И вовсе не призрак – живой, из плоти и крови. Увидев Рика, Вальдетюр издал радостный рев и распахнул объятия.

- Добрый знак! – сказал он, обнимая брата. – Первый, кого я встретил – малыш Рик! Ты уже и не думал увидеть меня? Думал, я кормлю червей? А я – вот он! – он приосанился, позволяя всем налюбоваться собой, потом поклонился королю на расстоянии, а потом улыбка сползла с его лица, и глаза распахнулись удивленно, изумленно, а потом восторженно. – Кто этот ангел? – спросил он, тыча Рика кулаком в бок. – Вон та, в алом берете? Она принцесса? Какой страны?

Фрейлины, только что немного успокоившиеся, снова подняли переполох – Стелла-Гертруда упала в обморок. Этого почти никто не заметил, так как взгляды были устремлены на Вальдетюра Босвела, а он, позабыв обо всем, медленно пошел по направлению к королю, не сводя с Дьюллы глаз.

- Поистине, радостный день! – король хлопнул в ладоши. – Дьюлла, вот о ком я говорил тебе и жалел, что вы не встретились. Милорд Вальдетюр! Теперь мы видим, что и смерть не властна над вашей силой и красотой! И мы счастливы, черт побери, что это так!

Смеясь, Вальдетюр преклонил колено и задорно посмотрел снизу вверх на Дьюллу, которая смущенно покраснела от такого откровенного внимания.

- Этого ангела зовут Дьюллой? – спросил Вальдетюр. – И имя так же прекрасно, как она.

- Это моя дочь, - объявил король, довольный, что есть еще кто-то, кому можно рассказать о его сокровище. – Герцогиня Ботэ…

Рик наблюдал за ними, позабытый в одночасье. От него не укрылось, что король назвал Вальдетюра милордом. Все правильно. Титул переходит старшему в роду, значит, все возвращается на круги своя – теперь Вальдетюр опять граф, а он – снова просто Рик Босвел. Кривобокий Рик, которому и мечтать не следует о принцессе.

- Я собирался отпраздновать одну радостную новость, но сейчас надо устроить праздник вдвойне! – голос короля гремел, как труба.

Прижав к себе Дьюллу, которая блаженно закрыла глаза, обнимая отца, король отдавал распоряжения насчет вечернего пира во дворце, завтрашнего праздника на лугу за городом – для всех, кто пожелает прийти, и рыцарского турнира через неделю.

- Я буду участвовать, - воскликнул Вальдетюр, вскакивая на ноги и воинственно вскидывая кулаки. – И назову вас, прекрасная Дьюлла, королевой турнира и моего сердца!

Рик почувствовал себя безмерно одиноким, и безмерно усталым. Он отошел в сторону и прислонился к стене, чтобы не мешать всеобщему веселью. И почему-то взглянул вовсе не на Дьюллу, и не на брата, а на Стеллу-Гертруду, сидевшую на скамеечке у выхода, и только что пришедшую в себя. Принцесса слабо оттолкнула флакон с нюхательной солью, который подносила к ее лицу леди Готель, и тоже не смотрела ни на отца, ни на сестру, ни на воскресшего героя Вальдетюра.

39. Малиновка моя, не улетай...

- Не представляешь, как я рад оказаться дома! – гудел Вальдетюр, наряжаясь к вечернему празднику. Он крутился перед зеркалом, проверяя, хорошо ли сидит на нем синяя туника – под цвет глаз. Кудри расчесаны волосок к волоску и сбрызнуты благовониями, мощные ноги обтянуты штанами из кожи тонкой выделки, горчичного цвета. – Столько времени проваляться в монастыре – такого и врагу не пожелаешь. Но эти монашки и правда – феи лекарства. Я думал, сдохну! Но они выходили!

И он в который раз принялся пересказывать Рику историю своего чудесного спасения – как перед решающим сражением обменялся доспехами со своим оруженосцем. И вот – он жив, а бедняга Дидерик погиб на поле боя.

- Мне волшебно повезло! Несказанно повезло! – Вальдетюр приложил к тунике серебряную цепь, посмотрел – и остался недоволен. – Нет, здесь лучше золотую. Ведь золотую же?

Рик кивнул, и Вальдетюр извлек из шкатулки плоскую золотую цепь, толщиной в два пальца. Надев ее, он удовлетворенно хмыкнул:

- Да, теперь хорошо. Думаешь, ей понравится? – он спросил это с надеждой. Большой ребенок. Добродушный, сильный Вальдетюр. Конечно же, он не мог не влюбиться в прекрасную дочь короля.

С утра до ночи он только и делал, что воспевал прелести Дьюллы, и поверял брату, что влюблен без памяти:

- Она - самое чудесное существо, которое я когда-либо видел! Слышал ее историю? Король крутил шашни при живой жене с Ловис Арран, она была смотрительницей прачечной королевы… - и он снова и снова пересказывал историю любви короля и дочери бедного безземельного рыцаря, в результате чего родилась Дьюлла. - Это судьба, - повторял Вальдетюр, - это судьба, что она нашлась тогда же, когда и я.

- Да, - согласился Рик, - это судьба.

- А ты чего такой мрачный, малыш? – хохотнул Вальдетюр. – Или не рад, что титул уплыл из рук? Ну уж извини, я своего не отдам! – он захохотал, довольный шуткой, и Рик тоже заставил себя улыбнуться. – Но какая она… - Вальдетюр застыл, глядя в зеркало невидящими глазами.

А Дьюлла и в самом деле очаровала всех.

Любимая дочь короля – это не фрейлина принцессы, и даже не сестра милорда Босвела. Стелла-Гертруда потеряла свою привлекательность. Теперь никто из поклонников не обивал ее пороги, и ей не над кем было подшучивать, не с кем играть в шахматы, и даже менестрели перестали слагать песни в ее честь.

Король тоже словно позабыл о старшей дочери, уделяя время только младшей. «Слишком долго мы были разлучены, - говорил его величество, - и нам столько нужно узнать друг о друге». Его восхищало в дочери все – и красота, и изящество ума, и голос, когда она пела, и грация – когда танцевала. Но это не было слепым обожанием отца, Дьюлла и в самом деле была совершенством, а романтическая история ее рождения придавала герцогине таинственной притягательности. За ней ходили толпами, ловили каждое слово, каждый взгляд. Не было в столице поэта, который не написал бы балладу о красоте младшей принцессы, и музыканта, который не спел бы о ней песню.

«Моя малиновка», - так называл Дьюллу король и даровал привилегию носить алое и бриллианты, и шлейф на четыре локтя, хотя принцессе крови полагался шлейф всего на три локтя и два фута. В подкрепление титула ей были переданы земли с виноградниками на юге королевства. Благодатный край, где всегда тепло – там делают сладкое вино, и туда улетают на зиму птицы.

Ходили слухи, что Стелла-Гертруда просила отца разрешить и ей носить алое платье, но король отказал, сославшись на то, что алый ей не идет, пурпур или голубой – вот ее цвета.

А Дьюлла была бесподобна в алых одеждах. Рик видел ее издали – окруженную благородными юношами, среди которых постоянно крутился и лорд Клодвин. Вальдетюр тоже пал, сраженный чарами красавицы, и наравне с остальными срывал цветы, подавал ноты или принимался восхищенно аплодировать, стоило Дьюлле пошутить или спеть.

Иногда она улыбалась ему приглашающее, но Рик не подходил, чувствуя, что будет не к месту в блистательном окружении, рядом с блистательной принцессой. А она сама была слишком увлечена своим новым положением, несказанной радостью обретения отца – и какого отца! – чтоб подойти к Рику. Да и зачем принцессе заговаривать с обыкновенным рыцарем, когда ее внимания ищут отпрыски лучших фамилий королевства? Правда, Рик не замечал, чтобы Дьюлла выделяла кого-то из юношей, но это было слабым утешением. А вернее - совсем не утешением.

Зато король всячески поощрял интерес Вальдетюра к Дьюлле. Город праздновал уже неделю, и не проходило ни дня, чтобы его величество не восхитился самой красивой парой – когда Дьюлла и Вальдетюр танцевали или затевали игру в фанты, или салки.

Ревность была глупой, но Рик ничего не мог с собой поделать. Разве можно приказать сердцу не любить? Вернее, приказать можно, но вот послушается ли оно? Но пусть и проигравший, он грелся счастьем своей малиновки – а она была весела, радостна и щебетала, как птица.