— Давай уже, мать твою, — ругнулся Гаэтан, лоб рукой прикрыл, а сам невольно заулыбался. Дошло до него наконец, какая нелепица вокруг творится и что он в этой нелепице ключевое лицо. Да, сложно им с Мареком будет переиграть эту ситуацию при следующей встрече.

— Ах, как же не терпится молодым пересечь порог брака. Хорошо, сразу к делу. По старой человечей традиции, надо жениху невесту выкупить.

— Чего… — жених поднял брови.

Невеста помяла пальцами пару перьев на голове.

— Давай, братец, не кокетничай. Знаем мы, что у тебя в левом ботке специально на случай свадьбы пять оренов припасено. Плати за невесту, дорогой.

— Вот же дружка нам досталась проныра… — бормотнул Гаэтан, сдерживая смешок.

Раз уж начал он играть в эту игру, пришлось отдать Мареку выкуп.

— А теперь невеста покупай жениха.

— Кар монета в ботки нет. Кар ботки нет…

— Не волнуйся, Кар, жених у тебя подешевле будет. Пёрышка хватит за него.

Кар к традиции человечьей подошла со всей ответственностью и с минуту выбирала из своего платья самое красивое перо. Вручила Мареку крупное, в бело-коричневую, почти рыжую полоску.

— Выкуп принят. А теперь обещайте, что бить будете друг друга только по делу, зато любить до гроба. Ну, или до сожжения. Пока смерть не разлучит вас, в общем. Кар, ты первая обещай.

— Кар обещать Гатан любить!

— Гатан?

— Обещаю до гроба, да.

— Обменяйтесь венками.

Марек вручил молодожёнам два хлипких обруча. Они по очереди положили их друг другу на макушки. Видимо, выданы венцы были наоборот, потому что жениховый упал ему на плечи, будто лошадиный хомут, невестин лёг на её широкий лоб, даже не приобняв. Если и было кому-то из участников до этого дело, виду никто не показал.

— А теперь целуйтесь.

— Нет, — возразила троллиха. — Свадьба дело Гатан есть, теперь свадьба дело Кар.

Отошла на пару шагов и как подскочила. Запрыгала по площади, содрогая землю, пытаясь высоко, как не позволяет тролльское горло, вопить что-то нечленораздельное.

— Гатан повтокрять! — крикнула между скрипами.

— О боги…

Гаэтан было глянул на Марека в надежде обменяться беззвучными издёвками, но тот сорвался скакать за троллихой с абсолютно идиотским выражением морды. В отличие от Гаэтана, Марек от грибов своих не отказывался.

— Кря-кря-кх-х! — запищал он, но закашлялся. Его горло тоже имело ограничения.

— Нет! — грозно буркнула Кар, размахивая руками. — Марик не повтокрять! А то Кар Марик клевать!

— Ну вот… — остановившись, Яр толкнул Гаэтана с места — тот так и не присоединился к тролльскому танцу.

— Гатан повтокрять!

— Повторяю я, повторяю…

Марек уселся смотреть представление на землю, подальше от центра. Отдышавшись, он вдруг заметил, что в движениях троллихи даже есть логика. Это и правда был танец, только на тролльский походил мало и исполнялся явно теми, кто танцевать не умеет. Вот невеста машет руками, сложив их в локте, вот переступает с ноги на ногу и кружится вокруг жерт… жениха. То складывается, то выпрямляется, вытягивая шею, крутит бёдрами и водит носом из стороны в сторону, сопровождая движения бормотаниями и криками.

Зашуганный жених тем временем честно пытался следовать, не попадая невесте под ноги. И танец, исполненный им, одноногим нелюдем с тростью, местами приобретал пластику. Секунде на тридцатой Марек даже заметил, что Гаэтан улыбается.

— Токуют, мать вашу… — пробормотал Яр и заскрежетал смехом.

Брачные танцы закончились с опозданием жениха, и невеста протянула ему ручищи.

— О! — раздалось с галёрки. — Время поцелуя! Точка в свадьбе, буквица в браке, кха-ха!

Гаэтан бросил на Яра злобный взгляд, получившийся скорее растерянным. Вместо ехидной мерзкой морды встретился с какой-то абсолютно добродушной, счастливой даже. Марек махнул ему тыльной стороной ладони, а сам положил руку на лежащие рядом ножны. Давай, мол, целуйся уже, и будет тебе счастье и отпущение. Жених вздохнул и повернулся к невесте. Усмехнулся сам над собой и над глупостью происходящего, закрыл глаза и потянулся лицом к Кар.

Нежелание жениха размыкать губы наложилось на представление невесты о поцелуях, поэтому они коснулись друг друга и тут же отнялись. Кар ткнула Гаэтана в щёки, будто морская птица клювом, и морда кота на его груди завибрировала. Гаэтан нахмурился и открыл глаза.

Воздух на площади изменился. Сгустился вокруг невесты и нагрелся. Она отпустила ведьмака, и тот отшагнул. Два и два сложил быстро и глянул на Марека. Вот, теперь ублюдская ухмылка на месте.

— Кар! Кар свадьба получиться! Кар снова каралева!

Воздух закружился вокруг троллихи, обволакивая мутными потоками, накрывая облегающим куполом. Силуэт в его центре начал уменьшаться и утончаться. Ленты эфира расщепляли, уносили прочь тролльское тело, не давая увидеть новое. Или старое. Вихрь перьев, листьев и палок, сыплющихся с Кар, не помогал.

— Кар! Кар-кар! — разнеслось по площади уже не тролльим голосом.

Гаэтан получил от Марека мечи, но оголять не спешил. Заряженный воздух начал растворяться и оседать, и ведьмаки растерянно замерли.

— Что за…

Марек хотел бы добавить, но подавился воздухом.

Перед ними расправила яркие крылья здоровая гарпия. Блеснув металлически-радужным отливом оперения, чудище тут же скрючилось. Затрещало клювом, заскрипело костями и начало засыхать. Пожухли перья, кожа пошла морщинами, мышцы одрябли.

— К-ка-а… — протянула она сухой глоткой, старческим птичьим хрипом.

Раскрыла дрожащие, осыпающиеся крылья… И рухнула навзничь.

Ведьмаки подходить не спешили. Стояли откровенно ошарашенные.

— Так вот, — наконец хрипнул Марек, — что это значило…

— Ты, гад, знал.

— Знал… что она проклята. И королева. То, что она королева сраных гарпий, мне сказать забыли.

Гаэтан решился подковылять к телу.

— Какого… Ты видел проклятых на чужое тело гарпий?

— Теперь видел. Да и проклятые у меня ни разу не высыхали намертво.

Марек подошёл к наклонившемуся Гаэтану и присел на корточки.

— Она не высохла, — возразил Гаэтан, — просто… постарела? Сколько живут гарпии?

— Лет двадцать.

— А тролли за сотню. Кажется… она просто своё отжила. В чужой шкуре.

— Ого. Неплохой урок, а?

— Мамун знает что. Ну, хоть пачкаться не пришлось. Оно само.

Яр помял тощее облезлое бедро гарпии.

— Эх, в тролле мяса было больше. Огроидное, конечно, едва ли переваривается, но…

Получил по затылку клюкой.

— Слышь, ты, гурман. Мы это недоразумение жжём нахрен.

— Что, даже на поделки свои не пустишь?

— Старовата.

— Получается, жжём вместе с нашими?

— Получается так. Или тебе есть дело до отдельных костров?

— Нету. На один бы дерева наскрести.

— Наскребём.

Прежде чем собирать костёр, Яр подбросил одну из новоприобретённых монет: решалось, кто пойдёт за трупами. Честь выпала решке — Мареку. У него и подходящая амуниция нашлась — маска, закрывающая пол-лица, включая дырки носа.

Собрать батьку с котом труда не составило. Яру даже понравилось кидать в бадью косточки, будто поганки в лукошко. С Муррой пришлось повозиться, выскребая из чёрной, сухой, но тягучей скорлупы. С костей налёт Марек тоже без фанатизма, но посбивал. Хоть в чародейском крыле и посвежело за несколько часов, дышалось всё ещё с трудом, и после получаса ковыряний в эпицентре химической духоты Марек снова едва чуял.

Костёр собрали где принято было — на Поляне. Как и о Синей Дороге, у каждого было своё мнение, как она называется. Поляна Мечей — говорили Айден и Лех, Поляна Костей — Аксель и Берт, Шёпота — Мурра и Бреген. А Гаэтан с Мареком сходились на том, что это просто Поляна, и сходились на этом с батькой, которого тащили на неё в ведре. Может, и глупо было жечь кости, да только требовала того привычка, засевшая с детства в головах, давшая корни в грудь, в руки: ведьмак умирает — надо жечь ведьмака.

Поляна находилась, если, идя к Бурчанке, свернуть в правильном месте. Среди котят витала байка, что вовсе Поляна не находилась, если не хотела. А не хотела она, когда нужна не была. Давным-давно Йольт с Гаэтаном вышли на неё впервые своими силами тоже вместе. После суммарно трёх неудачных вылазок, одна из которых закончилась окончательным заблуждением в лесу, на четвёртую Поляна позволила им себя найти. Засыпая на ней в обнимку, чтобы хоть немного согреться, проснулись дети от матерщины и подзатыльников. Тем утром взрослые пришли сжигать двух ведьмаков. Откопать в пепле двух ведьмачат не ожидали, но в целом не удивились — место это тянуло из крепости каждого ребёнка, кому доводилось в нём бывать, потому что оно было чистым. От магии, от шума, от следов жизни, которыми полнился лес вокруг. Новоиспечённым ведьмачатам, перегруженным миром, его звуком, светом, чёткостью и резкостью, ощущением потоков, которых их кожа никогда не знала, не хватало тишины и пустоты, которые могла дать им Поляна.