–Чтоб ты провалилась, карга старая! – выругалась про себя Наталья, но вслух сказать это не посмела, Кочерга тетка не простая – капитан милиции, попробуй ей нахами – пожалеешь.
–– Клавдия Васильевна, вы что, следите за мной!? Нету Лешки, я его к маме отправила. -ответила Наташка вопросом на вопрос и возмущенно смерив въедливую соседку с головы до ног, недобрым взглядом побежала вниз к выходу из подъезда.
–Пропади ты пропадом, зараза! Столько времени пропадала где – то и вот тебе на – явилась, так не вовремя, – все еще не успокоившись плюнула она злобой выскакивая на улицу. Ветер свистнул, сорвал с тополя подломленную ветку, швырнул ее в лужу, подняв фонтан грязной воды. Непонятная сила помогла брызгам долететь до Наташкиного лица и залить ей глаза. Кочерга удовлетворенно хмыкнула, представляя себе, как бесится вытирая с лица грязь пополам с косметикой Наташка. Сотворив эту пакость и оставшись довольна результатом тетка немного успокоилась и в очередной раз, пообещав себе вперед уж гадости не делать, запоздало удивилась, -
– Тоже мне молодуха нашлась, почему если карга, то сразу старая?! Да, я карга, правда на половину и совсем не старая – всего 30 с хвостиком, не важно, что хвостик большей, разве это возраст для женщины? – спускаясь в низ по лестнице продолжала бурчать Кочерга. Проходя мимо Наташкиной квартиры заколебалась, но все таки приложила ладошки к щели между стеной и косяком. Сделала она это просто так, для проформы не ожидая ничего плохого. Знала, что хозяйки и ее сына полуторагодовалого малыша дома нет. Тишина стояла за дверью, тишина мертвая, хуже чем на кладбище. Будто там, в квартире и жилым то с роду не пахло. Ощупывая пространство за дверью, натолкнулась на невидимую стену. Что—то не пускало ее дальше коридора. Мысленно разбежавшись, тетка ударила в преграду и расколола ее на куски. Не сдерживаемая теперь ни чем прямо в лицо Клавдии выплеснулась обжигающая волна горького страдания. У страдания этого жуткого было мертвое детское лицо. Взглянув в него, Кочерга сразу узнала все, что произошло здесь недавно и не сдержавшись закричала от ужаса и боли.
–Как же это !? Даже нечисть поганая в болотах гниющая сотворить такое не посмела бы, а человек смог! Что ж я старая дура наделала, раньше прийти надо было ! Провалиться мне пропадом на этом самом месте, проворонила, опоздала !-хватаясь за сердце по звериному взвыла она. В это время в подъезд кто—то проскользнул, осторожно прикрыл двери и теперь неслышно крался вверх по лестнице, но Клавдия почуяла опасность слишком поздно. Руки отяжелели, горло перехватило, в голове загудело.
–Кто ты ? – -еле ворочая языком прошептала она. Услышала в ответ довольный хохоток, с трудом повернулась и увидела звериный оскал. Наташка ухмылялась, сверкая клыками. Лицо ее, как пластилиновая маска вдруг поплыло и смялось, а неизвестная сила тут же вылепила из него безобразную морду рыжего оборотня. Узнала Кочерга это чудище, вспомнила, когда и где видела его.
– Огарки, Огарки, -всхлипнула задыхаясь, но даже чувствуя перед собой смертельную пропасть сумела таки одной рукой хлопнуть по двери, в надежде, что если выжить не удастся, ее знак увидит и прочтет кто-нибудь из своих. Оборотень довольно хрюкнул и схватил ее за горло. Сердце гулко ударило в грудину, замерло на секунду и зачастило, упрямо цепляясь за жизнь.
Деревня Огарки в которой родилась и выросла Клавдия Васильевна Перегудова стояла на маленьком острове посреди болота. По старому почти забытому местными жителями преданию основавшие ее карги и людимы были далекими потомками древних, давно исчезнувших, умевших менять личины фантастических существ -леших, лешенок, домовых, шишиг, лиходеев, полудениц, банников. Они пришли сюда в незапамятные времена скрываясь от гонений. О них упоминалось в летописях 18-19 века монахами Серебрянского, Вознесенского монастырей Тамбовской и Костромской губерний. А писано было там , что ТАЙНА СИЯ ВЕЛИКА ЕСТЬ. По свидетельству же одного из монахов, имя которого не сохранилось в истории, существовал когда то в Серебрянском монастыре еще один писаный для пущей сохранности на пергаменте документ. Сказано в нем, что было каргов и людимов число малое, жили они долго и на вопрос кто вы такие, отвечали – люди мы – людимы. Когда неведомо, но пришел срок и решилась судьба их, отринули карги и людимы зло от себя, дабы вымолить прощение за содеянное далекими предками своими. Во времена от нас далекие приняли они на себя зарок не отступаться от желания этого достойного никогда, верны клятве этой и поныне. В дни благоденствия и в годину лихую приходили они в церкви к образам святым, чтоб склонить покорно голову свою под руку ГОСПОДА нашего ВСЕДЕРЖИТЕЛЯ и молились со всеми в единый голос –«Иже господи заступник мой !» О каргах же сказано только то, что были они вкупе с людимами, но молва супротив этого твердила, что жили людимы меж людьми смирно и неприметно, а некоторые же карги всех сторонились и селились обособленно -в глухих местах, в дальних таежных деревнях и называли люди места эти нехорошими.
Давно это было и даже самые древние старики не рассказывали, потому что не знали, как долго плутали карги и людимы в незнакомых землях за Уральским хребтом. Некоторые из них еще сохранили способность менять облик и были посланы вперед в зверином обличье, потому что так безопаснее и удобнее пробираться в лесной чаще. Рыская по лесам отряд разведчиков набрел на болото вольготно раскинувшееся меж двумя холмами Чертовым городищем и Расхитным. Там они наткнулись на гать. Она была устроена опытными мастерами и могла выдержать любую нагрузку. Два ее нижних слоя состояли из уложенных вдоль дороги на бревна из лиственницы фашин -связанных лыком снопов хвороста. Между хворостом и поверх него, чтобы не оставалось пустот строители насыпали толстый слой песка. . Третьим слоем поперек покрытых песком фашин неизвестные мастера замостили гать опять бревнами из лиственницы, которая в воде не гниет, а становится твердой, как железо. Дорога привела разведчиков к острову с заброшенным рудником и старым поселением по середине. Некоторые дома были настолько крепкими, что после небольшого ремонта их можно было использовать для жилья. Здесь путники и основали свою деревеньку. На севере в 3—х километрах от новой деревни островок заканчивался. От чистой тайги его отделяла только узкая протока. Место не топкое и мелкое, воробью по колено.
У старых Огарков было прошлое, но не было будущего. К тому времени, как Клавдия оставшись сиротой переселилась к тетке в соседнее Первушино, деревня опустела. Травой по пояс заросла бегущая вдоль деревни грунтовая дорога. Брошенные деревенские дома глядели на мир мертвыми дырами оконных глазниц хмуро и обреченно. Из проваленных крыш торчали обнаженные ребра, балок и стропил. В заросших лебедой и ядовитым борщевиком дворах не лаяли собаки. Покосившиеся, распахнутые настежь ворота со скрипом поворачивались на ветру и оглушительно хлопали пугая ворон. Ушли люди, оставив дома, как беспомощных стариков умирать в одиночестве.
Первушино же, где жила тетка Клавдии, стояло посреди тайги за протокой. Здесь работал клуб, опорный пункт милиции, школа, магазин, детский сад, пекарня и амбулатория. Правда старенький сельский фельдшер частенько за неимением лекарств больных лечил травами и уговорами—«Ну потерпи немножко, миленький». За что и получил известное всей округе ласковое прозвище «Миленький».
После восьмилетки Клавдия уехала в районный центр, закончила там школу милиции. Сразу же поступила в университет на заочное отделение юридического факультета по специальности правоведение и вернулась в село по направления, чтобы сменить старого участкового Василь Семеныча Шапошникова на его посту. В Первушино ее родню не любили, а она вернулась в село победительницей, но милицейскую форму сразу не одела, а явилась в наряде на который долгое время, ущемляя себя в еде откладывала со стипендии по рублю. Бордовое панбархатное платье, кокетливую в тон ему фетровую шляпку с брошкой и туфли на каблуках местные тетки и старухи судачившие в очереди на пятачке у магазина встретили насмешливыми взглядами, ехидным хихиканьем и недовольным ворчанием.
