- Мы слышали все, о чем вы говорили, - сказал он в полтона и, заметив ожидаемую сумрачность Ритемуса, вяло ухмыльнулся. - Такая у нас работа. Не бойтесь, мы вам ничего не сделаем. Многие хотят жить в мире, уже не важно, при какой власти, и столь же многие соглашаются с вашим предложением. Но действительно много ли мы выиграем, если согласимся?

- Жизнь, по меньшей мере. Это уже не мало, - сказал Ритемус, осторожно освободил локоть из чужой руки, развернулся и зашагал по пыльной дороге, угрюмо наблюдая, как обеим сторонам от него возятся люди в траншеях, даже не подозревая о напрасности своего труда. Ветер в полях нес столбы из золы и недотлевших стеблей, закручивая их маленькими вихрями, танцующими по пустоши, и пророчески двигал их в направлении города, предвещая скорый конец иллюзии мира.

***

Часть 3

В шум травы, гнетомой не по-майски мощным ветром, мерно вплеталась маршевая поступь колонн. В нос забивалась поднимающаяся пыль, запах людского и лошадиного пота и испаряющаяся удушливая сырость. Солнце пока висело не слишком высоко, но с каждой минутой становилось все жарче, и Ритемус невольно провел по бровям и пыльным рукавом. Спустя мгновение подул ветер, и он расстегнул ворот, чтобы прохлада забралась под мокрую насквозь ткань.

Слева его преследовало тяжелое пыхтение - лошадям под тоже приходилось несладко. Жеребцы шли осторожным и неровным шагом - разбитая дорога, вернее, широкая тропа в поле, с выдавленными телегами колеями, склизкая и размокшая от влажности, не давала твердо ступить копыту, чтобы не соскользнуть в сточную канаву, и с трудом они поддерживали скорость чуть больше человеческого шага. Восемь часов безостановочного марша утомили всех, но останавливаться было нельзя.

Дорога тянулась вдоль стены леса и впереди терялась в высокой, почти по колено, траве. Она вела к подлеску, за которым их ждала железнодорожная станция, и перекресток. Стоит его захватить, и Севеллас будет в кольце. Война будет окончена, ибо остаткам гарнизона будет некуда отступать и король не может убежать в Фалькенар, до границы с которым отсюда меньше сотни километров… Если его Ничтожество уже не покинули город.

Много воды утекло. На востоке догорала война с Минатан, впрочем, войной в общепринятом смысле это нельзя был назвать – лишь частые перестрелки через границы да обрушение лавин на голову врагам. Совсем, совсем скоро императору надоест эта бессмысленная трата сил и времени, и он признает свою неправоту. За время минатанской агрессии королю удалось накопить силы и ударить по оголившимся позициям республиканцев, и в самые первые ее тяжелые месяцы верные его Величеству войска продвинулись на сотню-полторы, а кое-где, и на две-три километров. Основная часть ударов, конечно, пришлась по северо-востоку, дабы сомкнуть кольцо и создать единый фронт с Минатан, и именно здесь королевские войска потерпели наибольшую неудачу, не встретив никакой поддержки со стороны местного населения и плохо подготовившись к зимним боям, так как еще с первых дней революции черно-желтые легко взяли склады и транспортные узлы под свой контроль. А после создания «Союза возрождения» многие королевские солдаты переметнулись на другую сторону, и результат полугода трудных для монархии сражений обратился в прах – отданные территории были возвращены за считанные месяцы, и паритет на обоих фронтах был достигнут без особых усилий.

Капулан был взят без боя. Часть гарнизона сдалась, часть ушла на запад, на новые рубежи. Побывав там на следующий день после захвата города, Люминас рассказывал, что горожане вели себя так же, как вели во время пребывания там Ритемуса – они не прятались в домах, а спокойно ходили по тротуарам и смотрели, как мимо них идут колонны с черно-желтыми флагами, словно это были и не солдаты, а призраки, духи прошлого, бессильные сотворить зло живым. Вся военная администрация тоже исчезла, в том числе и Таремир с семьей – Люминас о нем ничего не смог узнать, кроме того, что он внезапно исчез из города, не замеченный ни своими, ни чужими. И сейчас Ритемус проклинал своего друга за глупость – он был уверен, что Таремир бежал в эти местности, где уже разыгрывается самая жестокая битва этой войны. Впрочем, были бы его шансы выжить больше, если бы перешел через фронт и сдался в руки «возрожденцам»?

- Командир! – встревоженно зашипел безмолвный доселе Аумат, возвышающийся над командиром, будучи в седле, и показал рукой в небо над лесополосой. Над темной зеленью в бледно-розоватую синеву потянулся черный штрих, случайно нанесенный неверной от устали рукой художника на небесный холст, затем вырос еще один, а следом несколько линий поползли вверх.

«Опоздали!» - пульсировало в мозгу, и Ритемус хлопнул коня Аумата по боку, бросил:

- Проверь, что там! - и добавил чуть тише, - Не дай бог это произошло!

Этот ночной марш преследовал две цели – прийти на помощь захватившей вчера железнодорожную станцию роте и замкнуть кольцо окружения вокруг одного из последних оплотов контрреволюции, и спасти ту часть урожая зерновых, что не была истреблена ранее. Серьезным голодом армии это не грозило, но в таком случае придется реквизировать имущество у крестьян, которые будут сильно недовольны такими действиями. И кто знает, даст ли земля после пожара новый урожай в следующем году? После ряда неудач, после которых началось повсеместное отступление королевских войск, они оставляли за собой выжженную землю, оставляя без провианта наступающие части республиканцев и ссоря их с местным населением, которому грозил голод. Чем ближе и отчетливее был виден конец войны, тем яростнее опустошали монархисты оставляемые земли, и тем более дико и бессмысленно выглядел этот жест бессильной мести и отчаяния, достойный орды древних варваров, вторгающихся лишь для наживы, но не для тех, кому эта земля была домом.

Тем временем уже затрубили боевые рожки и горны, и колонны, несмотря на усталость, прибавили шаг, вздымая вверх пыль. Столбы дыма стали четче и чернее; почти два десятка смоляных щупалец взбирались к небу.

- Равелус! - окликнул он своего бойца, боевого товарища еще с Северного поход второй месяц командующего ротой, - мы будем сдерживать их, а ты попробуй остановить огонь хотя бы где-нибудь! Если надо, пусти встречный пожар! Если сгорит все, то и получим все.

- Будет сделано, господин адъютант!

Далеко зазвучали сухие выстрелы. Когда головная колонна подошла к подлеску, из арки под кронами деревьев раздался голос Аумат, и чем мгновение выскочил он сам, весь запыленный на вспененной лошади.

- Горит! – кричал он, и, остановившись вплотную к Ритемусу, сказал с тяжелой одышкой. – Все горит. По периметру пожгли, теперь в дыму все. Не успеем потушить, - и замолчав, уставившись стеклянным взором на командира.

- А где стреляют?

- Они контратаковали станцию, – так же тяжело продолжил посыльный. - И скоро выбьют наших со станции, если дело так дальше пойдет!

- Сколько их?

- Я же говорю – все в дыму! – почти крикнул он и тут же спохватился. – Виноват, господин адъютант – едва только вышли из зарослей, нас тут же встретили огнем, а тут еще дым и трава… Я только увидел, что по станции стреляют, и обратно приказал идти, пока нас не перебили.

- Как тебя только в императорской армии не прибили, удивляюсь, - процедил сквозь зубы Ритемус и развернулся к колонне.

- Слушай меня! Планы меняются - первая рота выходит в километре к югу и заходит к противнику в тыл, вторую я поведу во фланг, Равелус делает то, что приказано ранее. Аумат, веди кавалерию на станцию. - Знамя поднимать только когда выйдете на дистанцию ближнего боя!

Перед узкой тропкой, выходящей из подлеска и закрытой ветвей уже стоял смутный запах дыма, и когда он на бегу ворвался из зелени в удушливый мрак, то едва не растерялся. Перед глазами оказалась густая пелена дыма и ослепила его. Рот и нос набились едкой горечью; внезапно разгорячившееся солнце опалило его и вымочило гимнастерку в поту, и в ноги вцепились рослые сорняки, которые некому было убирать. Положиться нельзя было даже на слух, говоривший: стреляют везде.