А потом ее снова оттолкнули.

Швырнули обратно на диван.

И в клочья разорвали блузку.

— Не на…! — начинает и дергается, когда его ладонь накрывает ее губы, — М-м! М-м-м!

— Да тише ты, — его дыхание опаляет ее кожу. Острые зубы оставляют багровые кровоподтеки вдоль шеи до самых ключиц. Она краснеет и сопротивляется, стонет, не зная, куда себя деть, лишь бы не чувствовать, не поддаваться, не желать продолжения. Сергей же только издевательски ухмыляется, языком проводя линию по ее ребрам вниз, — Все еще будешь говорить, что не хочешь всего этого?

Убирает ладонь и щелкает застежкой ее бюстгальтера, выжидающе замирая в нескольких сантиметрах от ее лица.

— Отпусти меня, пожалуйста.

Просьба и попытка нежно поцеловать.

Очередная пощёчина и разлившаяся в зеленых глазах боль.

— Ответ неверный, — золотые глаза смотрят с искренней ненавистью, — Скажи мне правду, — обводит большим пальцем контур ее губ и вжимается бедрами в ее, не оставляя ни шанса на побег, — Я даю тебе вторую попытку, ну же.

— Сережа, — Мария осекается, замечая, как губы мужчины разочарованно кривятся, — Сережа, пожалуйста. Отпусти меня, и мы…

— Я ТЕБЕ, СУКА, НЕ СЕРЕЖА!

Он отпускает ее, замахиваясь для удара, но девушка отталкивает его и скатывается с дивана, больно ударяясь лопатками об угол журнального столика. Она встает, судорожно прикрывая грудь руками, и оборачивается на застывшего на диване Разумовского — тот молча смотрел на нее, и даже при тусклом свете ламп его глаза сейчас были лазурно-голубыми:

— Мари? — дрогнувший голос и дрожащие руки. Плечи привычно сутулятся, с губ исчезает жуткий оскал.

Воронцова смотрит на него сквозь слезы. Сердце бешено бьется, ватные ноги отказываются сгибаться.

Меня чуть не изнасиловали, а я думаю, стоит ли убегать?

Она отрицательно мотает головой и резко разворачивается, вылетая из комнаты и из последних сил сдерживая рыдания.

Эти его глаза…

Забежав в свой кабинет и закутавшись в пальто, Мария вызывает такси и выбегает из здания, на ходу заказывая ближайшие билеты на поезд в свой родной город.

Такие красивые, господи

Комментарий к Часть 7

Если тут есть ребята из Питера - идите к FULCRO, на «Наш Класс», на Прогулки, не важно. Это того стоит, поверьте.

P.S. Если кто-то был на спектакле - да, тут есть отсылки~

========== Часть 8 ==========

Все началось в то самое утро, которое, если бы не звонок от матери, Мария бы искренне считала самым счастливым за всю свою жизнь.

— Дом твоей бабушки хотят сносить, — полный безразличия голос и продолжение, как будто бы совсем ничего не значащее, — Ей с сердцем плохо, но она артачится, отказывается подписывать какие-то там документы. Хоть ты сделай что-нибудь с этой старой каргой, мне некогда думать еще и об ее проблемах.

Закончив, мать бросила трубку. А жизнь девушки с того самого момента стала стремительно превращаться в какой-то сюрреалистический кошмар наяву.

Прогул работы.

Звонок бабушке.

Поиск документов и бесконечные переписки с юристами и нотариусами. Впервые в жизни Воронцова почувствовала, насколько полезными бывают деньги, которые на ее счету, за все время работы на «Вместе», давно превратились во вполне себе приличное состояние.

А потом — тот чертов сон, встреча с Разумовским, звонкая пощёчина, больно ударившая не столько по самооценке, сколько по воздушному замку, только-только выстроившемуся в ее голове.

Тогда Мария осознанно ушла в работу, все свободное время посвящая бабушке, которая наотрез отказывалась идти на какие-либо уступки. Женщина долго ругалась на предложение внучки купить и обустроить ей новую квартиру в каком-нибудь тихом районе, заявив, что свой век она хочет дожить в своих родных стенах и нигде больше.

Воронцова испытывала ощущение дежавю. Переезжая в Петербург, она точно так же предлагала бабушке уехать вместе с ней, но та предпочла остаться в городе, где «тихо и ничего не происходит».

Больше всего девушку раздражало то, что за этим треклятым выселением и дальнейшим сносом ее родного дома стояли какие-то бандиты. На это ей мягко намекнули юристы, к которым она обращалась, они же не преминули также сказать что-то наподобие «Ну, вы же понимаете, из-за этого Чумного Доктора сейчас повсюду беспорядки происходят, не убивают и на том спасибо».

Не убивают и на том спасибо?

И все это происходит в двадцать первом веке, где из каждого утюга малейшее физическое воздействие называют «негуманным», а на любое мнение найдется хотя бы один униженный и оскорбленный, который, конечно же, начнет кричать про толерантность и свободу слова?

Как раз-таки таких вот уродов, угрожавших пенсионеркам и покупавшим все документы, быть может, и стоило бы убивать.

Когда в квартиру бабушки начали ломиться головорезы с угрозами — Мария почти было купила билет на поезд, но в последний момент передумала, отвлекшись на очередную важную встречу по работе. Несколько дней затишья также убедили ее повременить и не уезжать из Питера.

А затем — убийство Зильченко, истерика Сергея, и то, что произошло после.

Воронцова упорно не желала возвращаться к событиям той ночи, мысленно убрав болезненно-противоречивые воспоминания как можно дальше, изо всех сил стараясь сосредоточиться на жилищном вопросе, который дамокловым мечом висел над ее семьей.

Но забыть ей, конечно же, ни о чем не дали.

— Что это с тобой? — вместо приветствия выдала мать, великодушно согласившаяся встретить Марию на вокзале, — Ты где так разбила губу?

— Упала неудачно, — девушка поежилась, снова вспомнив желтые глаза мужчины, и сильнее закуталась в свое пальто.

— А ну подожди! — пальцы с длинным маникюром сдернули с нее шарф и оголили покрытую красно-фиолетовыми пятнами шею, — Ты с ума сошла?! Тебя били?!

— Никто меня не бил, — вырвавшись и сделав шаг назад, девушка постаралась говорить как можно более спокойно, — Поехали уже, я здесь не для того, чтобы смотреть, как ты изображаешь из себя заботливую мамочку.

— Ты поэтому сорвалась из Питера посреди ночи, да? — пропустив комментарий дочери мимо ушей, женщина ехидно улыбнулась и, развернувшись, пошла к своей машине, — Поматросил и бросил тебя твой Сережа? Получил, что хотел, и выбросил как ненужную игрушку?

Мария ничего ей не ответила.

Села на заднее сиденье и принялась смотреть в окно, пытаясь избавиться от застывшего перед глазами образа.

Дрянь. Ответ неверный. Никакой я тебе, сука, не Сережа.

Плевать ей было на затянувшуюся коркой губу и на изуродованную шею.

Искалеченная душа болела в миллион раз сильнее.

***

Она провела в родном городе четыре дня, всё это время выслушивая непрекращающиеся шутки (издевательства) со стороны матери и тщетно пытаясь вразумить упершуюся в свою позицию бабушку. Ни с той ни с другой женщиной совладать упорно не получалось. Лидия Владимировна, как только ей становилось лучше, одевалась в свой самый лучший костюм и, воинственно поправляя берет, шла ругаться или с соседями, или с «выселителями». Мать Марии, приезжавшая к ним почти каждый день за сбором сплетен, пожилую женщину только подначивала.

Телефон Воронцовой-младшей разрывался, издавая звуки ежеминутно двадцать четыре часа в сутки. На работе без нее началась полная неразбериха, Лена упорно трезвонила ей по несколько раз в день, задавая вопросы, на которые Разумовский, по всей видимости, отвечать не соблаговолял, а недовольные переносом встреч журналисты грозились опубликовать «компрометирующую информацию», которая должна была испортить ей карьеру и жизнь в целом.

«Было бы что портить» — грустно вздыхала Мария.

Но вселенная, как это обычно и бывает, решила доказать ей, что хуже может быть всегда.

— Маша?! — крик матери с балкона разносился по всему микрорайону, — Маша, где тебя, блять, носит?!

Девушка остановилась и удивленно посмотрела вверх, прикрыв глаза от солнца приставленной ко лбу ладонью. Шел пятый день ее пребывания дома, и она как ни в чем не бывало возвращалась домой из продуктового магазина, в который ее послала бабушка от силы сорок минут назад.