Она представляла собой большую, шагов сорок в радиусе, воронку пустоты с пепельно-угольной землёй, чуть проседающей в центре, сколько бы костров здесь ни жглось. По краю её, перед отступающими деревьями, что никогда не тянули ветви в сторону сердцевины, воткнуты в землю мечи. Ржавые и почерневшие. На гардах многих туго повязаны медальоны, когда-то ведьмачьи, скорее всего, даже дважды ведьмачьи, но давно не пригодные делу.
Гаэтан с Мареком слышали, как проходят, а то и бывали на сожжении других Школ. У Волков и Медведей принято было жечь ведьмака вместе с медальоном. Коты, по крайней мере их поколения, так не делали. Чешуйка бережёт орен? Может быть. А может, жизнь и смерть старого ведьмака, отпечатанные в пустых или драгоценных глазах амулета, должны были придавать сил его молодому обладателю. Впрочем, это всё давно не имело значения.
Медальоны, оказавшиеся на Поляне, приходили сюда на шее второго, если не третьего трупа, но иногда и в руках живого, давно не молодого ведьмака, ставшего им очередным хозяином. А порой они приносились изношенные, выжженные магией и больше не способные ни резонировать, ни обжигать серебром.
Большинство из медальонов были поплавлены, стёрты и разбиты, но кое-где можно было разобрать звериные морды — в своём большинстве кошачьи, но встречаются и медвежьи, и грифоньи, и даже змеиная и волчья по одной. Некоторые всё ещё местами поблёскивают. В глазах иных сохранились камешки.
Вот что Коты разобрать не успели, хотя казалось бы: серебро да самоцветы, пускай и крошечные. Либо оставляли напоследок, либо вовсе трогать скудельню не собирались. Узнай об этом какой-нибудь ведьмачонок пятидесятилетней давности, уверенно бы заявил: так это Поляна с какими попало мыслями на себя не пускает.
Марек с Гаэтаном присели отдохнуть на мягкую землю, только когда на небе зажглись звёзды: таскать из Юхерн Бана и леса «дрова» оказалось занятием времязатратным. А ещё их и правда приходилось искать. Хранившиеся в замке ясеневые поленья для сожжения тел давно уже изошли на простую растопку, поэтому Коты тащили всё подряд и уверены не были, что температуры всего подряд хватит для этих костей. Но их это и не заботило.
— Всё, — вздохнул Гаэтан, — последняя ходка за мечами, и можно жечь.
— Ухум.
— Четыре брать?
— Почему четыре… Кота считаем?
— Хм. А почему бы и нет. Давай возьмём нож в его честь. На кухне как раз один сломан.
— Вряд ли он хоть одну крысу погрыз за всю жизнь, но я за. Кому меч?
— М-м-медальону в твоём кармане? — протянул Гаэтан.
— Что? А. Нет. Он уже проважен.
— Можешь не прятать его, если он теперь твой.
— Я и не прячу. Верёвка натирает шею.
— Ладно. А безглазый-то где?
— Украшает пояс какого-то Каэдвенского гада, — вздохнул Марек.
— Не скучаешь?
— Сколько мне, десять?
— Скучаешь.
— Ухум.
Жгли всех одновременно. Пять трупов: двух ведьмаков, чародейку, кота и гарпию. Принявшись за первых, костёр искрил, плевался чёрными языками пламени и источал серный с кислым привкусом душок, но вскоре давиться перестал. Гаэтан с Мареком наблюдали за огнём в тишине — первый с чистой головой, второй — глядя на картины чуть более красочные, чем на самом деле.
В углях и пепле утопили три давно уже спящих медальона. Первый — с расцарапанными некогда глазницами. Этот принадлежал батьке. Второй, с засечками на тыльной стороне, похожими на буквы «ИК» — этот Мурры. Третий не ведьмачий, но тоже с котом и тоже серебряный. Изображал он зверушку, больше похожую на человечка, даже в штанах и шляпе. Лапки его с головой крутились, и одна Войцеха знала, сколько детей они успели отвлечь от чего-то страшного.
На Поляне выросли пустой нож и три новых, обмотанных медальонами меча. Не полноценных, конечно, их в крепости давно не осталось, а из плохого литого-перелитого железа — эти буквально самодельные мечи служили детям тренировочными инструментами. Может, чародейка и не владела клинком, по крайней мере, ни Марек, не Гаэтан её ни с чем тяжелее расчёски не видели (не считая периодически летающих по Юхер Бану дубовых столов — в воздух они поднимались исключительно телекинетически), но ничего другого придумывать ни надобности, ни желания не было — она была Котом, значит, ведьмаком.
Остатки костра разбросали по поляне и вернулись в Юхерн Бан. Сил не было даже говорить, и ведьмаки завалились спать: Гаэтан в своей палатке, Марек в гнёздах Кар.
***
— Подъём, — пинок под рёбра. — Доброе утро.
Яр попытался вцепиться во врага и уронить, но это оказалась трость. Гаэтан отпустил её, и Марек получил дополнительный стимул деревянной сиреной в лицо.
— Вставай на пробежку.
— Фто…
— Давай, давай, ты себя видел? Неудивительно, что пальцы отваливаются вместе со знаками. Зарядка ни одному ведьмаку ещё не помешала.
Марек предпринял вторую попытку вцепиться в Гаэтана, но тот успел отшатнуться.
— Подъём, старичок, а то задохнёшься.
И правда. Недобрый дух из чародейского крыла жиденько наполнял гостиную. Видно, вполз в ведьмачью часть замка ночью.
— Тфою мать… так бы и схазал сразу… береху, старичох, твою жизнь… Она мне своей дороже… А то щё сразу пробежхами запухивать…
— Э как разболтался. Значит, силы воду нам таскать есть.
Как бы Яр ни ворчал, всё же присоединился к ежедневным практикам Гаэтана. К ежедневным практикам любого нормального ведьмака, вообще-то.
— Тебе когда ногу снимать? — поинтересовался, повторяя за Гаэтаном растяжку — он делал это не так, как их учили.
— Дней через пять. Остаёшься?
— Пожалуй. Мне ещё книжки искать.
— Отлично, хоть погоняю тебя.
— Эй.
— Пока библиотека в преисподней, предлагаю порыться всё-таки в пыточных. А потом на рыбалку.
— Лучше охоту.
— Одно другому не мешает. А у тебя ещё олень есть.
После зарядки перетащили гаэтанов лагерь (и пристроили к нему мареков) во внешний двор, а сами отправились проверить силки и на рыбалку. Пожили пару дней под открытым небом, пока Юхерн Бан пропитывался ядом, а следом проветривался, пожили будто молодые ведьмачки — на тренажёрах, сытые не до конца, зато с грибами.
Ведьмачьих формул Гаэтан так и не нашёл, более того, в замке не осталось ни одного актуального рецепта эликсиров. Только в батькиной кустарной пивоварне обнаружились стопки руководств к гону его мудрёных бражек. Мареку с поисками повезло больше. Не считая редких и бесполезных упоминаний в старых дневниках, внятное описание ярчуков нашлось в личном бестиарии мага, имя которого прочитать возможности уже не представлялось.
Усевшись на ноги разминающегося Гаэтана, Марек зачитывал из маленькой толстой книги в деревянной обложке крохотный почерк на старый манер:
Ярчук. пёс-охотник и пёс-мудрец. бестия о четырёх лапах, хвосте собачьем и зубах саблезубых ныне считается вымершей. как говорил Старший: «мудростью своей ярчук не делится, а охотится не на дичь одну, но и на магию практикующих», — и, хоть информация сия не имеет подтверждения, смею думать, что оттого ярчуки и начали «вымирать» ещё до прихода людей на континент.
звери эти (по недавно появившейся ведьмачьей типизации относящиеся вовсе не к классу «зверей» за заслуги, изложенные мною ниже) абсолютно равнодушны к разумным расам, до пугающего даже, как будто отличают они нас от всякой прочей фауны и флоры, при единственном исключении. ярчуки вспыхивают агрессией на проявления Хаоса. на магию любого характера, будь то телекинез, иллюзия или чары восстановления, даже если магия сия не угрожает им и направлена не на них.
привиделся мне в ярчуке страж, запрещающий на территории своей колдовать. что это? неудача эволюции или её способ контролировать магию, не давать ей распространиться бесконтрольно по земле? что ж, Хаос одержал победу. сейчас не каждый практик знает, что звери такие вообще существуют(вали), а ведь ещё какие-то полвека назад Старшие давали нам отдельный курс по восстановлению после прямых ранений ярчуками. и правда, после них особый уход нужен, так как зубы ярчуковые страшнее двимерита для рук колдующих: двимерит снять с себя или достать из ран можно, а вот укус ярчука оставляет влияние своё до конца жизни, коли правильно его не выжечь и не залечить.
