Пацаны дружной гурьбой ввалились во двор. Паша, на ходу доедая холодный утренний блин, застёгивал на Илье тёплую вязаную кофту. Илье только исполнилось четыре. На день рождения Пашка подарил ему купленный в местном краеведческом музее глиняный свисток-сову, с которым Илья почти не расставался, чем очень доставал родителей. Пашка очень любил брата.
Озеро. Сумерки. Над водой плыл лёгкий вечерний туман. Пацаны, сбрасывая лёгкие летние одежды, шумно прыгали в воду. Вода, нагретая летним солнцем, была теплее парного молока. Паша торопливо расстелил на траве толстое серое покрывало, предварительно убрав из-под него шишки и сучки, погладил братика по голове и побежал вниз к воде.
– Я скоро вернусь! – прокричал он на ходу.
Над лесом, в ста метрах от озера, застрекотала сорока.
Вода была словно пьянящей. Пацаны ныряли, поднимали друг друга на руках, смывали с себя жару знойного летнего дня. Смех и весёлые голоса разливались по окрестностям вместе с сизым туманом. Счастью не было предела.
Пашка уже едва различал в сумерках своего брата. «Ещё минутку – и на берег», – уговаривал он себя. Вдруг что-то серое мелькнуло между кустов. «Это ещё что? Собака? А вдруг напугает Илюшу?» – пронеслось в голове у Пашки.
Серая тень быстро двигалась к Илье. Паша, протирая глаза, с трудом преодолевая сопротивление воды и ила, двинулся к берегу, до которого было не больше ста метров. Серая тень уже приблизилась к Илье…
Казалось, озеро не отпускало Пашку.
– Пашка! Скажи маме, что меня унёс волк!
Волк с Ильёю в зубах быстро двигался по берегу в сторону леса…
История третья. Моя история
Дед работал по ночам сторожем в летнем свинарнике. Он находился в двух километрах от нашей деревни и с высоты птичьего полёта, наверное, был похож на шайбу. Летним он был потому, что не имел капитальных стен и крыши, а свиней туда завозили ранней весной и увозили оттуда поздней осенью, набравших вес и заметно повеселевших.
Летом дед несколько раз собирался взять меня с собой на ночное дежурство, но наткнувшись на однозначное бабушкино «нет», он лишь качал головой и говорил: «Ну что ты за человек такой», – собирался и уходил один. Я очень расстраивался и тоже уходил. На лавку под яблоню.
Дед никогда на меня не ругался и разговаривал со мной по-взрослому. Внимательно выслушивал мои детские рассуждения и всегда с улыбкой неизменно отвечал: «Ну, это дело другого роду!» Что это значило, я не понимал, но мне было приятно. С бабушкой было всё по-другому. У неё была «дистиплина».
Мама работала учительницей в школе в двадцати километрах от нашей деревни и приезжала только на выходные. Папа сидел в тюрьме. Бабушку положили в больницу. И мы с дедом остались одни.
Поэтому дед сложил в вязаную торбу полбуханки чёрного хлеба, кусок солёного пожелтевшего сала, аккуратно завёрнутого в белую тряпочку, большую жёлтую луковицу и несколько огурцов из трёхлитровой банки. Налил чаю в огромный жестяной термос с красными цветами на пузатых боках, закинул за плечо ружьё, и мы двинулись в путь. На дежурство! В карманах у деда железными гильзами позвякивало несколько патронов, у меня – несколько камней.
Солнце садилось, и пахнущий дымом октябрьский воздух, который бывает только в деревнях, когда начинают топить печи, приятно пощипывал меня за щеки. Я был счастлив. Мне было не холодно. Поверх шапки и синего в клетку драпового пальтишка дед неумело закутал меня в серый шерстяной бабушкин платок. Тяжёлые зимние сапоги ничуть не мешали мне взлетать над землёй и казались легче летних сандалий. То и дело забегая вперёд деда, я будто пытался ускорить наше движение навстречу долгожданному приключению – ночёвке в дедовой сторожке.
Дед рассказывал, что к свинарнику в этом году уже несколько раз подходили волки, наверное, из соседнего леса, который был неподалёку – всего в нескольких километрах. Он даже стрелял, чтобы отпугнуть незваных гостей. Это ещё больше раззадоривало моё воображение.
Время в дороге пролетело незаметно. Мы прошли мимо коровника, где месяц назад я вместе с бабушкой наблюдал, как на большую машину загоняли коров с грустными глазами. Мне было их очень жалко. По пути мы встретили какого-то дядьку на старом синем велике в телогрейке и с сигаретой в зубах. Выписывая неуверенные восьмёрки по разбитой дороге, он катил с работы домой, в сторону деревни, и с улыбкой кивнул нам головой. Я почему-то несколько раз обернулся, провожая его взглядом.
Вскоре мы услышали весёлое похрюкивание отдыхавших после вечерней кормёжки свиней и почувствовали незабываемый запах свинарника. Вот мы и на месте.
Дед достал из-под крыши ключ и снял ржавый навесной замок. По скрипящим деревянным ступенькам мы вошли в сторожку. Дед повесил ружьё на торчащий из стены гвоздь. Внутри было темно. Через маленькое окошко над столом пробивался осенний вечерний свет, падавший на довольно широкую деревянную кровать. Дед, несколько раз чиркнув спичкой, зажёг почерневшую керосиновую лампу, стоявшую на столе. Комната мгновенно наполнилась запахом серы и керосина, который на миг дал забыть о соседстве со свиньями. Света лампа почти не добавила. На столе, вниз страницами, лежала пожелтевшая книга в потрёпанном переплёте. Угол комнаты занимала печка-буржуйка, рядом с ней лежала охапка дров и стояли ведро с водой и железная кружка. Через несколько минут, гудя и потрескивая сухими дровами, печка наполнила теплом сторожку. Мы сели пить чай.
Я игрался с камнями и маленькой железной машинкой, забравшись с ногами на кровать. Дед читал книгу, нагнувшись к керосиновой лампе. Несколько раз он брал со стены ружьё и выходил с фонарём на обход. Как только дверь за ним закрывалась, я тут же спрыгивал с кровати, забирался на стол и смотрел ему вслед через запотевшее грязное стекло.
При звуке его шагов я в два прыжка возвращался в уже приготовленную для моего сна кровать. Наконец дед уложил меня спать, укрыв красным ватным одеялом без пододеяльника. Было тихо и тепло. Я уснул.
Пронзительные, уже знакомые звуки разбудили меня. Ранней весной такой же визг свиньи, доносившийся со двора, неожиданно прервал мой сон и заставил покрыться мурашками. Тогда, выбежав во двор, я обнаружил нашу свинью лежащей у забора, с красным пятном на боку, и меня сразу же увели в дом.
Деда в сторожке не было. Я сбросил одеяло и на цыпочках подошёл к двери. Шум и визг были невероятными. Я попытался толкнуть дверь, но она не поддалась. Дед запер меня снаружи, оставив в петлях навесной замок. Выстрел! Шум ещё больше усилился. «Волки!!!» – вспыхнуло у меня в голове. Я быстро забрался на стол, чуть не опрокинув лампу. За окном было темно, и я ничего не мог разглядеть. Холодное стекло мгновенно запотевало, как только я к нему прижимался. Ещё выстрел! В окне была небольшая форточка. Два гвоздика и капроновая верёвочка, намотанная на них, служили защелкой. Я размотал верёвочку и потянул за гвоздик. Форточка распахнулась, чуть не ударив меня по носу. Задыхаясь от холодного воздуха и запаха свинарника, я высунул голову наружу. Никого не было. Ещё выстрел!!! Дед был где-то на противоположной стороне свинарника. Сердце моё бешено колотилось. Глаза быстро привыкали к темноте. Огромная круглая луна светила белым прожектором. Два противоречивых чувства раздирали меня. Страх и любопытство! Одно гнало меня спрятаться под красное одеяло и заткнуть пальцами уши. Другое держало в открытой форточке.
Уже потеряв надежду что-нибудь увидеть, я услышал тяжёлое прерывистое дыхание где-то совсем рядом с собой. Я повернул голову. В двух метрах от меня, тяжело дыша, стоял огромный серый волк. Клубы пара вырывались из его пасти. Наши взгляды встретились. Волк замер. Я – оцепенел. Пасть волка сомкнулась, и он подался назад, словно готовился к прыжку. Огромная луна отражалась в его чёрных стеклянных глазах. С десяток секунд мы неподвижно рассматривали друг друга. Я – огромного зверя. Волк – белобрысую голову, торчащую из форточки. В сражении взглядов победил я. Волк, тихо отступая назад, исчез во тьме.