«Старый знакомый. Ничего важного».

Кто его тянул за мысли, пальцы и язык?

Кто?

Алоис ведь поджилками чувствовал, что теперь Штерн его не оставит в покое до тех пор, пока он не соизволит всё честно и чопорно преподнести на отбеленном деликатесном сервизе, либо пока они оба вновь не разойдутся на непримиримой скандалящей ноте.

Вернее, пока этого не сделает исключительно глупый недозрелый Блум, опять и опять добровольно, хотя на самом деле совсем и совсем нет, возвращающийся в аквариум для дожидающихся кончины лабораторных мышек.

«А не тот ли это случайно знакомый, чьими потугами ты носишь здесь кошачье имя, сусальный мой ангелочек?»

Изумление мальчишки было настолько сильным, а тошнота внутри, стервозно обтекающая стенки, настолько топкой, что он не сумел отвертеться, не сумел — это уже становилось практически правилом — наврать или сойти с наболевшей, мучившей день за днем исповеди.

«Да. Я не знаю, откуда ты это взял, но да, это он. Только это не то, о чём я хочу говорить».

Он действительно надеялся, что мужчина не станет настаивать и что чертовы ссоры как-нибудь обойдут их стороной, как порой обходила редкостно черная туча последний уголок незанятого неба, и тот, вняв нашептанному всё тем же пульсаром голосу, к огромному его успокоению, согласился, принял, исполнил выпрашивающе-скулящее пожелание.

«Твоя правда.

Мне бы тоже не хотелось говорить о чём-то неприятном или тяжелом для тебя, мальчик, хоть ты и понимаешь, что любопытство мое не сможет утолиться, покуда я не познаю тебя полностью…

Но сейчас, вопреки увлекательному разговору о школьной… или университетской… не подскажешь ли мне…?»

Алоис раздраженно цыкнул, понимая, что и так позволяет чертовому Лорду слишком многое, но, находя это всё слишком незначительным, быстро написал:

«Последнее».

«Стало быть, ты у меня действительно юноша? Ну вот, смотри, как ладно у нас раскусываются гранатовые яблочки непреодолимых секретов.

Я бы очень хотел узнать твой возраст, чтобы сберечь его в ларчике таких редких драгоценностей о скрытном мальчике-бутоне, но…

Думаю, что ты, к сожалению, всё еще не настолько щедр?»

Алоис, ощутив странное, сшибающее крышу желание прекратить упрямиться хотя бы на пять жалких минут впервые за все прожитые годы, неожиданно для самого себя поддался ему, неожиданно для себя написал, покуда второй иллюзорный карандаш продолжал танцевать над такой же иллюзорной бумагой, не надеясь, наверное, получить никакого ответа:

«Восемнадцать».

Карандаш замер, потоптался на месте, сменился обратным ритмом — Алоису порой казалось, что он безвылазно чокнулся, раз научился распознавать во всегда одинаковых движениях вполне торжественные эмоции или отличающиеся друг от друга настроения.

«Восемнадцать?

Оказывается, ко всем прочим достоинствам, цветок, доставшийся мне, еще и только-только вступает в пору самого первого и прекрасного цветения…

Видит Небо, мальчик, иногда я сожалею, что не могу разбить этот проклятый экран и протянуть к тебе руку».

Алоис, вновь не понимая и половины того, что этот человек нёс, проигнорировал его опять, из контекста множащихся безумных строчек запоминая лишь одну, лишь ту, которая впивалась в тело и в то, что крылось за ним, гноящейся занозой.

Наверное, Тики его всё-таки действительно чувствовал и слышал, как вот старый придурковатый Папа Карло чувствовал и слышал еще более придурковатое полено, из которого решил однажды вырезать многоразовую несгораемую ошибку всей своей безрадостной жизни.

Еще чуть-чуть — и он бы наверняка послал всё к черту и сбежал бы, отправляясь в привычные «подышать воздухом» или «понервировать чью-нибудь вытаращенную тупую рожу», но Лорд резко прекратил, прикусил язык.

Или уж, что в их случае было как-то гораздо более уместно, пальцы.

«Знаешь, я очень устал от того, что ты постоянно пропадаешь, а я не имею возможности ни справиться о твоих делах, ни даже о том, когда ты планируешь почтить меня своим визитом.

Я очень терпелив, мальчик, но хочу иметь обратную возможность связаться с тобой и тогда, когда этого жаждется мне».

«Ты это к чему?»

Мальчишка мгновенно напрягся, наклонил голову с невидимыми бодающимися рогами, готовый, если понадобится, дать крепчайший отпор, хоть пока и не знал, куда, кому и от чего именно.

«К тому, мой милый инфант, что я всегда безмерно счастлив, когда ты приходишь ко мне, но позволь и мне делать то же самое.

Или, если посмотреть с другой стороны…

Оставь себе возможность — исключительно на всякий случай — связаться со мной где-нибудь за пределами этой, несомненно, полезной, но хрупкой программы.

Век техники короток, и мне неуютно представлять, что вся наша связь может оборваться в один ужасный день лишь из-за того, что у кого-нибудь что-нибудь безвозвратно сломается.

И если я еще найду выход, как отыскать тебя, то не могу быть особенно уверен, что ты приложишь те же усилия ради меня…»

Алоис сжал похолодевшие пальцы, пытаясь справиться с забившимся в груди и желудке напряжением.

«Говори уже, черт тебя забери, к чему ты продолжаешь клонить…?»

«И вовсе я никуда не клоню, мальчик. А прошу и настаиваю, чтобы ты поделился со мной хотя бы номером своего телефона.

Предупреждаю сразу, дабы избежать оправданного гнева — я не стану беспокоить тебя звонками до тех пор, пока ты сам не согласишься услышать мой голос».

«Тогда зачем тебе нужен этот сраный телефон?»

«Затем, чтобы, как уже сказал, я мог связаться с тобой. И ты бы со мной тоже. Если однажды что-нибудь случится, а ты почувствуешь, что мог бы мне довериться — я всегда окажусь рядом хотя бы так.

Хотя бы посредством безобидных смс-сообщений.

Этому ты, надеюсь, не откажешь, Атос?»

Алоис очень, очень хотел отказать.

Жаждал отказать и послать этого наглого зарвавшегося Лорда, вторгающегося в его жизнь всё явственнее и увереннее с удара литым подкованным сапогом, к чертовой матери. А с другой стороны…

С другой стороны, отчего-то отказывать не хотел.

С другой стороны, помня, что в тупом телефоне, которым он вообще отвык пользоваться после ухода рыжеволосого ублюдка, таится и хранится номер этого вот господина Звездочета, как будто всегда незримо присутствующего рядом, но ничего не требующего взамен, ему стало бы, должно быть… легче. На учебе, на бессмысленных улицах, в чертогах осени или просто человеческого дерьма, могло бы стать…

Уютнее.

Он всё еще не был уверен, что поступает так, как нужно, что кто-то вообще должен быть столь недозволительно близок к нему, но…

Но…

«Достал…

Подожди. Сейчас пришлю.

Только найду этот идиотский телефон…

Я особо не пользуюсь им, знаешь ли.

И пользоваться в будущем не собираюсь».

Ответ пришел за секунду, за считанные дроби рваного мгновения, наполняя сердце чуждым, непривычным и покровительственно-волнительным:

«Конечно.

Я в нетерпении тебя жду, мальчик».

๖ۣۣۜL๖ۣۣۜT๖ۣۣۜS

У Алоиса горела и гудела голова, истово колотилось сердце и руки мокли от вящей липкой испарины; юноша не понимал, что с ним происходит, но понимать и не хотел: хватало того, что, едва стоило отключить компьютер и остаться в прежнем одиночестве, как перед глазами снова замельтешила рыжая шевелюра, а губы обожгло горелым гадким привкусом слишком соленой крови.

Он не хотел никуда уходить, он хотел решать самостоятельно, что ему делать и когда идти спать — ну что за абсурдный детский сад…? — но Тики, сволочь, настоял.

Начал вещать что-то о подорванном здоровье и заботливых условиях, необходимых для цветения всякого цветка, о том, что он очень ценит стремление Алоиса побыть с ним побольше и сам не хочет никуда того отпускать, но всё равно, рожа хитрая, отправил спать.

Мальчишка в половину не вник, на другую половину решил не обращать внимания, не зная, как объяснить кому-нибудь, кроме самого себя, что тишина просто угнетает его, а присутствие Лорда, неким чудом заполняющего скромной своей персоной всё пространство разом, наоборот успокаивает, позволяя ненадолго прийти в себя и забыться.