жест рукой, приглашая следовать за ним. Не помня себя от нахлынувших чувств и эмоций, я шла по длинному коридору к выходу, потом спустилась по ступенькам и прошла еще немного в сторону от входа по тротуару. Наконец, он остановился и обернулся. Я встала, как вкопанная, не зная, что сказать. Безумно хотелось броситься к нему на шею и обнять, поцеловать. Но я не могла себе этого позволить. Здесь нас могли легко увидеть мои знакомые.

— Мануэль, — только и смогла произнести я, глядя в его темные, как ночь, глаза.

— Талья, — он улыбнулся, а на его лице отразилась такая боль, что я окончательно потеряла дар речи.

Я могла только смотреть на него, не зная, что сказать. Только теперь я заметила, как сильно он похудел, под глазами угадывались темные круги, следы бессонных ночей. Он был напряжен, как будто собрал все силы, чтобы сохранить невозмутимый вид.

Молчание убивало. Я хотела произнести хоть что-нибудь, но не нашла ничего умнее, чем просто спросить: