И если первое время они оба ставили субординацию превыше чувства юмора и жажды общения, то на второй год ее работы в компании они с горем пополам перешли на «ты», оставив, правда, уже больше по привычке, обращения друг к другу исключительно в полной форме.
Толком не зная ничего о своем начальнике, Воронцова первое время мучалась угрызениями совести. Но редкие, как правило, усталые улыбки и нежные благодарные взгляды, которыми Сергей одаривал ее в те моменты, когда она в очередной раз «прикрывала его задницу», подпитывали ее надежды на то, что он все прекрасно знает сам.
Знает, что в тот день, когда она заявилась к нему с каталогом новой одежды, Мария соврала.
Ее совершенно не волновал имидж «Вместе». И родительских чувств к социальной сети она практически не питала.
Она просто-напросто жила ради тех дней, когда ей удастся хотя бы несколько минут поговорить с Разумовским о чем-то не касающемся их работы, когда он, задумавшись, коснется ее руки и наклонится, что-то объясняя или рисуя на листке бумаги, а она будет вникать в это, не в силах оторвать взгляда от его профиля и сходя с ума от парфюма, волнами накатывавшего на нее, когда он смахивал с лица непослушные рыжие пряди.
Она не признавалась, что любит его, даже самой себе.
Она называла это преданностью.
Предана делу. Предана творцу, благодаря которому у нее есть работа, которая позволяет ей ни в чем не нуждаться и финансово помогать оставшимся в другом городе родителям.
Вот только эти самые родители, вкупе со всеми остальными родственниками, были крайне недовольны тем, что в свои двадцать шесть Мария сутками напролет сидела «за своими компьютерами», а в официально свободное от работы время «бегала на побегушках у этого рыжего мажора». Но все эти слова были так далеки от Петербурга и небоскреба на Казначейской, что девушка не придавала репликам близких совершенно никакого значения.
В жизни и работе ее смущало только одно.
Но чтобы разобраться с этим, нужно было время, а таковым ресурсом в необходимом количестве Мария Воронцова не обладала.
Поэтому в тот не по-питерски теплый март все произошло именно так, как произошло.
А началось все утром понедельника, спустя неделю и три дня после того, как о Сергее Разумовском начал говорить не только Петербург, но и вся Россия.
— Мария, — в лабораторию заглянул один из айтишников, — Тебя Лена зовет, говорит, что журналисты уже пятнадцать минут как приехали.
— У Сергея с ними встреча по поводу релиза приложения, я в курсе, — оторвавшись от бумаг, девушка взглянула на обеспокоенное лицо коллеги и медленно поднялась из-за стола, — Его что, нет в здании?
— Лена говорит, он у себя, но на ее звонки он не отвечает, и дверь не открывает, она к нему уже поднималась.
— Сбегай к ней, пожалуйста, передай, что я сейчас к нему поднимусь и все улажу, — накинув на футболку пиджак, Мария взглянула на себя в зеркало и грустно вздохнула, — Пусть отвлечёт как-нибудь журналистов, я сегодня не в том виде, чтобы выходить к ним самостоятельно.
Этот релиз сведет их всех в могилу. Последние несколько дней она в буквальном смысле ночует на работе, и вот к чему это привело — длинные темно-каштановые волосы убраны в неаккуратный, уже успевший растрепаться пучок, меж бровей залегла морщинка, темно-зеленые глаза потускнели то ли из-за нечеловеческой усталости, то ли из-за того, что их не выгодно оттеняли серо-синие синяки от недосыпа. Искусанные от нервов губы, сто лет не видавшие ни помады, ни бальзама, прелести образу тоже не добавляли. Как и одежда, черная футболка, такие же джинсы и белый пиджак — все бы ничего, но в этом же костюме она и спала, поэтому былой лоск он давно потерял.
А теперь еще и какое-то странное нехорошее предчувствие.
— Семьдесят третий этаж, Марго, — она зашла в лифт, громко цокая каблуками по полу из эпоксидной смолы, — И предупреди Сергея обо мне. Скажи, что это срочно.
— Будет сделано, — жизнерадостный голос помощницы как никогда действовал на нервы. И даже пейзаж и виднеющийся вдалеке любимый Исаакиевский собор не добавляли ни радости, ни успокоения.
Она вышла на последнем этаже и обнаружила перед собой открытую дверь.
— Сергей, какого черта происходит? — она начала без обиняков. Доверительность и близость их отношений ей, наверное, подобные выходки позволяли, но обычно она старалась вести себя более сдержанно. Сейчас же моральное и физическое истощение говорили сами за себя.
— Ты читала новости? — Разумовский откликнулся с дивана, на котором лежал со стаканом явно чего-то крепкого в руках.
— Какие новости?! — она в несколько шагов оказалась рядом с ним, встав возле подлокотника черной кожаной софы, на которую миллиардер небрежно закинул ноги в любимых кедах, — Журналисты уже давно приехали, Лену ты игнорируешь, как все это прикажешь понимать?
— Кирилл Гречкин насмерть сбил ребёнка, — отхлебнув виски, запах можно было почувствовать уже на таком расстоянии, Сергей резко сел и протянул напарнице телефон с открытой статьей, посвященной трагическому происшествию.
Несколько секунд Мария читала журналистское расследование. Гнева в ней не поубавилось, но теперь добавилась еще и ярость от бессилия перед богатенькими ублюдками, которые среди бела дня давят детей купленными на родительские деньги спорткарами.
— Откупится ведь, черт бы его побрал, — она пробормотала это скорее себе под нос и никак не ожидала, что Разумовский расслышит, — Такие как он…
— Такие как он не достойны того, чтобы жить на этом свете! — истеричный крик мужчины заставил Воронцову замереть на месте, — Эта девочка была сиротой, она из моего детского дома, понимаешь ты или нет? У нее был брат, и он видел, как она попала под колеса этой мрази!
Залпом осушив стакан, он сжал пальцы до побеления костяшек.
И тут стекло не выдержало.
— Сергей! — она метнулась к нему, не до конца осознав, что произошло, с оглушительным хрустом наступив на рассыпавшиеся по полу осколки, — Осторожно, не вставай!
Он и не пытался.
Он смотрел на свою ладонь, в которую впились особенно острые стеклышки, и думал только о том, что Олег был прав.
Петербург погряз в коррупции, лжи и грязи.
И с этим надо было что-то делать.
Он обязательно обсудит это с Волковым.
— Разумовский! — он зажмурился и потряс тяжёлой от алкоголя головой. Когда он открыл глаза, то увидел Марию, стоявшую возле его рабочего стола с телефоном у уха, — Лена, я спущусь к вам через пять минут, предупреди всех, что я выступлю вместо Сергея, только скажи, что я владею абсолютно той же информацией, что и он, и обязательно отвечу на все их вопросы. Да, да, спасибо, пока.
Девушка с тревогой посмотрела на горе-начальника:
— Я вызвала частную скорую, они приедут и обработают тебе руку. Я предупредила их, чтобы на ресепшене они сказали, что их вызвал ты, так как тебя мучают сильнейшие мигрени от недосыпа и нервного перенапряжения. Никто ничего не узнает. Осколки уберет уборщица, это объяснить будет не так уж и трудно.
Она говорила на автопилоте. Дрожащими руками она одернула полы своего пиджака и понадеялась, что ее бледность и полуобморочное состояние журналисты спишут на усталость или обострение весеннего авитаминоза.
— Мне нужно идти. Журналисты ждут.
— Мария, я… — все еще игнорируя текшую из ладони кровь, Сергей неотрывно смотрел на девушку, которая казалось ему то ли привидением, то ли ангелом-спасителем, — Спасибо тебе. Я поговорю с Олегом о…
— Не хочу ничего слышать об Олеге!
Она ушла, оставив Разумовского, окончательно во всем запутавшегося, сидеть на диване в окружении окровавленных осколков.
Вечером она к нему не зашла, как обычно это делала перед тем, как уйти домой или остаться на ночную смену. Связавшись с Леной, Сергей узнал, что встреча с журналистами прошла неплохо, но после того, как гости уехали, Мария почти сразу же ушла домой, сославшись на плохое самочувствие. На следующий день от нее пришло письмо (не лично Сергею, а рассылкой на рабочую почту), в котором коротко и сухо говорилось о том, что она берет отпуск за свой счет и на пять дней уезжает в родной город. «По семейным обстоятельствам», было сказано в письме.
