После злобы приходит страх:

— Т-ты… я не знаю тебя, я н-ничего н-не делал плохого! Прошу, отпусти м-меня!.. — он пытается сжаться в клубок, чтобы не чувствовать боли. Похититель склоняется над ним, зачерпывает из раны на боку кровь и слизывает ее с латексной перчатки. Его губы пачкаются, в рассеянном свете капли крови кажутся черными и блестящими, словно агаты. Кажется, улыбнись он — обнажатся острые клыки, но похититель не улыбается. На его лице ни одной эмоции. Оно будто вылеплено из лучшего мрамора древним мастером. Это лицо дьявола, лицо бескровной статуи, в которую по ошибке кто-то вдохнул каплю жизни.

Позже к страху подбирается отчаянье:

— Я… пожалуйста… просто… убей меня, чего ты ждешь?! — человек хрипит, с каждым словом кровь покидает его тело. Боль, если она существовала раньше, давно утратила смысл. Она будто перетекла по холодному черенку в рукояти коротких мечей, которые пронзили тело человека. Ровно десять, безмерно холодных, блестящих в полутьме, они смотрят вверх — чем не колосья, что прорастают по весне из грязи?

Мужчина не может знать, как выглядит со стороны. Белизна кожи, оттененная красным покрывалом, стальное сияние лезвий, кровавая река с десятком притоков, которая огибала тело неровным полукругом. Совершенная, изящная красота смерти.

***

Они встречаются на нейтральной территории — в небольшом ресторане, слишком дорогом для Ганнибала, слишком невзрачном для Уилла. Профайлер не успевает на сеанс из-за убийства, из-за тела, выставленного напоказ в пустующем здании, из-за Джека, на лице которого ярость и отчаянье сплелись в тугой клубок. «Они словно гидра, только отрезали одну голову, выросла новая! Да еще какая!» — бесновался Кроуфорд, а Уиллу было нечего возразить. Он позвонил Ганнибалу с тонной извинений и жуткой головной болью, чтобы отменить сеанс, но доктор Лектер предложил альтернативу.

— Давайте поужинаем, Уильям. Вы расскажете мне об убийстве, я вам — о чем захотите, — голос доктора Лектера звучал хрипло и многообещающе — Уилл был не в силах отказаться, поэтому быстро называл адрес и спрятал телефон в карман. И теперь они здесь, среди серебра и мрамора, тонких свечей и вышколенных официанток. Когда профайлер замечает, насколько Ганнибалу дискомфортно, его головная боль ослабевает.

— Джек Кроуфорд слишком много от вас требует.

— Не думаю, что ему знакомо понятие «слишком».

Уилл хмыкает. Пустяковый разговор течет размеренно, будто времени до сегодняшнего вечера не существовало вовсе. Ганнибал рассказывает, как ездил на охоту, спрашивает, как поживает Алана — ни слова об убийстве, а ведь он ради этого приехал сюда. Или нет? Уилл чувствует, как головная боль возвращается. Мир будто кружится и дрожит, заключенный в блестящие грани стаканов и золотую кромку фигурной вазы, в спокойную улыбку доктора Лектера, россыпь морщин возле его глаз и унылую серость костюма. Одно неверное движение — и вселенная схлопнется, а боль… Ее не будет вовсе.

Профайлер опускает взгляд — белая таблетка на белой, украшенной лилиями, салфетке.

— Обезболивающее. Вы неважно выглядите, Уилл. Давайте я отвезу вас домой.

«Домой — это к вам или ко мне?» — едва не спрашивает Грэм, но на мгновение тьма опускается на веки, кто-то выпускает серебряную стрелу, которая прошивает череп насквозь, и Уилл забывает обо всем. Он тянется к голове, чтобы вытащить эту боль, выдернуть ее вместе с жизнью, но пальцы хватают пустоту.

Когда он открывает глаза, мир состоит из полутонов и сияния. Светляное пятно покоится справа, бросает на стену длинную, прямую тень. Уилл лежит на кровати в незнакомой комнате, прохладный воздух пахнет старой кожей, свежим бельем и чем-то резким, но едва уловимым. Он не дома. И не в больнице. Мысли ворочаются в мозгу, словно ленивые, толстые рыбы, но профайлер больше не чувствует боли. Она стирается из памяти вместе со всем, что было после того, как официантка подала меню и стакан воды.

Уилл готов обманываться, что Ад выглядит именно так: кремовый ковер со старыми следами кетчупа, книжные полки, забитые доверху дисками, журналами и книгами в мягком переплете, виниловый проигрыватель на потертой тумбочке. Комната выглядит неуютной пародией, дешевым номером в отеле — никак не домом. Когда дьявол открывает двери, у профайлера перехватывает дыхание.

Ганнибал выглядит встревоженным — совсем немного. На нем тот же костюм, что был в ресторане, волосы растрепаны. Он ставит на тумбочку стакан с водой и садится на край кровати.

— Рад, что вы очнулись, Уилл.

***

Уилл не помнит, что было «до». Не понимает, что происходит «после». Густой кисель мыслей перекатывается в голове, словно неваляшка. Мужчина хватается за голову, чтобы остановить движение, но ничего не происходит. Он чувствует себя больным. Разбитым. Беспомощным. Последний пункт отвратительный и волнующий, ведь доктор Лектер делает куриный суп, уступает свою кровать, сидит рядом, пока приступ тошноты не проходит, сторожит его сон, прислонившись к изголовью кровати.

Наутро Уиллу кажется, что он продолжает спать. Он кое-как собирает себя в кучу, мысленно повторяет: «Меня зовут Уилл Грэм, сейчас среда, двадцать восьмое февраля, я в доме у Ганнибала Лектора, и со мной все в порядке». Профайлер долго чистит зубы — мужчина в зеркале смотрит настороженно, усталость красит его лицо серостью. После он проверяет почту. Беверли сбрасывает фото и некоторые материалы, пишет: «Никто не мог дозвониться к тебе, а затем трубку взял какой-то мужчина и сказал, что ты неважно себя чувствуешь. Неужели это то, о чем я думаю?»

Это определенно не то. Это совершенно, абсолютно другое, но Уилл отвечает «спасибо, не стоит беспокойства» и шагает на кухню.

— Я переутомился, то убийство… — зачем-то объясняет профайлер, Ганнибал только кивает. Когда Уилл говорит «спасибо», доктор Лектер замирает с кружкой кофе в руках, на его лице призраком проступает сожаление.

— Не стоит, Уильям.

Они завтракают в тишине, но в какой-то момент Ганнибал начинает говорить, Уилл отвечает, пока разговор не перетекает в привычное русло, пока профайлер не чувствует, как шевелятся его губы, язык касается нёба, вместе с воздухом выкатываются звуки.

— Десятка мечей. Карта таро, что сулит боль, несчастье, слезы и страдания.

— Верно, но если перевернуть…

— Если кому она и принесла успех и прибыль, то явно не Адаму Лангерту. Несчастный был жив еще несколько часов, пока не скончался от кровопотери, — Уилл вздрагивает, будто от сквозняка, будто от хлесткой пощечины, и затем поднимает полный спокойствия взгляд на Ганнибала. — Убийца точно знал, куда и как вонзить лезвие, чтобы рана была не смертельной.

— Поразительное внимание к деталям, не находите?

Уилл находит. В убийстве не было ни логики, ни сострадания — сплошная жестокость, скрытая под маской красоты. Убийца определенно сделал это ради удовольствия, только ради удовольствия кого?

Чужие чувства проникли в голову профайлера легко, без усилий — поток спокойствия, уверенности и едва уловимого удовлетворения закружил его и выбросил прочь, едва последний нож вонзился в белую гладь спины. Убийца будто приглашал Уилла на спектакль — садитесь, мистер Грэм, вот-вот начнется. Позже Джек спросил, почему Уилл так быстро закончил. Он только фыркнул: правда была слишком абсурдной. Убийца отдал профайлеру ровно столько, сколько хотел — отмерял и сложил под ноги кровавым подношением.

— Последним мечом он раздробил позвоночник, чтобы жертва не могла двигаться. Не испортила композицию. Назвать этого человека обычным психопатом язык не повернется, — Уилл все время смотрит Ганнибалу в лицо, наблюдая за малейшими изменениями, но их нет. Спокойное, скучающее лицо доктора Лектера кривится и улыбается где положено, послушно открывает рот и отвечает Уиллу, как и раньше, колкостями и полунамеками. Мимовольно профайлер скользит взглядом на шею Ганнибала — не осталось ли следа зубов под воротом рубашки? — но кривая тень легла на шею и плечо Лектера, словно доспех.