– Какая ты молодец! Настоящим делом занимаешься. Я тоже хочу! Меня в сестры милосердия возьмут?

– Отчего же не взять? У нас так не хватает рук. Только это ведь не такое приятное занятие. На фотографиях в газетах и журналах все чистенько-аккуратненько и все улыбаются, а на деле кровь, боль и страдания. Выдержишь?

– Ну, ты же смогла!

– Я другое дело. Я из-за брата туда пошла, ранили его тяжело… в этот госпиталь и привезли, но спасти так и не смогли. А я здесь и осталась, за другими ранеными ухаживать.

– У меня тоже брат на фронте… и жених… писем третий месяц нет…

Ольга, подумав, кивнула:

– Что же, приходи завтра утром к восьми часам к бывшей гимназии, похлопочу за тебя.

На том и расстались.

Ночью Соня спала плохо, боялась проспать, да и нелегкий разговор с родителями добавил волнения. В споре она держалась уверенно, отстояла свое решение, но наедине со своими мыслями весь апломб растаял, уступив место тревоге и сомнениям.

Однако к назначенному времени она уже была в Демидовском переулке у входа в гимназию, над которым весенний ветерок лениво полоскал белый флаг с красным крестом. Ольга заметила бледность подруги, круги под глазами.

– Волнуешься? Ничего, я тоже волновалась в первый день. Научишься, привыкнешь.

Под высокими сводами коридора гулко отдавался скрип колес каталки, на которой две женщины везли человека с забинтованной головой. Вместо правой руки из-под простыни торчало что-то непонятное. Соня догадалась, что этот забинтованный обрубок – то, что осталось после ампутации руки. Ей стало страшно. Подруга не обратила никакого внимания на тележку.

– Ты подожди здесь, я быстро, – и на ходу снимая пальто и шаль, скрылась за одной из дверей.

Несколько раненых в одинаковых фланелевых халатах, стоящие вдоль стены в молчаливой очереди в процедурную, с любопытством рассматривали барышню. В коридоре пахло карболкой, лекарствами и чем-то еще, тошнотворным, отдаленно-знакомым. Соня вспомнила, что такой же запах исходил от умиравшей собаки, угодившей по неосторожности под копыта лошади. Картинка из детства живо всплыла перед ее глазами.

Ольга, уже переодетая в белый фартук и косынку, вернулась с доктором. Рукава его белого халата были засучены, обнажая мускулистые руки с толстыми короткими пальцами. Поверх халата на нем был надет забрызганный кровью клеенчатый фартук. Он внимательно оглядел Соню сквозь круглое пенсне, криво сидящее на его мясистом носу.

– Что, барышня, решили послужить Отечеству? Похвально, похвально. Будете пока ухаживать за ранеными: покормить там, переодеть, судно подать, успокоить, письмецо написать. Дело нехитрое. Остальному по ходу дела научитесь. С вопросами, ежели что, к Чекмаревой обращайтесь.

В сестринской Соня переоделась в униформу и едва узнала себя в высоком мутном зеркале.

– Дежурить будешь в пятой и шестой палатах, там выздоравливающие лежат. А меня, если понадоблюсь, найдешь в первой или второй. Да, и еще: будь с некоторыми построже, они как дети, махом на шею сядут, если слабину почуют.

В бывшей классной комнате, вместо парт, тесно стояли в два ряда железные койки. Около двух десятков раненых с любопытством разглядывали новенькую сестричку. Воздух в палате был еще более тяжелым, чем в коридоре, от неприятных запахов к горлу подкатывала тошнота. Соня попыталась приоткрыть окно, с трудом дотянувшись до фрамуги. И тут же с соседней кровати раздался недовольный голос:

– А ну, закрой! Дует.

Голос принадлежал пожилому солдату, из-под бинтов на девушку смотрели недобрые глаза.

– Судно лучше подай!

Преодолевая брезгливость, Соня неумело затолкала судно под одеяло.

– Сестра, воды! – раздался голос из противоположного угла.

– Эй, сестричка, помоги повернуться на другой бок!

– Судно-то забери!

Соня спешила от одного больного к другому, стараясь выполнять свои обязанности как можно лучше.

В дверь заглянул щуплый солдатик на костылях:

– Сестричка здеся? В третьей Пряжкину плохо, врача бы…

Соня поспешила в третью палату, с одной из подушек на нее глянули жалобные глаза совсем юного парнишки:

– Мокро что-то…

Откинув простыню, Соня увидела пропитавшуюся кровью и гноем повязку на животе, расплывающееся на простыне пятно. В глазах у нее потемнело, стены поехали вверх.

Очнулась от резкого запаха нашатыря, над ней склонился уже знакомый врач.

– Ты, голубушка, держи себя в руках, или дома сиди, цветочки крестиком вышивай, – сказал он жестко, – а мне с тобой возиться некогда, меня раненые ждут.

Соня с трудом поднялась с пола, держась за опустевшую кровать с окровавленной простыней.

– Сестра, помоги подняться, мне бы выйти покурить…

– Сейчас, сейчас, подождите минуточку, – пробормотала Соня. Держась за стенку, на подгибающихся ногах вышла в коридор, и поспешила к выходу. На крыльце ее вырвало, на свежем воздухе стало легче. Она присела на ступеньки, чтобы отдышаться. Ей отчаянно не хотелось возвращаться в это царство страданий и боли.

К крыльцу подкатил крытый грузовик, из кабины выпрыгнул военный, на ходу вытаскивая бумаги из планшета, крикнул Соне:

– Эй, сестренка, не спи, зови санитаров, выгружайте раненых.

Соня вернулась в здание госпиталя, в растерянности остановилась в коридоре – куда бежать-то? Мимо широкими шагами прошел офицер, сердито зыркнул на девушку:

– Ну, чего столбом встала, барышня?! – и зычно крикнул, – Эй, принимайте пополнение!

Его голос эхом прокатился под сводами коридора, захлопали двери, поднялась суета, санитары сгибались под тяжестью носилок. Соня увидела Ольгу. Та, спокойная, собранная, стояла на входе и отдавала распоряжения, кого нести в палаты, кого в перевязочную, а кого поближе к операционной. Соня тоже оказалась вовлеченной в суету, толкала перед собой каталку с тяжелораненым. Голова его была забинтована, на месте лица – сплошная запекшаяся кровавая корка. Оставив каталку около перевязочной, Софья присела над носилками с раненым, тихо просившем: «пить…». Она сбегала за кружкой, склонилась над солдатиком.

– Ты что делаешь?! – раздался сердитый окрик над ее головой. – Ранение в живот, поить нельзя! Только губы бинтом смочи, – уже более мягким тоном сказал незнакомец в белом халате, наброшенном поверх военной формы.

Коридор заполнился носилками, пациентов постепенно распределяли по местам. Соня заставила себя вернуться в шестую палату. На месте юного солдатика уже лежал другой раненый из только что поступивших.

– Сестренка, ногу сдавило, поверни ее поудобнее, жалобно сказал он.

Соня откинула край одеяла…, вместо ноги увидела перевязанную запекшимися от крови бинтами культю.

– Что там с моей ногой? – с надеждой глядя в ее побелевшее лицо, спросил парнишка.

В этот момент Соня почувствовала, как по ее бедру поверх юбки легко скользит чья-то рука. Она отскочила в сторону, резко обернулась. На соседней кровати лежал рыжий парень, нагло ухмыляясь щербатым ртом, и тянул к ней здоровую руку, вторая, загипсованная, висела на косынке.

Это происшествие оказалось последней каплей. Соня метнулась к двери, на ходу срывая с себя фартук и косынку, забежала в сестринскую, схватила в охапку шубку, шапку, муфту и пулей вылетела из госпиталя. Почти всю дорогу до дома она бежала, размазывая по щекам слезы и приговаривая: «Больше никогда…, больше ни за что…». Быстро, словно за ней гнались, пересекла гостиную, мимо встревоженных родителей, и закрылась в своей комнате. Она плакала, упав в подушки, и не отвечала на стук в дверь.

Словно две женщины спорили в ее голове. Одна строго выговаривала:

– Как ты можешь бросить раненых, которые так нуждаются в твоей помощи?! Завтра же возьмешь себя в руки и вернешься в госпиталь!

А вторая жалобно отвечала:

– Но я не могу! Я не выдержу! Пожалуйста, не надо!

– Как тебе не стыдно! А как Ольга выдерживает? Она может, значит, и ты сможешь.

– Она может, а я нет!

– А если сейчас, когда ты прячешься в подушках, твой брат или жених лежат раненые и так же нуждаются в помощи?