— Не думаю, что он захочет со мной ею делиться. Не такие уж мы с ним и друзья, — смущённо вставил Эрик. Клеменс сокрушённо выдохнул. Шутки Эрика его не смешили, а, скорее, расстраивали.

— Итак, — сказал он, — девять Анорамондов погибли и Равновесие сместилось в сторону Тьмы. Затем появились древние маги. Да-да, ты это уже слышал. Древних магов было очень много и как ты понимаешь, всё ради баланса. Я прекрасно помню тот день, когда Адам сказал следующее: «Скорее вы уничтожите друг друга, чем одолеете меня». Адам оказался прав. Во главе с Мандериусом началась война. Кровавая, беспощадная и не трудно догадаться, разрушающая. Адам воспользовался ею и вновь склонил часу весов в свою сторону. Если честно, мне тогда казалось, что это была его последняя победа, настолько положение было, мягко говоря, паршивым. Я был готов вмешаться, нарушив свой нейтралитет и попробовать восстановить Равновесие своими силами, даже ценой половины Серой Площади. Я не успел, а мы с тобой, наконец, дошли до главного. Иквэл.

— Иквэл? — тупо переспросил Эрик.

— Видишь ли, у всего есть своё терпение. Даже у нематериального Равновесия. Да-а-а, — задумчиво протянул Клеменс, — Равновесие решило действовать радикально. Оно вместе с Бытием, создало воистину неповторимую Силу. Силу равную силе Последнего Анорамонда. Одни Её нарекли Предначертанием, другие — Иквэл. Когда всё стало хуже, чем плохо, на Серую Площадь обрушилась эта Сила. Впервые за долгое время Адаму не удалось Её остановить. В равном бою он потерял свою оболочку, тело, если выражаться по-человечески, а то, что от него осталось — истерзанная боем сущность — была заключена в так называемую тюрьму. К сожалению, Иквэл тоже исчезла. Полагаю, это цена Равновесия — без Адама Ей здесь делать было нечего.

— А Серая Площадь? Она разрушилась? — Эрик, в конце концов, запутавшись, попытался распутаться, задав, как ему казалось, нужный вопрос. Именно этот вопрос должен был навести на другие, думал Эрик, более важные мысли, которые помогут ему разобраться, а при чем, собственно, здесь он — Эрик Беккет?

— Нет. Она осталась цела, — ответил ему Клеменс, — олицетворяющая Свет, Иквэл сдерживала разрушения, не позволяя магии раскалывать Серую Площадь и уничтожать всё живое. Именно поэтому, против Адама должна выступить лишь эта Сила и никакая любая другая. Никто, включая меня, не сможет проделать того, что сделала Иквэл. Лишь Иквэл защитит нас от разрушений.

— Хорошо, — неуверенно протянул Эрик, — но я извиняюсь… При чём тут я?

Клеменс секунду помолчал, а потом выдал убийственный и крайне непонятный Эрику довод:

— Последний бой.

— Я всё ещё не понимаю.

Эрик солгал. Что-то он всё-таки понял. Иквэл будет сражаться с Адамом до последней капли крови, пока кто-то из них не падёт. Последний бой то и означает, что кто-то из них непременно исчезнет из жизни Серой Площади и исчезнет навсегда. А так как ещё никому не удавалось одолеть Адама (разумеется, навсегда), Иквэл нужно было преимущество. Однако вопрос оставался: при чём тут он? Адам — не маг и даже не древний волшебник, а Анорамонд! Эрик же…просто человек, оказавшийся в ужасно глупом положении, зажатым меж двух зол и не знающий, что ему делать.

— Любой силе нужен сосуд, чтобы расширить свои возможности, выйти из зоны комфорта… — Клеменс прикрыл глаза, словно не хотел встречаться взглядом с Эриком. — Иквэл выбрала тебя. В качестве живого сосуда. Вы станете единым целым и вместе победите Адама, когда придёт нужный час.

— Мандериус это знал? — неожиданно спросил Эрик. — Он знал про Предначертание… И, наверняка, знает про Иквэл.

— Ничего он не знает, — поморщился мужчина в чёрном пальто, — знал бы, не стал бы на тебя так часто нападать. Как никак ты под крылом Иквэл.

— Он сумасшедший, — вспомнив слова мистера Стефэнаса, возразил Эрик, — Мандериус сам хочет победить Адама.

— Что верно, то верно, — не открывая век, пожал плечами Клеменс, — но уверяю, про Иквэл он ничего не знал и не знает. По сути, — тут он взглянул на Эрика, — Мандериус вообще ничего не знает. Протяни руку и сожми в кулак, — неожиданно приказал он.

Удивлённо моргнув, Эрик последовал указаниям. Почувствовав жгучую боль в руке, мальчик разжал её. В ладони небольшими языками зелёного пламени горел огонь.

— Я не должен был этого делать, тем не менее… Не мог так просто отпустить тебя. С самого начала нашего с тобой знакомства толика моей силы была у тебя, — Клеменс горько усмехнулся, — тебе оставалось лишь понять это.

— Я не знал, — Эрик поражённо смотрел на весело сверкающую пламень, которая становилась то больше, то меньше.

— Так сказать, невидимая защита, — Клеменс впервые за их знакомство, улыбнулся, — попробуй ты поколдовать, перед своим походом к Мандериусу, я больше чем уверен, твоя бы рука в тот вечер не пострадала. Но на ошибках нужно учиться и развивать в себе любопытство. Разве тебе не было интересно в чём твоя уникальность? Ты не спрашивал у самого себя, почему именно ты попал на Серую Площадь?

— Миллион раз, но я как-то не догадался помахать руками, — честно признался ему Эрик. Клеменс укоризненно цокнул языком.

— Вот тебе и молодежь. Ленивая и беспомощная. Вы горазд задавать вопросы, но, когда дело доходит до того, чтобы самим что-нибудь попробовать сделать без посторонней помощи, всё сводится к тому, что вы опять начинаете осыпать нас вопросами.

Закончив эту упрекающую лекцию, Клеменс опрокинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.

Огонь на ладони Эрика встрепенулся. Понятия не имея, как заставить его исчезнуть, Эрик нервно махнул рукой — прям как советовал ему Клеменс. Но что-то пошло не так. Недовольно зашипев (Эрик с перепугу вскочил на ноги), изумрудное пламя расширилось и распустило длинные зелёные лапы, которые словно толстые канатные верёвки овили его туловище и зловеще зарычали. Как полоумный, Эрик затряс руками, обеими сразу, но от этих манипуляций, магических верёвок становилось только больше. Он сдавленно застонал, хотя ему хотелось вопить от ужаса — вот огненные силки уже подбираются к его горлу и, казалось бы, что может быть уже хуже, но… Пламя, взревев, опалило ему шею.

— Успокойся, — посоветовал Клеменс, даже не думая прекращать атаку изумрудного огня, — магия всё чувствует.

И как тут можно успокоиться? Эрик застыл, выравнивая дыхание.

— Подумай о чём-нибудь прекрасном, — проворковал Клеменс, — или вспомни отрывок из какого-нибудь стиха.

Эрик судорожно всхлипнул, припоминая какую-то детскую песенку про пряничный домик и черничных людей. Он не слышал её почти десять лет, но вот почему-то вспомнил сейчас, когда ситуация, мягко говоря, была не до пряников с черникой. Потерянно зашевелив губами и опасаясь того, что пламень может сильнее рассердиться и больно ужалить, Эрик, вдруг, осознал, что напрочь забыл мелодию. Паниковать было некогда, и он начал придумывать на ходу новую, с глубокими паузами и напевами музыку, меж интервалами которой невпопад вставлял первые приходящие на ум слова, всё потому что старые Эрик, к сожалению, тоже забыл. Совершенно, ни разу не попав ни в одну из нот, Эрик завершил небольшое выступление, при этом Клеменс, не считая магии, став единственным слушателем этого неповторимого зрелища, выглядел так, будто его сейчас вывернет наизнанку. Зрелище ему не понравилось. И песня тоже. В отличие от Клеменса, пламя, капризно вскипев, немного утихло под эти странные напевы, примирительно отпуская лицо Эрика. Эрик напряжённо покосился вниз — но оно по-прежнему никак не хотело разжимать свои обжигающие клешни и убираться восвояси.