— Тебе-то откуда знать, как я себя чувствую, — Крылатый всё ещё смотрел мимо чёрно-белой шерсти. На холме птица взлетела. Должно быть, возвращается кто-нибудь из Ветряных.

— Ну серьёзно. Какой толк от твоего вот этого недоедания и вечного молчания? Как маленький, ей-звёзды. Ты на охоту или в патруль хоть раз ходил?

— Меня не звали.

— Ну ты!.. — он глубоко вдохнул. — Так, слушай, ладно, тебе плохо. Всем, может, плохо! И что теперь, всем нам ничего не делать? Посмотри, даже Рассвет сам вызывается на охоту постоянно, а ведь он её парой был и тоже скорбит!

— Если меня включат в патруль, я пойду. Не кричи, пожалуйста.

— Я не кричу! — фыркнул Завитой. Он ещё пару секунд смотрел на брата и продолжил спокойнее. — Ну, в конце концов, у тебя всё ещё остались родители, друзья. У тебя даже есть брат, а ты жалуешься.

— Ты ей не замена!

Будто что-то подбросило Крылатого, и он впился взглядом в глаза Завитого. Вспышка случайной ярости заставила его прижаться к земле почти в боевой стойке. Кот едва сдерживался, чтобы не зашипеть. Невыносимо. Его бесил Завитой, бесили его слова и его манера разговора. Когти сами собой вцепились в траву. Невозможно. Как он может говорить о ней так, будто Пшеница была пустым местом?! С чего вбил себе в голову, что может заменить её? Невероятно раздражает!

— Что, хочешь поругаться и со мной тоже?

Эта фраза окатила Крылатого ледяной водой, и он с размаху сел.

«И со мной тоже?»

Он зажмурился — но перед ним, как наяву, появилась обиженная разозленная Пшеница, убегающая прочь. Он открыл глаза — его ослепил дневной свет. Нет. Он не должен был. Он ведь не мог…

Он своими лапами сгубил сестру, так ведь?

До этого кот не видел ссору в таком свете, но теперь картина проступила так чётко, что перехватывало дыхание. Его ужасная выходка. Спор. Побег. Падение с обрыва. Пшеница погибла из-за него.

— Э-э… ты там нормально? — пыл брата явно поубавился, теперь его голос звучал скорее обеспокоенно. — Эй!

— Прости, — выдавил Крылатый. «А ей я не успел сказать. Я мог бы сразу остановить ссору. Я мог бы извиниться и уступить. Мог бы задержать её, когда она убежала. Я мог спасти её — но не сделал этого».

— Да ладно, я сам погорячился, — пробурчал Завитой и на всякий случай отступил на шаг.

«Ну да, теперь он не знает, что со мной делать. Он боится меня? Или презирает за то, что я сделал?»

— Ладно, не буду на тебя напирать, делай, что сам решишь, — наконец сказал воин и оглянулся. — Хочешь, грусти, твоё дело. Ну, я пойду.?

— Иди.

«Уходи от меня. Разве я заслуживаю утешения даже от тебя? Я отправил Пшеницу на смерть и ничего не сделал, чтобы её остановить».

Чувства внезапно нахлынули в пустую грудь. Боль, ярость, вина. Тоска, грусть, пустое сожаление. Крылатый скорчился на земле. Его давили эмоции. Он только что понял — нет, осознал в полной мере — что именно произошло.

— Эй, Крылатый, ты в порядке? — окликнул кто-то. Он не ответил. Голос приблизился, и чья-то лапа потормошила его. — Крылатый!

Он поднял голову. Над ним стояла Морошка.

— Ты, говорю, в порядке?

— Д-да, иди, всё нормально.

— Точно?

Воин не мог смотреть в эти серые глаза. Он хотел было сказать, что он виновен. Что Пшеницы больше нет. Что она мертва навсегда, и даже цепляться за воспоминания теперь бесполезно, но он понимал, что его сочтут чуть ли не сумасшедшим. И он кивнул. Кошка вздохнула.

— Ладно, неважно. Кстати, Молнезвёзд просил передать — он сегодня идёт к Лунному озеру, и ты один из сопровождающих. Вы выходите на закате, так что поторопись доесть.

— Хорошо.

Кошка отошла, оглянулась, снова пошла дальше. Крылатый не мог даже смотреть на еду. Эхо в голове становилось только громче. Зачем Молнезвёзд тащит его то на Совет, то к Лунному озеру? Смысл? Зачем тормошить его, теребить туда-сюда? Почему его просто не оставят в покое?!

Крылатый лежал, забившись куда-то между камнями в небольшое углубление. Горячая влага проступала на глазах, но он гнал её прочь. Зачем плакать по Пшенице, если он сам виноват? Почему он горюет, если сам предрешил такой исход?!

Закатное солнце не проникло за камни, но кот знал, что оно уже у горизонта, по рыжим теням на другой стороне лагеря. Молнезвёзд созвал собрание. Он что-то говорил о будущем и о Звёздном племени, а потом спрыгнул вниз и назвал три имени. Троих сопровождающих. Крылатый кое-как выбрался из своего укрытия и подошёл к предводителю. Каждый шаг отзывался в груди щемящей болью, он даже не знал, почему. Хотя нет, теперь знал — но от этого не становилось легче.

К ним подошли Песчаник и Голубика. Странный выбор для охраны предводителя. Хотя, с другой стороны, это были те коты, которые никогда не покинут своего лидера. Крылатый подумал о себе. Наверное, он тоже такой. Не покинет племени, не изменит ему, зато может свести в могилу собственную сестрёнку. Да, он просто прекрасный выбор, конечно же.

Они вышли из лагеря — Молнезвёзд впереди, Песчаник с ним рядом, а Голубика позади вместе с Крылатым. Целый патруль. Последние лучи солнца угасли, и начали сгущаться сумерки. Крылатый просто шёл вперёд. Он любил это время, но сейчас густые тени не привлекали его, как прежде.

Они не переходили пограничный ручей, а стали подниматься по течению, будто и вправду были патрулем. С той стороны кто-то громко поздоровался, и Молнезвёзд им ответил. Грозовые, похоже. Голубика тоже дружелюбно им кивнула, прежде чем соседи погрузились в мрак деревьев. Ветряные продолжали путь.

Дорога повышалась. Вот уже они прошли огромный валун — угол их территории, крайнюю точку. Дальше кот ещё не бывал. Он ни разу не ходил к Лунному озеру, да и незачем было. Он не знал, как посмотрит на отражение звёзд в воде. Должен ли он сказать там «прости» и услышит ли его Пшеница? Вряд ли услышит и вряд ли простит.

Под лапами попадались камни. Тропинка извивалась между частых скал. Лапы отчего-то заныли, но воин продолжал идти, догоняя светлый хвостик Голубики. Она часто оборачивалась, но не заговаривала с ним. Крылатый и не желал говорить. Он не заслуживал бесед. Он не хотел идти вперёд. Там было святилище, и там Пшеница может увидеть его. Он не знал, что скажет, если сестра явится во сне. Он не хотел засыпать — и, как охранник и сопровождающий, мог этого и не делать, но осознание не успокоило его.

Под лапами попадались острые камни, а впереди заблестел свет. Неживой, мерцающий свет, отражение далёких звёзд. Лунное озеро. Молнезвёзд спускался к берегу, а Песчаник дёрнул Крылатого остаться, и кот сел.

Круглый водоём пугал его. Звёздное сияние не завораживало взгляд — оно заставляло вновь и вновь ощущать прилив боли. Хотелось сжаться в комок, зажмуриться, закричать — но он не мог. Лапы задрожали сами по себе. Больно. Почему так больно…

Молнезвёзд лёг у кромки воды, а Крылатый отвернулся. Он не хотел смотреть в воду. Что, если Пшеница посмотрит на него в ответ? Что он может ей сказать в оправдание? Как он сможет жить с пониманием того, что сестра мертва по его вине? Как сохранит рвущиеся нити уверенности и последние капли смелости?

«Не думай о Пшенице. Её тут нет. Ты просто сопровождаешь предводителя. Просто выполняешь свои обязанности. Никакой Пшеницы тут нет. Пшеницы нет».

Странная мысль зацепилась за сознание Крылатого, удерживая его от погружения в глубину собственного водоворота мыслей. Он попытался прислушаться к себе. Тело хотело сбежать. Мысли хотели сбежать — сбежать от Пшеницы. Да, он не думает о ней. Не думает.

Дышать стало легче, и кот посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что всё ещё стоит на месте.

Да, он здесь. Перед ним — обыкновенное святилище, Лунное озеро. Вокруг чёрные скалы, справа замерла Голубика, у воды спит Молнезвёзд. Песчаник лёг на камень, но не смыкает глаз. Звуки медленно просачивались в уши Крылатого — звонкие всплески воды, стрекот кузнечиков, свист ночного ветерка. Он здесь. Время шло, а кот продолжал повторять про себя эти два слова, и с каждым разом они давались все легче. «Я здесь».