- Разве ты не слышала его проповеди?

  - Я не верю, что бог хочет оберегать таких негодяев.

  - Дело не в этом, и даже не в том, что они проповедуют терпение.

  - Тогда в чём же?

  - Всё гораздо сложнее, - я задумался, пытаясь подобрать слова.

  - Вот живёт человек. У него семья, дети, достаток, всё как у людей, он привык жить именно так и боится вдруг всё потерять, боится перемен. Постепенно он теряет своё людское достоинство и как-то так не заметно превращается в раба, в раба своего же образа жизни. Виной этому страх.

  Я замолчал, вспоминая свою жизнь, и с болью подумал, что рисую свою собственную жизнь от корки до корки. Некоторое время мы шли молча.

  - Страх, - задумчиво проговорил я, - незаметная сила, убивающая наповал. Есть правда страх добрый, - страх потерять любовь, потерять уважение или доверие, боязнь обидеть любимого человека, но они проповедуют боязнь боли, не греши или тебя будут мучить, терзать твоё тело веки вечные. Разве ты не понимаешь? Человек становиться тем же рабом. Он становится трусом.

  Я опять замолчал и надолго задумался. Через некоторое время снова раздался мой голос, и даже я сам с трудом узнал его.

  - Когда-то один человек меня спросил, Жора, как ты думаешь, почему люди из других миров не хотят с нами общаться? Я ответил, потому что они не люди.

  - Что ты имеешь в виду? - спросили меня.

  - Ответь мне на один вопрос, как ты полагаешь можно ли уничтожить целую планету?

  - Ты ещё спрашиваешь, конечно, можно.

  - А вселенную?

  - Почему бы и нет. Вселенная взаимосвязана, нарушь достаточно объёмную часть ее, и вся вселенная изменится, люди, правда, вымрут от такого сюрприза. Думаю, воздействие через чёрные дыры может привести к такому результату.

  - Вот ты и ответил на свой вопрос.

  - Пусть так, но если что..., свобода это единственное ради чего стоит драться.

  Этот ответ тогда поразил меня.

  - Понимать свободу можно по-разному, - сказал я, - абсолютной свободы вообще не бывает.

  - Я знаю одно, трус никогда не бывает свободным, страх - худшие оковы в мире, ты можешь быть рабом, но свободным в сердце, а можешь быть свободным, но с сердцем раба.

  Я снова замолчал и только шорох шагов нарушал наступившую в лесу тишину. Лана заговорила первой.

  - Это хорошо, что ещё есть люди, умеющие так думать.

  - Хорошо, но было бы лучше, если бы не забывали, что главная война идёт внутри тебя самого, и если ты побеждаешь, то весь мир становится лучше.

  За исключением этого случая дни проходили спокойно, и как-то незаметно на страну опустилась осень. Леса потеряли свой зелёный наряд, сначала он стал светло зелёным, и только кое-где проглядывали жёлтые листья, потом зелень смешалась с оранжевым цветом и, в конце концов, лес оделся в праздничный жёлто бордовый наряд. Порывы ветра охапками срывали уставшую за лето листву и ласково, точно убаюкивая, опускали её на засыпающую землю. Мы уже были близки к цели, как вдруг случилось непредвиденное.

  Я ехал впереди, наслаждаясь осенними пейзажами. Глухой стук копыт полностью поглощался опавшей листвой, густо устилавшей землю, как неожиданно из-за поворота выехал отряд - это были люди Люцифера.

  Наёмники тоже были не рады встрече, легенды о чёрном мече, предвещающем страшные мучения, бродили в свете и никто не был рад завязать с ним знакомство. Некоторое время мы просто стояли, но вечно так продолжаться не могло и, с глубоким сожалением, предводитель отдал приказ.

  Завязался бой, люди уже проигравшие сражение в своём сердце, сражались плохо, и звон мечей заглушал предсмертные стоны. Победа была уже близка, как из чащи высыпала целая орда демонических личностей из личной стражи Люцифера.

  Длинные мускулистые руки, сжимали огромные топоры и палицы. С диким рёвом, джентльмены, место которым в страшном сне, бросились в атаку. Зрелище было не для слабонервного, но я уже как-то привык к этому, и меч засверкал в высоко поднятой руке. Честно говоря, мне даже хотелось поскорее погрузить его в трепещущую плоть этих тварей. Наш священник куда-то скрылся ещё в самом начале схватки, и мы с Ланой приготовились к бою.

  Вдруг послышался мерный гул, земля задрожала, деревья с треском разошлись в сторону, и на поляну вышел монстр, плод воображения паранормальной личности из психушки. Сейчас, вспоминать события прошлых лет легко и даже весело, тогда же у меня перехватило дыхание и волосы, точно вам говорю, зашевелились на голове, как живые.

  Это существо было составлено из частей трупов. Основой была туша дракона, поставленная на чьи-то ноги, увенчанные громаднейшими копытами, голова же напоминала морду летучей мыши переростка с длинными загнутыми назад рогами, не говоря уж о когтистых лапах, тянущихся в нашу сторону. Я вспомнил увлечение Люцифера, расчленённые трупы, украшающие стены его замка, кровоточащее сердце, служащее тронным залом, и всё обрело смысл, а убивать это существо могло, наверное, запахом, гниющие куски мяса невыносимо смердели. Кажется, я хотел что-то сказать, но вместо этого разевал рот, как рыба, без единого звука.

  Весь боевой дух прошёл, и драться совершенно расхотелось. С воинственным видом я развернул коня и поскакал по лесной тропе прочь, рядом, нахлёстывая свою лошадь, неслась Лана. Лошади бешено мчались подгоняемые уколами стремян.

  Не разбирая дороги, мы летели по узким лесным тропкам. Я оглянулся. Следом за мной, не отставая ни на шаг, мчалась Лана, словно оправдывая своё воздушное имя. Её глаза сверкали в безумной страсти бешеной скачки, а длинные чёрные волосы развевались на ветру, сплетаясь с блестящей гривой несущегося коня. Казалось, она сейчас взлетит с диким воплем пьянящего восторга. Крик свободы рвался на волю из её задыхающегося, неистово бьющегося сердца, улыбка неописуемой радости застыла на её пламенеющих губах. Было ощущение, что мы не убегали, а наоборот, пытались догнать что- то неуловимое, постоянно исчезающее, иногда такое близкое, что, кажется, протяни руку и вот оно. И ты тянешься из последних сил, и кончики пальцев ощущают ласковое тепло неизведанного, но миг и оно снова далеко, и манит к себе, заставляя биться стареющее сердце. Это была настоящая гонка, когда мы, убегая от смерти, пытались догнать ускользающую жизнь, повисшую на кончике блестящей иглы, и ветер упруго бил в распалённое лицо, умеряя наш необузданный пыл.