Лана бросилась в чащу, и я побежал за ней. С присущей волку хитростью, она умело путала следы. Так прошёл час, у меня уже язык вывалился наружу, и дышать стало чертовски трудно, а лай собак раздавался всё ближе и ближе. Лана злилась и выбирала самые густые заросли. Путаясь в гибких плетях дикой ежевики, я едва поспевал за ней, проклиная и Люцифера и собак и вообще всё кругом, в том числе и размякшей от осенних дождей земле тоже порядком досталось. Наступил момент, когда я почувствовал, что ещё один шаг и я упаду.

  - Стой, - прохрипел я, хватаясь за ствол дерева.

  - Так не пойдёт, без лошадей мы не уйдём.

  - Где ты видишь здесь лошадей, - раздражённо набросилась на меня Лана.

  Я промолчал, глядя ей прямо в глаза.

  - Нет.

  Я молчал.

  - Нет, и не думай об этом.

  Мой взгляд выразил всю слабость и просьбу мужеского рода.

  - Не смотри так, - закричала Лана.

  Я отвернулся.

  - Гад.

  Ну вот, я ещё и гад, думал я, пока Лана перевоплощалась. Низко пригнувшись, волчица быстро заскользила серой тенью между стволов деревьев. Я сидел на её спине, крепко вцепившись в загривок, и думал, что где-то я такое уже видел, но, вскоре перестал об этом думать.

  Мы быстро продвигались вперёд, сидеть было тепло и удобно и скоро лай собак замер вдалеке. Ещё несколько часов мы неслись сквозь чащу, теперь я убеждён, что временами надо больше делать, чем думать. Ветки мелькали передо мной, а мысли блуждали чёрт знает где.

  Вспомнилась даже басня Крылова - мартышка и очки, ну будет ли нормальный человек вспоминать басни, несясь в сумрачном бору. А между тем, как много таких мартышек, в чистеньких платьицах с розовыми губками и припудренными носиками, я повидал на своём коротком веку. Нет, правда бесит, от горшка два вершка, а нос дерёт выше потолка. Просто с ума сойти, проходят столетия, а люди не меняются. И я тоже, я тоже не меняюсь. Зачем я об этом думаю?

  Внимание привлекла очередная ветка. И, честное слово, всё произошло за долю секунды, но за это время... Итак, угол падения равен углу отражения, отсюда делаем вывод, я полечу под углом тридцать градусов и упаду как раз между тех двух сосен. Отлично, только падать надо на бок и не забыть принять в расчёт ширину плеч. Ветка врезалась прямо в лоб, и сознание метнулась в сторону, уклоняясь от удара, жаль, тело не успело, и ослепительно белая вспышка, разбавленная безумной болью, выбросила меня за пределы понимания.

  - Мы ехали под сто шестьдесят, а они прямо за нами, - захлёбываясь вещал ломающийся подростковый голос, - ну ни на секунду не отстают, мы так неслись, это было что-то.

  Девушки, разинув ротики, внимали возбуждённому рассказчику, и даже тенистая аллея, с бегущими по своим делам прохожими, не отвлекала их внимания.

  - А, паразит, если бы не обогнал, не рассказывал бы, вот хитрый бандит.

  Мысли резко поменяли свой ход, и припомнился давний сон, только теперь он был как наяву. Море, огромное море, кишащее ядовитыми змеями, и я плыву среди этого извивающегося месива. Мне везёт, и я выбираюсь на берег, несколько шагов и пляж чист, как вдруг из-за куста, шипя, выползает змея и кусает меня за ногу, потом ещё раз. Я хватаю гибкое и почему-то бородавчатое тело, и гранёная головка впивается в мою руку. Вне себя от ненависти я вонзаю в глаза омерзительной твари, невесть откуда взявшуюся, стальную спицу и отбрасываю извивающееся в конвульсиях тело. Теперь надо высосать отравленную кровь. Противно. Я приоткрываю глаз.

  Из влажного мха высунулось розовое тельце дождевого червя и принялось изучать окрестности, ощутив моё дыхание, червь быстро юркнул обратно в землю. Какая же я всё-таки сволочь, жуть берёт. Что-то тёплое и шершавое коснулось моей кожи, приятно, я открыл второй глаз и холодный пот прошиб тело - волк.

  Сердце замерло и спряталось где-то в желудке, нет, это Лана. Ну, слава Богу, кажется, я пришёл в себя. В себя то я пришёл, но чувствовал себя всё-равно мерзавцем. Воспоминания всколыхнули дремлющую совесть, как много ошибок совершаем мы в жизни, а ведь рано или поздно всё тайное становится явным. Голова кружилась и болела всё сильнее и сильнее и вместе с накатывающей толчками болью изнутри противной волной поднималась злость.

  - Девочка ты моя густошерстная, куда тебя понесло, забыла, что не одна?

  Лана, уже успевшая принять человеческий облик, вспыхнула. Сжав кулаки, она вплотную подошла ко мне.

  - Да если бы не я, ты бы уже жарился на костре в окружении голодных нетопырей, ты хилый потомок доисторических обезьян. Совершенно ни на что не годен, а ещё и выпендривается.

  Тут уже я почувствовал, что ещё одно слово и будет не хорошо, я прикусил язык, и со злости пнул низко нависшую над землёй еловую ветку. Чёрт возьми, не успеешь сойтись с какой-нибудь девкой, как она тут же начинает предъявлять на тебя права, ну совсем как жена, какая-то, вот они скрытые прелести женского характера.

  Меня привлекло тихое жужжание, которое, впрочем, очень скоро перешло в густое гудение, будто тяжёлый бомбардировщик пикировал вниз, заходя на цель, и тысячи рассерженных ос замелькали кругом, ища в кого бы всадить жала. Чем-то это напоминало мне женщин. Сердце замерло в груди, и я задал такого стрекача, словно меня хотят догнать и женить, даже про головную боль забыл.

  Следом мчалась Лана и рой на желающих отставать насекомых. Пару раз острая боль пронзала разные части моего тела, добавляя мне прыти, и деревья мелькали кругом, чертя замысловатые тропы, безразличным к такой мелочи, ногам. Сколько бы этот спринт продолжался, не знаю, только земля вдруг ушла из-под ног. Кувыркаясь в густой траве, я полетел в овраг.

  Почва была влажная, и запах смятой травы наполнял воздух. Ос слышно не было, и лежать было приятно, только боль медленно возвращалась в пылающую голову, и тревожная мысль зажглась красным огоньком. Если представить, сколько гадюк может водиться в этих зарослях, место идеальное для капища, и все они, несомненно, хотят меня укусить. Я вскочил на ноги и увидел Лану. Она сидела на берегу лесной речки, до которой я не докатился всего несколько метров, повезло в кои-то веки, и задумчиво глядела на воду. Стараясь не делать резких движений, я приблизился, и ласково положил руку ей на плечо. Приятный трепет от шаловливой проказы будоражил, и хотелось дико расхохотаться.