Но Джим будто не слышит, ну или делает вид.

— Я бросил все и поехал в госпиталь Уолтера Рида*, когда из Ирака позвонил твой сержант Гленрид. Он считал, что ты давно дома. Гриффин, почему ты запретил всем говорить о том, что жив?

Черт, Макс, зачем?.. Но даже ругаться не особо хочется: в конце концов, с волей того, кто спас твою никчемную жизнь, стоит считаться.

А все-таки интересный получается расклад. Перед ним образцовый отец, который извелся до подергивающегося века, в то время как он, подлец, продолжал жить и травить всю семью неизвестностью.

— Память совсем подводит, старик? — он убирает разом ослабившие хватку руки Джима. — Сам же сказал, что тебе калека не нужен, а трус и подавно. Смысл сотрясать воздух, если дома меня не примут каким я стал?

Джим, которому всегда на все хватало слов и без своих пяти центов обойтись не мог, вдруг молчит. О, Господь, святой, великий, зовите капеллана или пастора, видать, тут человек помирает.

— Ты из-за?..

— Не ставь себя в центр вселенной. У меня было достаточно причин.

Грифф закрывает глаза, трет шею, качает головой.

Джим разом сходит с лица и идет за барную стойку. Грифф с любопытством наблюдает за действом, пристраивается на высокий стул.

— «Было»?

Джим ведь вроде не умел читать между строк. Неужели наконец научился?

Два стакана, кубики льда, виски на три пальца. На часах еще нет полудня, но куда уже падать ниже. Грифф оглядывается по сторонам и замечает на верхней полке первую собранную модель, Грумман А-6 «Интрудер», такого красавца в боевой модификации использовали во времена Вьетнамской войны. Удивительная штука судьба: именно эта пташка носила их по Ираку.

— Было, — говорит он и крутит стакан на столешнице, за что определенно выгреб бы пару лет назад. Джим не ведется на провокацию, даже не морщится, как поступал всегда, когда замечал что-то не по душе. — Сейчас есть дела поважнее.

И прозвучало бы это сраное «прости» или хоть нечто отдаленно похожее на раскаяние, сожаление, осознание, что Джим не всегда прав, слова не нерушимы, как и приказы, возможно, Гриффу стало бы легче. Но это не точно.

Эш отталкивается от земли и набирает высоту. Когда-то он сам слишком сильно разогнался и подлое дерево вместе с гравитацией поквитались с ним за неосторожность: ветка со скрипом треснула, и земля почему-то оказалась совсем не мягкой. Эш тогда сразу же поспешил к нему, здоровенному девятнадцатилетнему лбу, пока он ржал, будто последняя сволочь, и боялся встать, потому как думал, что копчик вместе с позвоночником осыплется в штаны.

— За твое возвращение? — отец поднимает стакан.

Может, на стариковском языке это и означает «извини».

Но самое противное — Грифф в курсе, что именно он любимчик Джима. А раз к нему такое паршивое отношение, то чего ждать Эшу?

Холод ползет по пальцам к центру ладони, к запястью, к застегнутой Эшем манжете — искусный фокус с застегиванием зубами едва не провалился: нитка вылезла из пуговицы.

— Делу нужно дать ход, — говорит он, ставит стакан и вцепляется в столешницу. Серые глаза смотрят на него со всей строгостью, будто Грифф прямо сейчас разбил в дребезги мамину фарфоровую вазу, самую большую драгоценность семьи. — Ты это понимаешь не хуже меня. Эш назвал тебе имя?

— Неужели ты думаешь, что я не пытался?

— «Пытаться сделать» и «сделать» — две большие разницы, припоминаешь, отец? — усмехается он и смотрит, как солнечные лучи ласкают виски в стакане.

Пить хочется, даже не пить, а напиться вдрызг, чтобы забыть обо всем. Но так будет нечестно: Эшу ведь нельзя.

Губы гнутся в кривой усмешке на чисто выбритом лице — перекошенная и иссеченная шрамами морда отражается в стекле склянок на полке с крепким алкоголем. Хоть какие-то аспекты тупой взрослой жизни Эшу еще не открыты.

Пуговица под горлом впивается в шею. Подумать только, он вырядился, как образцовый сын в рубашку и форменные штаны; вся эта красота, конечно, слегка примялась и не отвиселась после поездки, но что поделать: искать в кратчайшие сроки утюг было выше его сил.

— Думаешь, я совсем ничего не сделал? — отец осушает стакан, с грохотом ставит на столешницу. — Он пришел домой в разодранной одежде и с синяками. Я сразу понял, что произошло.

— Полиция?

Джим достает портсигар, который они с Эшем вскладчину — конечно, без доллара Эша ничего не получилось бы, — подарили на день отца пару лет назад, крутит в руках сигарету, мнет фильтр.

— Я притащил туда этого козла. Не надо так удивленно смотреть, Гриффин. Не знаю, чего ты себе навоображал, но Эш — мой сын, — Грифф вовремя закусывает губу, чтобы не ляпнуть чего-нибудь. Отец снова наполняет стакан, опускает плечи, примерно как на похоронах матери. — И знаешь, что детектив Ричардсон сказал? «Вы уверены, что это был он?» Грифф, они даже предположили, будто Эш его соблазнил.

А вот теперь и вправду выпить будет не лишним.

— Они там окончательно ебнулись? — Эшу ведь всего семь лет. Семь! О каком соблазнении речь? — Это был кто-то из заезжих? Или из их участка?

Отец опускается на стул напротив, облизывает губы.

— Да не молчи ты, старик!

— Эш слушал наш разговор с широко открытыми глазами. А я ничего не мог сделать. У меня не было доказательств, только сын в шоковом состоянии и мерзко лыбящийся тренер Уилсон.

И если бы Грифф не знал, не видел Эша, то, положа руку на сердце, скопировал бы ричардсоновский вопрос.

Тренер Уилсон. Блядь, он же сам отвел брата к этому скоту!

Вдох-выдох. Лед плавится в янтаре напитка. Грифф выстукивает нервную дробь по столешнице: Эш ведь говорил о том доме, а он точно так же, как и остальные, не услышал.

— Освидетельствование?..

Отец смотрит невидящим взглядом на дрожащие руки. Те не дрожали, даже когда хоронили его мать.

— Эш был сильно испуган, я не стал настаивать. А потом…

Отец делает первую затяжку, шумно выдыхает. Огонек на конце сигареты медленно поедает тонкую бумагу.

— Эш снова пошел к Уилсону, я понял. — Грифф трет пульсирующий висок. — Потом Эш потерял голос, а ты принял версию копов, правильно?

— Кто тебе это сказал? — на заросших скулах ходят желваки.

— Джим, он может говорить. Только его надо слушать, а не выбирать удобные стороны.

У Уилсона точно что-то есть на Эша. Что-то, из-за чего Эш продолжает возвращаться. Потому Эш и торчал под тем окном. Боже, неужели вчера снова?..

Грифф залпом осушает стакан.

— И еще, Джим. Это ты навязал Эшу мысль об оплате? — судя по быстро отведенному взгляду и скривившейся морде, подобный разговор действительно был. Да чтоб тебя черти сожрали, папа. — Знаешь, последние несколько часов я задаюсь вопросом: кто больше дерьма привнес в его жизнь? Похоже, от Уилсона ты не сильно далеко ушел.

«Как и я сам», — Грифф оставляет неозвученным. Но куда бежать от правды в своей голове?

Подозрение, что что-то пошло не так, шкалит, когда на качелях, во внутреннем дворе и их доме на холме Эш не обнаруживается.

Страх ныряет под кожу, ползет в мышцы: Грифф стоит на пороге гостевой комнаты и видит вывернутую дорожную сумку, в которой глока больше нет.

Комментарий к Игра 4. Бейсбол

Госпиталь Уолтера Рида — главный армейский госпиталь США до 2011 года.

========== Игра 5. Песчаные замки ==========

8.

Пикап заводится с третьей попытки, когда Грифф уже готов плюнуть на все и снова бежать через лес к пригорку. Отец выжимает сцепление, поддает газу и красное полуразваленное чудовище выруливает с грунтовки на дорогу.

Револьвер зажат между бедер, три патрона .357 Magnum греются в ладони, Грифф никак не может себя заставить зарядить барабан. Отец поглядывает на него в зеркало, но молчит, сводит брови на переносице.

Мысль о том, что Эш вряд ли справится с затвором, ничуть не успокаивает: глок заряжен, и не приведи Господь окажется не в тех руках. Если уже не оказался. Много ли усилий надо, чтобы обезоружить семилетнего ребенка?