Вся ее жизнь свелась к одному человеку.

Появившись в гильдии, она поняла, что ее не будут обучать военному делу. Начальник, впервые увидев императорского бастарда, представшего перед ним в грязной рваной одежде, с покрасневшими глазами и встрёпанными черным кудрями, сказал не самые лестные слова. Из которых Сая поняла только одно. В наемные воины она не годилась. Абсолютно. Худая, ростом не вышла, физические возможности не ахти какие. Так себе вояка. А как еще она могла выглядеть, если только что вылезла из огня? Доходяга, острая на язык.

Тогда же она узнала, что Грон, предводитель гильдии, создал отряд наемных убийц. Их услуги пользовались популярностью, но об их существовании знают немногие. Туда он и определил девчонку.

Ее жизнь превратилась в кошмар, первый год девочка помнила очень плохо. Замученная тренировками и склоками с наставником, она возвращалась в жалкую комнатушку, падала на скрипучую кровать и всё, пустота. Так прошел первый год жизни в гильдии.

Дальше не стало легче, но каждый день девочка проводила с одной лишь мечтой. Ползая в грязи, лазая по деревьям, метая ножи до боли в руках от напряжения, дерясь на испытаниях с другими учениками, (отнюдь не всегда побеждая), делая много малоприятных вещей, она хотела одного: увидеть отрубленную голову Рэйно и след крови на полу. С этой мыслью она росла, училась побежать и проигрывать. Узнавала боль и унижение со всех сторон и под любым градусом. Ломала себя и свои желания. Стискивала зубы от горечи и вставала, чтоб снова упасть.

На глазах Грона, грязная запуганная девочка, становилась острым и опасным оружием. От недостатка еды и изнуряющего обучения, она оставалась худой, но при этом не менее красивой. Высокие скулы подчеркивали холодные серебристые глаза, с искрой некой надменности и хитрости. Предводитель лично следил за ее взлетами и падениями, иногда сам занимался с маленькой гадиной, норовившей ударить его в самое драгоценное место.

В свой шестнадцатый день рождения, Саяна предстала перед Гроном в его кабинете. Ее обучение закончено. Он долго думал, рассматривая стоящую перед собой девушку. Плечи гордо расправлены, взгляд не отводит. Не боится, но он знал, его Саяна уважала и принимала достаточно тепло, не смотря на показную злость. Мало кто мог спокойно смотреть ему в глаза. Теперь он не сомневался, что она справится с контрактом, который подготовил для нее Моритер.

Сая пнула камень, отборно выругалась и поплелась домой. В гильдию.

– Это только начало. Я тебя не оставлю и на том свете, – рыкнула девушка.

Стряхнув с лица черные пряди, она посмотрела в небо и тихо, почти шепотом заговорила:

– Папа… Мама… Я помню о вас. Помню о вашей смерти. И кто виноват в ней тоже помню. Прошло семь лет. А я все еще хочу к вам. – Девушка закусила губу, склонив голову. – Я так сильно вас люблю. Но то, что должна, уже не сделаю. Завтра меня отправляют в Аксэд. Моритер надеется, что я оттуда не вернусь. Я сама слышала, как он говорил об этом. «Выйти из Аксэда живой ей не суждено. Она сложит голову там. Поделом. Эта дьяволица достала меня за эти годы». – Передразнила она голос наставник. – Быть может скоро свидимся…

Привычка разговаривать с умершими появилась в тот самый первый год в гильдии, если во дворце ее просто не особо-то жаловали, то в гильдии каждый день походил чью-то зверскую игру, кто день пережил – победил. Ровесники с ней общались, вообще никто ни с кем не общался. Пока не появился Дамарис, Саяна оставалась одинокой, единственным ее утешением была – вера, но не в призрачных богов, а в родителей, наблюдающих за ней из лучшего мира.

Наемница побрела в гильдию, не поднимая головы. Даже сейчас, зная исход своего задания, она верила, что боги не оставят ее. Но стоит ли верить тем, кто бросил на произвол целую Империю?

И кто считал, что мне не вынуть душу?

Кто мне послал мучений ряд?

Мне плеть супругой стала или мужем?

И ничего нельзя вернуть назад…

Огромный мраморный зал освещает одна единственная свеча, едва рассеивая неяркие отблески света, колышется от сквозняка, разгоняющего стойкий запах гниющих ран и плесени, скопившейся у основания каменных стен, дернется раз и замрет на мгновение, потом снова и снова, преломляя образы цветов. В середине этого полутемного зала, подвешенная на цепях на причудливой пыточной конструкции, предназначенной для сечки, молодая девушка, она что-то тихо шепчет самой себе. Может от боли, а может от страха. Благодаря свечи, стоящей на дубовом столе, чуть в отдалении от пленницы, мучителям удается не споткнуться в темноте об оружие и окровавленные тряпки.

Едва получается разглядеть измученный силуэт девушки, она склонила голову набок, касаясь левой руки места около плеча и, опустила подбородок к полу, казалось, что ей стыдно, её руки обвиты тяжелыми цепями, безжалостно прорезая нежную кожу пленницы. Часть лица скрывают темные длинные волосы. В полумраке невозможно определить цвет, на свету кудри переливаются и кажутся то черными, то огненно-красными, то золотистыми.

Тяжелое дыхание девушки разносится эхом по залу, она будто пытается прогнать огонь из легких, неотступно мучающий с того момента, как ее упекли в пыточные катакомбы дворца. Ей с трудом удается припомнить, когда точно это случилось, разум затуманен болью, но она должна мыслить ясно, поэтому усиленно пытается вспомнить.

На ней надета рваная одежда, истрепанная и временем, и пытками, кожаные брюки, некогда белая льняная рубаха с широкими рукавами и глубоким вырезом, теперь оголяющая часть изувеченной спины и плоский живот, покрытая темными пятнами крови. Рубаху должен обрамлять кожаный коричневый корсет, идеально сидящий на талии, но он бесцельно валяется у ее ног, недостающих до пола; высокие сапоги на сплошной подошве, на поясе – обшитый серебряной нитью ремень. Когда-то она гордилась свои нарядом, не каждой женщине доступно носить брюки, да еще с такими аксессуарами в виде дорогущего ремня и корсета, при нынешних обстоятельствах подобный вид считается блудным, ни одна уважающая себя леди такого не наденет под страхом смерти. Но она не леди, и давно перестала себя уважать, красивые одежки – единственное, что осталось в ее жизни от удовольствий, и те сдернули, словно неприличествующую грязь.

– Салекта. Меня зовут Салекта, – прошептала девушка, с силой закусывая губу, чтобы не застонать.

В зале нерасторопно, но почти что семимильными шагами, вокруг девушки, прохаживается солдат, то и дело хлеща по полу плетью. Пока солдат наигранно хлещет по мраморным плитам, девушка отдыхает, переводя дыхание, самые ценные минуты в ее жизни, раньше она бы не смогла такого представить. Ее прерывистый шепот разносится по всему залу, а ее мучителя это, казалось, забавит, да и только.

– Меня зовут Салекта, – снова отзывается девушка, повторяя свое имя как заклинание, оно и в самом деле почти стало заклинанием, не позволяющим ей сказать лишнее.

– Думаешь, меня волнует твое имя, сучка?! – Солдат, подчеркнул серьезность своего вопроса кнутом по спине девушки, он даже не моргнул, занося руку, на его лице ровным счетом не отразилось ни единой эмоции.

Она закричала и выгнула спину колесом. Брызги темной крови попали солдату на лицо, он смахнул их тыльной стороной руки, поморщился. Салекта задрожала, силясь сохранить некое подобие спокойствия и лица, упругий живот мелко трясся, пробиваемый крупной дрожью от удара, показывая, насколько на самом деле ей больно.

– Что ты делала?! – Он схватил Салекту со спины за волосы и склонил к себе. – Что ты делала в окрестностях Лимаркара? – Прошипел он ей на ухо.

– Ничего… ничего.

Солдат снова ударил девушку по спине, чуть отвернулся, встав полубоком, чтобы на него попало меньше кровавых брызг. По началу Салекта пыталась считать удары, концентрировать себя на свисте плети, упорно, пусть и немного жалко, не позволяла себе кричать, но спустя сутки сбилась со счета. Еще через сутки послала достоинство к черту и позволила ушам мучителя съеживаться от ее истошных криков.