Тем вечером мне было, о чем подумать. Не сомкнув глаз почти полночи, я все для себя решила. На следующий день я намеревалась поговорить с Мануэлем и расставить все точки в наших странных отношениях. Но сначала я хотела сама убедиться в правдивости слов Флавьена. Не то чтобы я сомневалась в них, такими вещами шутить все же не принято, но узнать, насколько все плохо, мне было необходимо.

Проспав полдня, я нехотя оторвала себя от кровати, собралась и отправилась на встречу с судьбой. Хотя это звучало несколько напыщенно, но для меня в тот момент такое определение было в самый раз. Давая разные названия этому мероприятию, я медленно приближалась к театру. Ноги немного не слушались, но я старалась выглядеть как можно более уверенной. Самое смешное, что я опять опаздывала на дневной спектакль. Только теперь в качестве зрителя. Пробившись в кассу одной из последних, я так страдальчески посмотрела на женщину в окошке, что она без разговоров продала мне билет на боковое место не очень далеко от сцены. Наверное, она приняла меня за полоумную поклонницу, но я не жаловалась. В том состоянии, в котором дрожащей рукой протягивала билет охране на входе, пряча глаза, чтобы меня никто не узнал, я действительно была мало похожа на адекватного человека. Но и это меня не заботило. Пробравшись к своему месту в зале, когда свет уже погас, а зрители затихли, я от волнения не чувствовала рук. Они же в тот момент теребили билетик, медленно уничтожая его.

Я знала всю постановку наизусть. Мне не нужно было смотреть на сцену, чтобы знать, с какой стороны сейчас выйдет Мелар, как к нему подойдет Мия, а потом они возьмутся за руки и запоют. Но сердце предательски дрожало, чувствуя с каждой секундой момент, когда на сцену выбежит Мануэль. Я точно знала, что сейчас он берет карандаш и твердой рукой проводит маленький штрих, завершая грим Моцарта. Теперь он надевает камзол, открывает дверь и направляется к сцене, с каждым шагом все быстрее, переходя на бег. Дейв кричит ему вслед, но он уже не слышит. Еще шаг, и вот он уже на сцене.

— Вольфганг Амадей Моцарт, к вашим услугам! – крикнул он, и зал взорвался аплодисментами.

Сердце подскочило, сделало кульбит и упало где-то в грудной клетке полумертвым органом. Я смотрела на него, слышала его, но не верила своим ушам. Грудной голос Мануэля, всегда низкий и немного с хрипотцой, теперь звучал сипло и надрывно. Я с ужасом ждала песен. По моим скромным представлениям петь в таком состоянии было не просто нельзя, а чревато потерять голос окончательно. Судорожно сцепив пальцы, которые уже искромсали билет и теперь ковыряли друг друга, я сидела, не дыша, вслушиваясь в каждую ноту. Пока Мануэль пел не один, все было очень неплохо. Другие исполнители вытягивали его, когда голос совсем сдавал. Но неумолимо приближалось время, когда свет станет приглушенно алым, все актеры уйдут за кулисы, оставив Моцарта один на один со зрителями.

Мануэль шагнул вперед, устремив взор куда-то вдаль, отдаваясь чувствам героя, мучимого страданиями, возможно, не меньше самого актера. Зал затих, все вокруг замерло. Остался лишь он. Этот голос, вызывающий дрожь, и взгляд, смотрящий в саму душу. Он пел, голос дрожал и предательски срывался. Измученное лицо выражало боль, на глазах блестели слезы. Он падал на колени, протягивая руки в темноту зала, где, не шевелясь, восторженно следили за ним тысячи глаз. Была ли та боль игрой роли, или же он сознательно обрек себя на унижение, с каким выходит петь безголосый исполнитель. Хотел ли он поддержки зала или прилюдной казни. Глядя на него, я понимала только, что больше ни секунды не выдержу в этом зале.

Стараясь сохранить как можно больше спокойствия на лице, я встала и быстро направилась к выходу. Поймав на себе недоуменные взгляды нескольких зрителей и охраны, явно пораженных уходу из зала в столь искренний и оттого еще более жестокий момент, я прошла по вестибюлю в сторону служебных дверей, ведущих на сцену. Теперь я не прятала лицо, и дежуривший охранник без труда узнал меня и пропустил. Я шла по коридору вдоль гримерных, но мне не попадалось ни души. Все были настолько заворожены Мануэлем на сцене, что не обращали ни на что внимания. Здесь я опять прекрасно слышала надломленный голос, который чем дальше, тем больше старался взять высокую ноту, но всякий раз срывался и переходил на шепот. Перед глазами стояло измученное лицо. Лицо любимого мужчины.

Без труда найдя за кулисами Дейва, рядом с ним я увидела и Альфреда. Он был как всегда напряжен и предельно сосредоточен. Ни один мускул на его лице не выдавал и тени сочувствия своему подопечному. Очевидно, он лишь подсчитывал прибыль, какую мог получить с похода на мюзикл сердобольных любительниц охрипшего Либерте. Как долго зрело и копилось во мне зло на продюсера, последней каплей которого стало выступление Мануэля, но я уже ничего не могла поделать. Собравшись с мыслями, под оглушительные аккорды и барабаны я подошла к Альфреду и тронула за плечо.

— Талья? – он обернулся и недоуменно уставился на меня. – Что ты здесь делаешь?

Злобно сверкнув на него глазами, я раскрыла рот, но в шуме музыки можно было только кричать, что я бы с удовольствием и сделала, если бы не люди вокруг. Не желая привлекать внимания, я позвала Альфреда, и мы вместе прошли в коридор, где музыка звучала приглушенно.

— Зачем вы это делаете? – начала я, когда вокруг не осталось никого, кто мог бы нас услышать.

— Что именно? – непонимающе взглянул на меня Альфред.

— Зачем вы позволяете Мануэлю петь? – как ни пыталась, я не смогла сдержать раздражения. – Неужели вы не понимаете, что он может окончательно потерять голос?

— Послушайте меня, девушка, — он сощурился, а в глазах засверкали нехорошие искры. – Не суйте свой нос, куда не просят. Его никто не заставлял, он сам принял решение играть сегодня, и я не в праве это опровергать. В отличии от некоторых, Мануэль отдает себе отчет, что в конце сезона публика желает видеть своих любимцев, а не дублеров.

На последнем слоге он скривился, явно давая понять свое отношение ко второму составу артистов, в который некогда входила я сама. Приняв это за личное оскорбление, я уже совсем не могла держать себя в руках.

— Любимцев, говорите? – теперь я сощурилась. – Я и вижу, что для вас актеры не люди, а что-то сродни собак, которых вы выдрессировали так, что они бояться вам слово сказать. Только меня этим больше не испугать. Я прекрасно знаю, как вы умеете уговаривать. Погубив мою карьеру, не делайте того же с Мануэлем.

Поглощенная своими словами, я не заметила, как Альфред махнул рукой, и вот уже рядом со мной стояли двое охранников.

— Уведите ее и больше сюда не пускайте, — бросил он и, развернувшись, пошел назад на сцену.

— Вы прекрасно знаете, что он не дотянет до конца сезона с таким голосом! – крикнула я ему вслед, хотя руки охранников уже цепко держали мои. – Он даже до конца недели не пропоет!

Будучи уже у двери на сцену, Альфред снова обернулся и с самой добродушной, но от того еще более неприятной улыбкой произнес:

— Я знаю, — и скрылся за дверью.

В изнеможении я опустила голову. Руки все еще сжимали охранники, но я и не думала сопротивляться. Тем более я хорошо знала этих ребят, с которыми раньше здоровалась каждый день, приходя на спектакли.

— Талиана, прости, — заговорил один, и в его голосе я услышала искреннее сожаление. – Но мы должны вывести тебя.

— Да, знаю, — я безвольно кивнула. – Отпустите, я сама уйду.

Руки разжались. Я медленно брела по коридору. В голове стучали барабаны, но я запоздало поняла, что это отголоски музыки со сцены, где все еще пытался допеть свою песню Мануэль. Я вышла в холл, прошла мимо дверей в зрительный зал. Здесь музыка снова звучала громче, но за ней было почти не слышно Либерте. Он шептал в микрофон, пытаясь петь, но просто не мог. Напряжение было настолько сильным, что ощущалось даже через стены. Сил сопротивляться нахлынувшим чувствам не осталось. Я облокотилась на ближайшую колонну и закрыла глаза, из которых медленно текли слезы. Я ничего не могла сделать, да и ничего уже не хотела, только бы убраться отсюда подальше. Оторвавшись от холодного камня, я сделала несколько шагов к выходу, но тут с удивлением услышала, как последний проигрыш Мануэль пропел во весь свой сильный и красивый голос. Запоздало я поняла, что это зазвучала фонограмма.