Мальчики, буду падать — ловите.
И ведь ловили.
Два этих клыкастых чудовища игриво выглядывали из тряпок, которые не иначе как были зачарованы. Казавшись непроглядной грудой ткани, юбки Войцехи умудрялись в правильную секунду оголить и эти острые носочки, и эту крепкую шнуровку, и, о Мелитэле, голое колено, а порой даже мягкое бедро, усыпанное веснушками. И всё это каждому по секрету, будто лично, каждому в своё время. На картине видно было только сапоги, но забыть эти бёдра возможности не представлялось даже головой Марека. В конце концов, это были первые женские бёдра всех их, котят, выросших под платьями этой чародейки, вырванных ею из когтей смерти.
Кончать исследование Войцехи следовало не менее безумной высоты причёской, изображающей не то рога, не то гнездо, в котором всегда ютился какой-то мусор, причём буквально. Спицы, которые на ведьмачьей, не на чародейской скорости упирались всем желающим в ценные части тела, свитки заклятий, клубки ниток, угольки, и даже, Марек пару раз видел, она доставала оттуда чёртову флягу.
Руки волшебницы могли выловить из-за едва заметно острого ушка что угодно, когда этого «требовал» грустный, злой, растерянный или испуганный взгляд ребёнка. Пустоте глаз Йольта равных в этом замке не было, поэтому он чуть чаще остальных видел игру пальцев в обрезанных перчатках, обманный перелив треугольных ногтей над очередной выбившейся из тучного хаоса прядкой. Чуть чаще других он получал из этого хаоса крохотные бумажные свёртки, в которых прятались одеревеневшие, давно не съедобные мармеладки.
Кажется, первые раз десять, когда брать что-либо у фокусницы он «отказывался», на него ложились тяжёлые, полные не то презрения, не то ужаса взгляды других детей. А не Гаэтан ли однажды, услышав, что опять немой ребёнок не принял подарка Цехи, треснул его так, что пришлось класть холод и перевязывать… Кто же, если не Гаэтан. Только у этого дурня не хватало мозгов понять, что дружок его так же несчастен, как остальные, и что вырастет однажды и захочет дать сдачи. Впрочем, ребёнок вырос без памяти о том, за что мог бы дать сдачи. Впрочем, Гаэтан быстро это исправил.
Марек пробежался глазами по остальным портретам: почти все они были угольными, некоторые даже поспешными набросками. Есть ли среди них Варьян Людоед? Вряд ли. Зато вот он, оказавшийся чужим среди своих: Эрланд из Лаврика. То-то же карта его в гвинте показалась Мареку знакомой. И что Грифон забыл в кошачьей стае?.. Яр снял его и поменял местами с пустой маленькой рамой на краю экспозиции, передвинув на грифонье место Гезраса. Достал из сумки тубус и вытряхнул оттуда помятый пергамент. Впихнул с горем пополам собственный портрет в неподходящую раму и повесил между Гезрасом и Войцехой. Важная персона его тут же исчезла на фоне детализированных красочных соседей, но Марек выбором места остался доволен.
Он вышел на солнце из-под стрельчатой арки, из открытого коридора, который окольцовывал долину и выводил в неё все внешние комнаты и туннели первого этажа. Когда-то здесь, в чаше скал, располагалась часть тренажёров, конюшни и курятник, но всё это давно было разобрано и растащено, пустырь порос травой и даже хилыми деревцами.
Гаэтан нашёлся на расчищенной и примятой площадке. Он отвлёкся от груды досок, в которых ещё угадывался костяк кровати, и смял со лба пот.
Марек плюхнулся на лежанку, разложенную в заросшей земле.
— Я не видел твоих следов.
Гаэтан отложил пилу и рухнул едва не на Марека — тот занял слишком много его места.
— Я ехал верхом.
Постучал по гипсовому колену.
— Слушай, а ты, кажется, свадьбе не рад. Можно мне такую жену?
— Иди ты. Хотя знаешь что, забирай.
— Ты привёл чужака в школу, Гат. Ты же понимаешь, что её придётся…
— Двух накеров одним болтом. У меня всё равно на неё заказ. Был.
— Он закрыт?
— Да. Скинул солтысу трофейную башку из коллекции, он и не заметил, что суховата и на неё не похожа совсем — заплатил и погнал ссаными тряпками.
— И надо было тебе её сюда тащить?
— А надо было. Ты обвал видел? Я и камня сдвинуть не смог бы, а она за три дня, сказала, управится.
— На кой хрен тебе вообще лезть к чародеям?
— На кой хрен кто-то вообще лезет к чародеям?
— Не хочешь говорить — так и скажи.
Загремели главные ворота. Гаэтан вскочил чрезвычайно бодро для одноногого.
— Подъём.
— Я вообще-то ещё… — начал Яр.
— Плевать, мы идём в… к…
— К Струе Зура. Хочу полночи отмокать.
— Не выйдет, струя потухла. Завяла. Засохла, короче. Подымайся ты уже.
Марек лениво встал, раздражая Гаэтана медлительностью.
— Знаешь, это ведь завтра тебе нельзя видеть невесту…
— Ещё одно слово про свадьбу, и я тебе батькину палку… Где она?
Марек кинул ему трость из-за спины. Даже с ней Гаэтан навалился Яру на плечо — не для опоры, но чтобы проще было заторможенного подгонять.
Ведьмаки поспешили исчезнуть со двора до того, как на нём появилась троллиха.
— Идём тогда Дыру проверим, — хрипнул Марек, когда Гаэтан притормозил за дверью в ведьмачье крыло.
— Дыру… О Дыре я не подумал. Да, там всегда была вода.
— И всё-таки, как так получилось? Давай, рассказывай, когда вы познакомились, когда впервые поцело…
Марек получил укол древком в плечо — Гаэтан зажёг факел.
— Простой заказ. Доставала она деревенских. Мужиков крала с полей и не возвращала.
— Так вот, чего ты жениться не хочешь, невеста-то — чёрная вдовушка.
— Да не, она женихам выбор давала: свадьба или не свадьба. Кто отказывал, оправдания придумывал — того пожёвывала. Кто капусту на уши квасил, а потом улизнуть пытался — тоже. А я возьми и согласись. Говорю, мол, тоже бабу ищу, только кого попало не хочу брать в жёны.
— Правда ищешь?
— Я тролля искал, завал разобрать. Ну и нашёл. Заболтал её доказать мне готовность свататься и увёл. Заказ, в общем-то, выполнен.
— Зачем ей вообще муж? Ещё и человек.
— У неё спроси.
— А я бы спросил, только ты меня прочь тащишь.
— Без меня спроси.
— И чего ты бегаешь от неё?
— В глаза коровам на убой предпочитаю не смотреть.
— А зачем кровати пилишь? Я бы пошутил, да у тебя в руках две палки.
— На тебе одну защищаться, — Гаэтан вручил факел Мареку. — Чиню тренажёры. Я тут вроде как задержусь, не хочу форму терять. Ты со мной?
— Не планировал. Я за чертежами и… так просто.
— А рука?
— Снимать пора. Кстати, кто с ногой?
— Лошадь. Вернее, сраный табун. У тебя?
— Хм, — Марек задумался на мгновение. От Гаэтана секретов у него не было, будь любой из них хоть шпиком Императора. — Не поверишь.
— Тоже лошадь?
— Ярчук.
Гаэтан свёл брови, замедлился, припоминая.
— Надо было и мне про горыныча набрехать.
— Без брёха. Ярчук куснул.
— И где ж ты его отрыл?
— Только ты никому. В Махакаме.
— Ага, а я всё-таки забыл сказать, что табун тот был единорогов.
— Да ты заебал, я тебе вообще ничего рассказывать не буду.
Гаэтан потрепал Марека по волосам, путая слипшиеся пряди.
— Не дуйся, мелкий, я с удовольствием твои сказки послушаю, только наверну сначала… Х-ш.
Это Яр прищемил месивом зубов запястье Гаэтана. На ответный стук по лбу попытался укус повторить, но только щёлкнул по воздуху — Гаэтан успел отстраниться.
— А что у тебя? — поинтересовался Марек.
— Пыльцы немного.
— Давай лучше по грибы.
— Грибов у меня нет.
— У меня есть. Свежачок.
— Не, друг, я твои изыски зарёкся есть.
— Это когда ты их ел вообще, мы с Ярсбора не виделись.
Гаэтан затормозил, чтобы одарить Марека кислым взглядом, приправленным щепоткой сочувствия. Столь изощрённые выражения давались Гаэтану непросто и разыгрывались только по случаю, поэтому для большинства зрителей оказывались честью. Но не для этой разбалованной публики.
— Ага, целых два раза с Ярсбора не виделись. Ну, я не удивлён, что ты их не помнишь. Жаль только, я помню. Кстати про Ярсбор, а ты мне полтинник не задолжал?
