Тётя Стейси — о ней можно говорить вечно. Яркая личность на фоне серых будней. Тётя Стейси — журналистка по своей профессии. Она опубликовала, по крайней мере, девять своих автобиографий, и вот выдержка из одной такой — «Хладнокровная и острая на язык, красавица, умница-жена и мать четырех детей» — к сожалению, эта само-характеристика никаким образом не вязалась с подлинной биографией тётушки. Если и говорить откровенно, то вся её автобиография была сплошь насыщена ложными событиями. Во-первых, никаких детей у неё не было. По словам самой тётушки, эта история с детьми сама собой придумалась, когда коллеги по работе, друзья-писатели, начали свои допросы по поводу её семейной жизни. И чтобы выглядеть в глазах своих подруг более презентабельно, тётя была вынуждена подкорректировать некоторые пробелы в своей биографии, превращая их в милых детишек. Во-вторых, хладнокровие? Да, она может хладнокровно съесть детёныша кита и залпом выпить полтора стакана крепкого виски. В детстве, когда времени на детей уделялось куда больше, отец Эрика, Беккет старший, часто возил их с младшей сестрой в зоопарк. И нельзя не сказать, не обидев при этом, — внешне тётушка Стейси напоминала мальчику раскормленного моржа из того самого зоопарка, только менее симпатичного — полная, почти круглая женщина, она весила втрое больше, чем её любимый супруг. Если коротко говорить о тётях — его тётя Стейси считала себя самой примерной женой и самой важной персоной на целом свете.

Дядя Ричард — муж тётушки — фигура не особо заметная. Особенно, на фоне своей любвеобильной и слегка необъятной жены. Некогда дядя Рик работал политиком, однако, после несчастного случая, о котором кому-либо было запрещено говорить, вспоминать и тем более думать, дядюшка был вынужден оставить свой незначительный пост и поселиться в недрах своего клетчатого кресла. Из всех, с кем был знаком Эрик, дядя Ричард был самым грустным и несчастным человеком в мире. Взять, к примеру, обыкновенную речь, которую дядя был вынужден произносить на свадьбе своего младшего брата. Она походила больше на похоронный монолог или молитву, отпевающую усопших. С вечно мрачного лица дяди никогда не сходила тень сомнения, и оно всегда отождествляло нотки презрения ко всему живому. Дядюшка мог часами рассказывать своим малолетним племянникам о том, что в скором времени планете придёт конец, делиться с детьми своим «последним желанием» перед тем, как он канет в бесконечность, а любимой темой для семейных разговоров у дяди была деградация нынешнего поколения. В общем, каникулы для Эрика предстояли выдаться незабываемыми и весёлыми.

— Как же мне надоели эти «путешествия». Кто бы знал! — Свирепо прошипел Эрик. — Где их смысл? В чём их смысл? — Не понятно кому пожаловался он.

Присев на край постели и несколько раз моргнув — сделать это удалось после некоторых усилий — веки до сих пор болели так, как будто пыль по-настоящему попала в глаза, а не приснилась — он с горечью подумал, что к сожалению, ему всё-таки придётся ехать.

Печально вздохнув, Эрик упал на подушки и растягиваясь, как медуза на кровати, застонал, отчаянно прогоняя из себя плохое настроение.

Разумеется, он прекрасно понимал подлинный смысл каждого отпуска — так отец компенсировал своё отсутствие в остальное время года. Эрик безнадёжно вздохнул.

Его светло-серые глаза потускневшим взглядом устремились в потолок, блуждая средь маленьких круглых лампочек. Девять чёрных и столько же белых светодиодных ламп, в патрон которых вмонтирован датчик звука. Также на потолке висели бренные останки от Рождественских праздников, так и не убранных с того года. Эрик безрадостно похлопал в ладони, хмуро наблюдая за игривыми вспышками света. Вдоволь налюбовавшись на лампы с потолком (идти на совещание ему по-прежнему не хотелось, и он старался всеми способами оттянуть речь своего отца), Эрик уставился на другую часть комнаты — на деревянный стол.

Прищурившись, он обнаружил, что билет на самолет, аккуратно завернутый в файл, лежал не на краю стола, как надо, а возле прикрученной настольной лампы. Да и сама комната выглядела не совсем обычно. Хотя невооруженным глазом изменений и не разглядишь — комната, как комната. А если ты не живёшь в этой спальне двадцать часов в сутки, так и вовсе не увидишь. Да вот только добрая половина книг была не на своём привычном месте, и кресло, обычно вплотную стоящее возле книжного шкафа, было отодвинуто на несколько существенно видимых дюймов. Решив, что сейчас не самое время обращать на такие пустяки внимание, Эрик вышел из комнаты. Ему очень хотелось провалиться сквозь землю или попросту исчезнуть — ненадолго и тем более не навсегда — всего на несколько часов, пока не закончится совещание. Предвкушая долгую, затянутую лирикой и отступлениями речь отца, Эрик медленно, насколько это было возможно побрёл по коридору, где пахло уже жареным беконом, кофе и предстоящим разговором.

Как и сказала мать, вся семья была в сборе. За столом, напряжённо сдвинув брови сидели отец и сестра. Даже бабуля, видимо, утомлённая ожиданием внука, прикорнула в своём любом плетёном кресле. На столе дымились блинчики с кленовым сиропом, овсяная каша в глубокой миске и румяные тосты, намазанные черничным джемом. Однако никто не спешил притрагиваться к еде — мама Эрика всё ещё крутилась у плиты, а отец выжидающе устремил взор на дверь.

— С добрым утром, — кисло поприветствовал семейство юноша.

Присев возле спящей бабушки, он притянул к себе тарелку с блинами, но есть те не стал.

— Доброе, — улыбнулась мама, — может, ещё сиропа налить? — Женщина буквально зияла неописуемым счастьем, таким же беспричинным, как и полёты к родственникам. Эрику даже на миг почудилось, что счастье наигранное, и на самом деле мама, так же, как и он, не в диком восторге.

— Нет, спасибо.

— Посмотри на себя, от тебя остались лишь кожа да кости! — не оборачиваясь, возмутилась миссис Беккет, — для своего роста ты слишком худ. У тебя очень болезненный вид, — добавила она: — ты хорошо сегодня спал?

— Конечно, мам, — соврал Эрик. Ему совсем не хотелось портить ей настроение своими глупыми кошмарами.

— Хорошо, — во взгляде её зелёных глаз Эрик прочёл, что сердце матери не обманешь. — Возьми хотя бы ещё один блинчик, дорогой, — не сдавалась она, — ведь утро добрым бывает, только когда мы плотно позавтракаем, — скороговоркой закончила миссис Беккет.

— Да не такое уж и доброе, — тут же отозвался отец.

Как оказалось позже, хорошее настроение главы семейства Беккетов, было испорчено плохими новостями с работы. Тщательно спланированный отпуск висел на волоске, а у Эрика появилась крохотная надежда, что он вместе со всеми останется в Лондоне, где пробудет до начала нового учебного года. Но не тут-то было.

— Отлично, вся семья в сборе. Значит, я могу начинать собрание, — важным тоном объявил отец, — как вам уже известно, мои коллеги не в силах самостоятельно справиться с работой. Меня попросили остаться в Лондоне ещё на неделю.

— Значит, мы не летим к тётушке Стейси и дяде Ричарду? — радостно спросила младшая сестра Эрика Ребекка. Она, так же, как и её брат, не прониклась духом путешествий и с самого начала лета планировала все возможные варианты отговорок от данного мероприятия.

— Не совсем, — сурово посмотрев на дочь, Уильям продолжил, — мы поговорили с вашей мамой и решили, что ты, — Беккет старший закашлял и продолжил, обращаясь уже к сыну, — что ты вполне взрослый, грамотный молодой человек, способный рационально мыслить.

— Спасибо, но машину вы мне всё равно не купите? — осторожно пошутил Эрик. Столько комплиментов от отца он никогда не слышал прежде и вряд ли ещё когда-нибудь услышит, поэтому мальчик начал жалеть о сказанном. Беккет старший вздохнул.