На следующее утро решено было отправиться в ближнюю рощу по ягоды. Николя только присвистнул, увидев сестру в новом сатиновом платье, открывавшем по последней моде стройные щиколотки. Головку украшала соломенная шляпка с атласными лентами цвета весенней зелени. Такой же лентой была перехвачена тонкая девичья талия. Удивительно, как похорошела она этим летом, как идет ей особенный блеск в глазах, появившийся с приездом Сержа. Даже не верится, что это та самая девчушка, которую еще прошлым летом он пугал жуками и лягушками.

Молодежь разбрелась по пронизанной солнцем роще, перекликаясь и аукая.

– Софьюшка, идите сюда, смотрите, что я нашел! – раздался с опушки голос Сержа. Соня поспешила на зов. Петя тоже побежал, было, следом, но старший брат перехватил и отвлек его, посулив показать нору барсука.

В руках у Сержа был целый букетик земляники, тонкие стебельки клонились под тяжестью сочных ягод.

– Держите, это Вам. Последние этим летом.

Он поднял букетик над ее лицом, она потянулась губами к ягодке.

– Сонечка, – сказал он просто, – я ездил к матушке не только повидаться, но и спросить ее благословения. Хочу сегодня просить Вашей руки у Павла Николаевича. Вы позволите? Согласны стать моей женой?

Это было так внезапно, и в то же время так ожидаемо, что девушка растерялась. Она столько раз представляла в своих мечтах, как это случится у нее, а все оказалось так просто! Всего несколько слов решают ее судьбу? А вокруг все так же сияет солнце, жужжит шмель, серебряным колокольчиком рассыпается в роще песенка зарянки. Ничего в мире не изменилось! И прямо сейчас ей надо дать ответ. Серж смотрит на нее внимательно-внимательно, словно читая ее мысли, как тогда, на балу.

– Я… да… я согласна.

Вот и все, отныне она связана словом, судьба ее решена.

После обеда отец с гостем удалились в кабинет Павла Николаевича, затем туда же пригласили матушку и Соню. Родители, как положено, благословили молодых, но свадьбу решено было отложить до следующей пасхи. Сержу нужно было время, чтобы закончить службу, выйти в отставку и заняться подготовкой дома для семейной жизни в своем имении. В этом доме давно никто, кроме управляющего, не жил, поэтому работы предстояло немало. Да и петербургская холостяцкая квартира Сержа нуждалась в ремонте. Кроме того, свадьба, венчание требовали немалых средств.

Все эти практические соображения не только вернули влюбленных на землю, но и сблизили, придали определенность их отношениям. Теперь у них появилось общее будущее, общие заботы. Помолвку решено было огласить осенью, по возвращении в Петербург.

Петя, узнав о предстоящем замужестве сестры, поначалу надулся, но поразмыслив, решил, что раз уж ей так необходимо выйти замуж, то пусть лучше за Сержа, он свой и к нему, Пете, относится дружески.

За вечерним чаем разговор зашел о том, что в ближайшие дни молодым офицерам предстоит возвращаться в свой полк, отпуск подошел к концу. Решено было ехать в ближайшую субботу.

А утром с почтой привезли свежие газеты. На первых страницах бросились в глаза заголовки: «Война в Европе!», « Сербский кризис послужил поводом к войне!», «28-го июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии!», «Мобилизация в странах Тройственного союза». С этой же почтой прибыло предписание командира полка Николаю немедленно прибыть к месту службы. Все потрясенно молчали.

В тот же день Николай и Серж спешно уехали. Прощаясь с Соней, Серж сказал:

– Вы в моем сердце навсегда. Верьте, что бы ни случилось, я обязательно вернусь. Идти не смогу – приползу. Все мои мысли будут с Вами. Только дождитесь!

Соня стиснула руки:

– Но… надеюсь, это ненадолго? Вас не отправят на войну? Россия ведь не участвует в войне? Я буду молиться за вас с Николя. И буду писать вам часто-часто.

Дом опустел и притих в ожидании дальнейших событий.

[1] Автор «Весеннего романса» Иннокентий Анненский.

Сонечка шла по Гороховой, пряча озябшие руки в меховую муфту. Под ногами месиво из тающего снега, а под ним предательская корка льда. Серенький мартовский день клонился к сумеркам и, казалось, все вокруг перекрасил в серый цвет: серые дома, придавленные низким серым небом, серый снег под ногами. Мимо проехал, обдав Соню брызгами, серый грузовик, в кузове которого, как оловянные солдатики в коробке, сидели люди в серых шинелях. И настроение у девушки было под стать этому ненастному дню.

Вскоре после отъезда брата и жениха (как странно и непривычно было для Сонечки так называть Сержа!) Россия вступила в большую войну. Поначалу война казалась чем-то далеким, хоть и грозным, жизнь в имении Осинцевых текла по заведенному порядку. От Николя и Сержа регулярно приходили бодрые весточки. Сонечка искала и находила в письмах жениха нежные, ласковые слова в свой адрес.

Но с началом осени мир вокруг начал меняться, понемногу, затем все явственней: молодых работников забрали в армию, конфисковали лучших лошадей. Газеты пестрели известиями о тяжелых боях в Бельгии, Франции. В сентябре Осинцевы вернулись в Петербург, который теперь именовался на русский манер – Петроградом. Город жил известиями с фронта, свежие газеты расхватывались моментально. В театрах вместо обычных для осени премьер устраивались благотворительные концерты, сборы от которых шли на нужды армии. В гостиных дамы собирались не на светские приемы, а для того, чтобы вязать теплые носки и готовить посылки на фронт, это считалось хорошим тоном.

Письма от Николя и Сержа приходили из Польши, сначала из-под Кракова, потом из-под Варшавы. Писать они стали реже, и тон писем изменился, стал более приземленным и каким-то усталым, романтики в них поубавилось.

Зимой тысяча девятьсот пятнадцатого года военные действия переместились из западной Европы на восток, к самым границам Российской империи. Жизнь в Петрограде резко изменилась, город словно притих в тревоге. Вместо обычных в это время года балов и увеселений открывались госпитали, по нечищеным мостовым маршировали солдаты, проезжали крытые брезентом машины с красными крестами в белом круге. С каждым днем все хуже становилось с продовольствием, все неспокойнее на улицах. В обиход вошли новые слова: стачка, митинг, демонстрация, забастовка.

Однажды в газете, забытой отцом на кофейном столике в гостиной, Соня увидела фото женщин в белых фартуках и косынках с крестом. Статья о сестрах милосердия, самоотверженно работающих в прифронтовых госпиталях, поразила ее воображение, она представила себя, выносящей раненых с поля боя, ухаживающей за больными, и решила, что ее место на фронте. Но только как туда попасть не знала. Соня написала о своем решении Сержу, в ответ получила сразу два письма – от жениха и от брата. Оба писали, чтобы она выкинула эту мысль из головы, что реальность сильно отличается от той картинки, которую нарисовало ее воображение, пусть лучше вяжет варежки, шьет кисеты и собирает посылки на фронт да поддерживает родителей. Это были их последние письма, с тех пор, вот уже два месяца не было никаких известий.

На углу Гороховой и Казанской девушку окликнул знакомый голос:

– Осинцева! Соня, стой!

Через перекресток к ней спешила Оля Чекмарева, ее институтская подружка. Девушки не виделись с выпускного вечера. Казалось, это было очень давно, так за эти месяцы изменилась их жизнь! Да и сами они изменились. Соня с удивлением оглядела подругу, ее голова и плечи были покрыты большим темным платком, прихваченным под подбородком, отчего она стала похожа на монашку. Девушки разговорились. Соня рассказала, что возвращается домой от баронессы Лавровской, в доме которой собираются дамы для благотворительных дел: щиплют корпию для госпиталей, вяжут варежки и носки для солдат, собирают посылки на фронт.

– Хорошее дело, – ответила Оленька, – а я пошла в сестры милосердия, работаю в госпитале. Здесь, недалеко, на углу Демидовской и Казанской, в бывшей гимназии.

У Сони округлились глаза: