– Эй, не плачь! – шепнула мне Бхусари. – Ты же слышала эту нордку…

– Но это несправедливо… Так не должно быть… – шмыгнула носом я. – Это же он меня изнасиловал!

Каджитка не ответила. Прижав уши к голове, она грустно взглянула на меня и продолжила пытаться добыть хоть немного руды.

Для меня прошла целая вечность, прежде чем стражница крикнула:

– Отбой!

Удары кирки резко прекратились, я положила инструмент возле ящика и повернулась к мосткам. Нордка, орчанка и те двое громил притащили деревянный ящик и бочонок и остановились неподалеку от стола. Я только теперь заметила подъемник, стоящий справа от него.

– Для новеньких! – гаркнула нордка. – Руду кладете на подъемник, получаете паёк, идете в загон.

– Загон? – я вопросительно посмотрела на Бхусари. Она пожала плечами, но мой вопрос услышала и другая женщина. Нордка, которая могла бы составить конкуренцию не только стражницам, но и самой Утгерд Несломленной из Вайтрана. Огромная, высокая, крепкая. С квадратным грубым лицом, делающим её немного похожей на мужчину, и спутанными светлыми патлами.

– Спать пойдем, – тихо проворчала каторжница. – Другая смена работать будет.

Я заняла очередь и, когда подошёл мой черед, сложила незначительную добычу на подъемник, получив за это горбушку черствого хлеба и жестяную кружку воды с металлическим привкусом. Воду я выпила одним огромным глотком, отдала кружку стражнице и впилась зубами в хлеб. Но каторжницы не спешили есть сразу. Все женщины двинулись в обратную сторону, к узкому темному коридору, откуда выходили заспанные грязные заключенные из второй смены.

Измученные, болезненного вида женщины: нордки, имперки и даже эльфийки в оборванной холщевой одежде. Пахло от них хуже, чем от нищих. Когда каторжницы вышли, «Утгерд», как я её про себя назвала, подтолкнула меня внутрь коридора.

– Это спальня, – буркнула она. – Сральник слева от двери, если тебе нужно.

По запаху я сразу поняла, где туалет. А еще из «загона» тащило прелым сеном и гнилью. Поморщившись, я вошла внутрь, на ходу глотая хлеб, и в темноте уселась на мягкое сено. Возле меня потоптались другие женщины, рядом разместилась Бхусари, активно грызущая хлеб. Ненадолго воцарилась тишина, а потом мерные звуки ударов множества кирок из котлована возобновились.

– Как вас звать, новенькие? – грубый голос той нордки я узнала даже в темноте.

– Бхусари, – грустно отозвалась каджитка.

– Джулия Октавия, – ответила я.

– А я Хель.

– Может, вы заткнетесь? – раздался тонкий недовольный возглас.

– А может, я тебе уши оторву? – рыкнула Хель. Кто-то тихо засмеялся.

Я тоже горько усмехнулась. Несмотря на усталость, уснуть оказалось сложно. Я свернулась калачиком рядом с Бхусари, ставшей моей подругой по несчастью, чувствуя, как под слоем сена что-то копошится. Насекомые или крысы, наверное. И неизвестно, что из этого хуже, и можно ли питаться крысами.

Но когда-нибудь это точно закончится. В момент моей смерти или чуть раньше. Всю ночь мне снились залитые солнечным светом заснеженные вершины Предела и березовая роща в предгорьях Брумы, где мы с дедом когда-то давно ловили бабочек.

========== Глава сорок первая. Жертва Эрандура ==========

Смены тянулись за сменами, удары кирки отмеряли секунды, а куски руды начали стойко ассоциироваться с едой. Голова превратилась в гнездо вечно голодных, кусачих вшей – стоило больших трудов не отвлекаться на них во время работы. Я стала частью шахты Сидна. Пахла отвратительно, ладони покрылись мозолями, сознание заполнилось отупляющим безразличием к действительности.

Иногда мы работали вместе с другой сменой, пока одна из заключённых не упадет без сил. Иногда по очереди. Порой казалось, что нам дают спать всего два-три часа, прежде чем вновь выгнать на работы.

В шахте было спокойно, но иногда у кого-нибудь не получалось добыть ни камня. Тогда каторжницу наказывали и не давали еды, только поили. Делиться хлебом было не принято. Хель объяснила, что если стражники узнают, что наказанных подкармливают, то голодать оставят всех. Она помнила – когда-то давно такое уже случалось.

Каждый отбой мне снились солнце и свобода. Порой я заново переживала кровавую расправу над Толфгаром, однажды во сне надо мной снова насмехался Белранд. Радовался, что я наказана за то, что совершила с ним. Но чаще во снах являлись мои друзья. В видениях Мьол снова была жива, и мы сидели с ней у костра, рассказывая друг другу смешные истории. Вспоминали, как я победила двемерское чудище. Иная, счастливая жизнь во снах стала желаннее, чем рутина удушливого подземелья, в котором все болели, кашляли и работали не покладая рук.

С другими женщинами, кроме Хель и Бхусари, я не знакомилась, да и все были неразговорчивы. Сбивались в пары или держались особняком, чтобы не наказали за болтовню.

– Сколько дней прошло? – шепотом спрашивала я у Бхусари, когда мы начинали работать.

Каджитка вздыхала, пожимая плечами, и бралась за кирку. И так раз за разом, смена за сменой, удар за ударом.

Потом я приноровилась незаметно подлечивать покрытые лопающимися мозолями руки, когда отправлялась на отбой, иначе невозможно было держать инструмент. Рукоять меча теперь вспоминалась, как приятный сон. Где теперь моё Сияние Рассвета? Как же удобно оружие лежало в ладони!

Полумрак, в котором слабо потрескивали тусклые факелы, давил на глаза. Лишь понимание, что выхода из шахты Сидна нет, удерживало меня от глупостей. Любая попытка сбежать бессмысленна и приведет только к моей смерти.

В очередной раз сжимая кирку в руках, я била ею о стену и мечтала о том, что в шахту ворвется довакин верхом на драконе или за мной придут наставники из Коллегии. И мы бы вместе освободили Эрандура… Интересно, как он там? И жив ли?

Старалась поменьше о нем думать. Каждая промелькнувшая мысль отражалась тупой болью в груди, отчего дышать становилось ещё тяжелее. Пыльный воздух забивал горло и вырывался наружу сухим кашлем. Я не переставала прокручивать в голове мысли, что все могло бы быть иначе, и мучить сознание фантазиями о событиях, которые никогда не произойдут.

То и дело перед глазами вставала лишь неровная каменная стена. На ней появлялись трещины, когда кирка единственным зубом вгрызалась в твердую породу, а после нужный кусок руды отправлялся в мой ящик.

Голова вновь закружилась от духоты. Я вытерла пот со лба, откинула спутавшиеся сальные волосы назад и, не удержавшись, почесала голову. Мелкие твари ненадолго перестали кусаться и копошиться в волосах. Испугались, наверное.

И вдруг я заметила, что Бхусари рядом со мной перестала работать и присела возле ящика, отбросив кирку.

– Эй! Ты чего? Тебе плохо? – позабыв про работу, наклонилась к каджитке, опасливо обернувшись. Заключенные, прекратив работать, одна за другой опускались на пол. Я подняла глаза, но не увидела наверху привычно маячившего силуэта стражницы.

– Бхусари! – я потрясла подругу за плечи, но та не отреагировала. Только завалилась на спину, откинув голову назад, и засопела.

«Она что, уснула?» – недоуменно подумала я, встряхнув каджитку на грудки безрукавки. Бхусари только простонала что-то неразборчивое, а от моих последующих попыток разбудить её не было никакого толка. Родилась мысль, что мы докопались до залежей того самого газа из двемерских труб, что поддерживает горение светильников. Но разве он усыпляет? Даже если так, тогда почему на меня этот газ не действует? Может, это неизвестная мне магия?

Сердце часто забилось в груди в слепой надежде на шанс побега. Я взволнованно побродила среди каторжниц – все действительно крепко спали, время от времени подергиваясь и вымученно постанывая. Потом где-то наверху раздался звон ключей.

На всякий случай я решила вернуться на своё место и взять кирку. А еще лучше было бы притвориться спящей вместе со всеми!

Присев возле ящика, уставилась наверх, готовясь играть жертву неизвестного заклинания, но когда увидела, что сверху спускается не стражник, а Эрандур в холщовой одежде заключенного, взвилась с места и сломя голову кинулась к нему.