Если бы Эвангелина не была столь невинна, она поняла бы, о чем подумала Фирка. Что человек по имени Михаил Машин спал в этом доме, на двуспальной родительской кровати, с красивенькой злой девицей и оттого у девицы такой потрепанный вид. Эвангелина об этом не догадывалась, хотя и заметила косой и нехороший Фиркин взгляд, который ее уничтожал. Почему уничтожал, она теперь поняла: вид у нее был как у самой настоящей неряхи и грязнули. Вот как поняла Эвангелина Фирин взгляд. Верно же? Пусть. Скоро она станет понимать все. Подождем.
Посмотрев на себя в зеркало, Эвангелина захотела стать если не графиней из книжки, то по крайней мере молодой элегантной хозяйкой дома, с которой никакие Фирки, будь они в ста военных пальто, не посмеют разговаривать непозволительным тоном, а такие, как Машин (у Фирки надо выведать о нем), не посмеют и появиться на ее пороге. И неизвестно еще — отдаст ли она дом сиротам. И чьи эти сироты? Машина? Фирки? Ее племянницы? Эвангелина, роясь в мамочкином комоде, нашла батистовую домашнюю кофту, которую Зинаида Андреевна носила по утрам в праздничные дни. На кофте было множество брюссельских кружев, правда кое-где они уже были спороты для других надоб. Прическу Эвангелина сделала вчерашнего утра, с закрученной косой и шпильками. А вот с юбкой была беда. Она нигде не могла найти ни свою юбку, ни хотя бы Томасину. Эвангелина была решительной особой и тут же отрезала у своего форменного платья верх, практично решив, что форма ей больше не понадобится. Получилась юбка, но верх ее был неровным, заделывать времени не было, поэтому талию Эвангелина затянула светлым шелковым платком с птицами, этот платок давно был скатеркой на столике, а теперь стал вот поясом. Старые, еще бабушкины бусы намотала на шею, подняв таким образом ворот кофты до стоячего. Осмотрелась. Неплохо, хотя и похоже на тряпичницу с рынка, сумасшедшую даму в перьях и стеклярусе. Но ничего. Для Фирки сойдет. Она и по лестнице спускалась по-особому, медленно, тихо, подобрав длинную юбку. Фира же как сидела, так и продолжала сидеть, сложив на коленях по-крестьянски руки, как кладут их, вверх ладонями, отдыхающие крестьяне. Чтобы воздушно было их натруженным тяжелым мозолям. Руки отдыхают как люди, лежа чуть боком, засыпая навроде, а может, так, просто прикрыв глаза и кое-как побросав ноги. Фира хоть и жила в городе давно, а сидела так же, как и все деревенские. Уважительно к рукам и правдиво.
Она думала о том, что скоро тут появятся ребятишки и что надо дом помыть и покрасить, немцы его запустили, хоть и хорохорятся, как богатые.
Вошла Эвангелина, Фира взглянула на нее и охнула про себя. Но не показала. Что красавица у этих немцев, то красавица! Хоть и зла как бес. Ее и дом сторожить оставили. Лучше цепного пса и хитрее лисы. Какого человека всю ночь держала. Вот тебе и «барышня». Все они, барышни, такие. Ни Фира, ни ее племяшка не сделали бы так. Домой завлекла, впервой и видела. Ну, немка! Могла б Фира — убила б. Сама воспитала, сама б и убила. Конечно, Фира не думала об убийстве как об убийстве. Мыслительная фигура. (Фира сама боялась душегубов и была женщина богобоязненная.) Чувство горело такое, что будто убила бы. Но с судом и прочим. Не так же просто, топором.
— Что ты хочешь от нас, Фира? — спросила Эвангелина ледяным тоном, нарочно сказав «от нас», будто приехали обратно все члены семьи и разбираются наверху. Такой был тон, что Фира бы и поверила такому, если бы не сделала перед приходом крюка, чтобы убедиться своими глазами, что немцы там, у Анны Федоровны. Что они уехали, знал уже весь город. И увидела своими глазами, как Томаса куда-то бежит, а из дверей высунулась Зинаида Андреевна и что-то вслед ей кричит. Так что пусть не врет Эвангелиночка. Никого здесь нет, кроме нее. И Фира, заправив гимнастерку за ремень, встав, вспомнила, что на политкружке говорил товарищ Машин. И сказала, мешая в кучу и свое и политически грамотное:
— Мне от вас ничего не нужно. А новая власть, рабочих и крестьян, излишества забирает у богатеев. Для дома, значит, сироток. И вы, как барышня образованная, это сами должны понимать, а не фуфрындиться. Потому как всемиром революция идет и к нам придет.
Фира вспотела от умной фразы. Что ответит образованная? А сердца у нее нет. Не заметила она, как у Фиры глаза слезьми налились, когда о сиротах сказала. Фира всхлипнула и села. Но не совсем села, а так, на весу зад задержала над стулом. Так все эти сидят при гостях. Фира этому всю жизнь удивлялась и, когда рассказывала и показывала родственникам в деревне, всегда сама хохотала, и родственники с ней. И думали, что Глафира придуривается, врет. Чтоб посмешнее было.
— Ты, Фира, много на себя берешь. Пусть ко мне придут и скажут… другие, — сказала Эвангелина, чуть запнувшись. — Это дом моего дедушки, который он приобрел на свои, не на твои деньги. И нам решать, давать что-то твоим сироткам или нет.
— Придут! — закричала Фира. — Приходил! — Фира оскорбилась за этот тон, которым Эвангелина ставила ее опять на место. — Приходил! Кого ты всю ночь хороводила? Думаешь, не знаю? Думаешь, Фирка лыком шита? Хороводила да не дохороводила! Пришел под утро, а как проснулся, так и сказал, иди, мол, Глафира Терентьевна, по адреску и ты есть директор дома лишенных детей. Как ни сладко, а переборолся. А ты дом сторожишь, как пса цепная! — Тут Фира струхнула. В запале забыла, о ком говорит. И сплела товарища Машина, борца за бедняков, с кем ни попадя. Не Фирино дело, что он с этой дамочкой ночку провел. Наутро-то все равно приказ отдал насчет сироток. Кривила душой Фира. Машин ответил утром на ее вопрос о доме утвердительно, однако сказал, что это не значит, что все с домом надо делать немедленно. Фира так и поняла — распоряжение есть, детей еще нет. Но как будущий директор, она имела полное право зайти сюда и поинтересоваться, как происходит выезд буржуазного элемента. А на душе кошки засквербели — за Машина.
Эвангелина думала об ином. Она не слышала, что последним сказала Фира, а только услышала о том, что Машин провел у нее ночь. Что это такое, Эвангелина знала, узнала опять-таки из растрепанных книжек, которые по листикам передают друг дружке на уроках, и из рассказов старших подружек. Дошел до нее и рассказ о первой ночи «любви» Верочки Ипатьевой, от подружки к сестре подружки и так до Эвангелины, а потом и Томасы. Наверное, из-за этого ужасного рассказа (неправдоподобного!), она так и заинтересовалась Шурочкой. Все в Шурочке казалось ей тайной и несказанно волновало ее. А его удивлял ее взгляд, как бы пытающийся проникнуть вовнутрь его существа, а потом он перестал чему-нибудь удивляться, потому что ему стало так больно и плохо, что свет померк в его глазах. А если бы не так решилась его судьба, то кто знает. Кто знает…
Поэтому Эвангелина поняла, что сказала Фирка. И это ее ошеломило. Значит, Фирка думает, что у нее с тем человеком, который ночью едва притронулся к ее голове, было этой ночью ТО? Эвангелина попыталась представить себе ТО с человеком и не смогла от ужаса. Может быть, он наврал Фирке и унизил ее, Эву. Эвангелина вспомнила человека, бессонной ночью бывшего у нее в доме, его усталый вид, его безразличие к ней и маниакальное повторение одного и того же: куда она бежала, куда бежала, куда бежала. Нет, он ничего не мог сказать ТАКОГО.
Теперь-то Эвангелина поняла Фиркин взгляд: приличная девица, а косматая, неприбранная, в еле застегнутом платье. А потом? В ночной кофте, с закрученной косой, с этой салфеткой на поясе! Конечно, для Фиры это все роскошно (да и для нее самой. Ведь никто не заставлял ее так наряжаться, и она с большим удовольствием смотрела на себя в трюмо!), но как это выглядит, боже мой. Куда делся ее, Эвин, вкус, ведь она была законодательницей в гимназии, хотя и полудворянка и папенька не ахти что, немчик — булочника внук. Эвангелина покраснела, и вдруг ночь, которую она провела с человеком в доме, показалась ей почему-то сомнительной. Чем-то. Может быть, ее мыслями?
Пока не поздно, пока не поздно, будто шептал кто-то ей. Пока не поздно, и Фирка не разнесла эту новость по городу, которая дойдет до мамочки, и мамочка умрет. Выкручивайтесь, мадемуазель Улита Болингер! Как угодно. Перед своей бывшей нянькой! Лихорадка начиналась у нее, щеки пылали. Вот и приключения, которых она так хотела. Но не те, не те. Это недоразумение, а приключения дальше.
