— Сергей? — Мария поднялась следом, не понимая, что на него нашло.

Он повернулся к ней спустя несколько секунд. Переставшая дрожать рука протягивала ей маленькую потертую фотографию, сделанную, наверное, несколько лет назад.

Даже несмотря на отсутствие света и затертость бумаги можно было понять, насколько яркие у человека на фото были глаза.

Синие. Холодные как лед. Действительно волчьи.

— Он умер, — на долю секунды девушке показалось, что Сергей вернулся. Но исказившаяся мимика и севший голос, говоривший без малейшей запинки, выдавали Птицу.

— Это ошибка, он выжил, — Мария заметила, как сузились при этих ее словах глаза мужчины. Она его понимала. Ей тоже было бы страшно допустить мысль, что тот, кого ты с такой болью отпустил, сейчас едва ли не стоит за дверью палаты.

— Это правда? — убрав фотокарточку в карман, Сергей подошел к ней ближе, сократив и без того небольшое расстояние. В его глазах засквозила ничем не прикрытая боль.

— Правда.

— И ты настоящая?

— И я настоящая.

Он ухмыльнулся, и что-то в этом мимолетном движении было таким прежним. Как будто бы напоминание о какой-то прошлой жизни. Как будто бы всего этого кошмара с ними не происходило. И как будто бы сейчас они не находились в психиатрической лечебнице, из которой, до кучи, собирались этой же ночью бежать.

Птица коснулся ее шеи кончиками пальцев.

Мысль «а что если Волков придет?» исчезла из ее головы еще до того, как сформулировалась в четкий вопрос. Осталось только невыносимое желание никогда, черт подери, больше не расставаться.

С ним.

Поцелуй и грубая ткань холщовой больничной рубашки под ее ладонями. Пересохшие губы, обычно — с ненавязчивым, но терпким привкусом алкоголя, сейчас были со вкусом одной лишь горькой безысходности. Но тело девушки все равно податливо откликалось на каждое его движение, умирало и заново рождалось от каждого поделенного на двоих вдоха.

— Зачем ты пришла?

— За тобой.

Это все уже когда-то происходило. В другое время, при других обстоятельствах. Они сами тогда были совсем другими. Лучшими версиями самих себя. А сейчас все это кануло в Лету. Сгорело, не осталось даже горстки серого пепла.

— Сереж…

— Ты моя.

Он подталкивает ее к кровати и рывком распахивает полы медицинского халата, так, что пластиковые пуговицы с негромким стуком начинают скакать по полу. Золотые глаза сияют нездоровым азартом. Мария послушно устраивается на матрасе, и убранные в пучок волосы темным водопадом рассыпаются по белоснежной подушке. Она смотрит на Разумовского сквозь помутневший ее сознание морок.

Хочет что-то сказать, но Сергей не дает — тихо шипит, прикладывая палец к ее губам, а затем вновь требовательно целует.

Его рубашка летит на пол вместе с ее халатом. Как всегда ледяные пальцы освобождают девушку от нижнего белья и пробегаются по ребрам к заждавшейся внимания груди. От малейшего прикосновения Воронцова выгибается дугой. От последующего — громко стонет, несвязно зовет мужчину по имени.

— Чш-ш-ш, — горячее дыхание щекочет нежную шею. Мария кожей чувствует его ухмылку, зная, что он не удержится и оставит несколько собственнических следов ярко-алого цвета. Она вовсе не была против, если не сказать наоборот.

Ее полу-стон полу-крик тонет в очередном поцелуе.

К валявшимся на полу вещам присоединяются выданные в лечебнице штаны и последние элементы их гардероба. Преград для двух нашедших друг друга сумасшествий не остается вовсе.

— Ты нужна мне, — Сергей отрывается от ее губ и смотрит прямо в глаза. На долю секунды ей кажется, что его радужка золотая ровно на половину.

— Я буду рядом с тобой всегда, — взъерошивает его волосы и чуть приподнявшись, мягко целует в плечо, — Я люблю тебя.

— Да… — запечатлевает очередной укус на ее ключицах и хрипло шепчет, — Да, я тоже.

Птица физически не мог переступить через собственную гипертрофированную гордость.

Такого рода признание уже было для него чем-то из ряда вон.

Большего ожидать Мария и не осмеливалась.

— Пожалуйста, — вжимаясь в стройное тело и несдержанно кусая за мочку уха, — Пожалуйста, Сереж…

Разумовский послушался. В желтых глазах прирученного чудовища блеснула животная тоска. Он скучал. Чертовски скучал, хоть никогда в жизни в этом и не признается.

Уверенное движение бедрами и последовавший за этим поцелуй. Ногти, вцепившиеся в худую спину, и его нежные пальцы, дразняще касавшиеся самых чувствительных мест. Губы Воронцовой беспорядочно скользили по его плечам и шее — несильно прикусывая белоснежную кожу, она стонала в такт его движениям, но в какой-то момент перестала успевать за набравшими скорость толчками.

Ее крик смешался с его хриплым голосом. Он звал ее по имени, и иногда ей казалось, что рядом с ней он становился каким-то «другим».

Не Сережей и не Птицей.

Чем-то третьим.

И самым лучшим.

Когда он вышел из нее, рывком перевернув девушку на живот, она лишь покорно прогнулась в пояснице, не успев даже встать на колени и глухо застонав, когда Сергей вжал ее в постель весом собственного тела. Его движения стали грубее, но руки продолжали едва ощутимо ласкать грудь и внутреннюю сторону бедер.

Ему не хотелось делать ей больно.

Кому угодно, но только не ей.

Мария вцепилась в его ладонь, укусив за предплечье, чувствуя, как тело пробивает мелкая дрожь. Птица ответил ей поцелуем в плечо и заботливо убрал с ее лица сбившиеся на лоб волосы.

Он нарочно замедлился, с садистским удовольствием наблюдая за тем, как девушка почти скулит, бессвязно умоляя продолжить.

Отказать ей было выше его сил.

— Сереж… Сергей! Да! — сорвавшийся крик и пролившая ее тело судорога. Рухнув на приобретшую непонятную форму подушку, она могла лишь из последних сил пытаться восстановить своё рваное дыхание и бешеное сердцебиение.

Разумовский упал рядом с ней на матрас, прикрыв глаза, на которые в очередной раз упала непослушная рыжая челка, и по-хозяйски положив руку на талию своего заместителя.

Внезапно, в дверь негромко постучали.

Подскочив на дрожащих от не до конца отпустившего напряжения ногах, Воронцова испуганно посмотрела сначала на дверь, а затем на Сергея.

Но на постели никого не было.

***

— СЕРГЕЙ!

Подскочив на диване, на котором до этого уснула, Мария не сразу поняла, что происходит. Перед глазами стояла белая палата, односпальная кровать с мягким изголовьем, и он — Разумовский, такой родной, теплый. Настоящий.

Настоящий?

— Что, кошмары мучают? — Олег оторвался от компьютера и развернул свое кресло к ней. Синие глаза смотрели как всегда холодно, но сейчас в них можно было различить понимание и даже сочувствие.

Последнее, скорее всего, ей померещилось.

Как померещился и ее воспаленному от страха мозгу весь этот сон с побегом, Птицей и…

— Мы должны его вытащить оттуда, — постепенно обретя связь с реальностью, девушка сосредоточила свой взгляд на мужчине напротив, — Должны, понимаешь? Я обещала ему быть рядом всегда. Всегда! Я…

— Да, — лицо Волкова снова ожесточилось. Резко повернувшись обратно к горящему синим монитору, он бросил как бы невзначай.

я тоже многое ему обещал