- Нет, я недавно слышал эту историю. И подумал, что речь как раз о тебе. Видимо, я ошибся, - пожал он плечами, чтобы разрядить обстановку. – Что про монахов скажешь?
- Тихие, молчаливые. При мне ни о чем не говорят, кроме повседневных дел, будто бы у них ничего другого нет. А по углам шушукаются. Торговцы приезжают, а меня просят не высовываться, и сделки тихо обсуждают. Могу сказать: подозрительные. Но не больше.
- Тогда ждем.
На этом разговор завершился, и партизаны стали готовиться ко сну в нефе. Увидев это, пастор бросился упрашивать Ритемуса провести вечернюю службу всем монахам. Немного подумав, Ритемус разрешил, при условии нахождения в помещении охраны. Монахов вывели, и почти с половиной личного состава, принимавшего участие, служба состоялась, после чего всех братьев отвели обратно в подвал. Люди приготовились ко сну на скамьях, кому-то досталось место в кельях, как и Ритемус с Гессерисом. Наступила ночь.
Ритемус проснулся от тусклых солнечных лучей, падающих на лицо из узкого окна почти под потолком, и топота чьих-то ног на втором этаже. Эти звуки почему-то напомнили ему ту ночь, когда канцы начали переворот. Он выглянул из-за двери, сжимая в руке приготовленный пистолет, но ничего не увидел. В коридоре было пусто. Выйдя к лестнице на второй этаж, он застал солдата-патрульного, который сказал, что Видерим поднял Булевиса и теперь они что-то делают наверху.
- А Маленуса не видел?
- Никак нет.
Вокруг постепенно собирались разбуженные люди. Ритемус коротко велел идти следом и поднялся. Булевис как раз шел навстречу ему, а Видерим позади него ходил у спальни настоятеля взад-вперед, то хватаясь за голову, то скрещивая руки в молитве.
- Старик сдох, - вместо привествия сказал Булевис.
- Булевис, почтитель… Что? – остатки сна сорвало и унесло в бездну. – Как?
- Господин легионис, имею тот же вопрос.
Ритемус зашел в спальню. Почти пустая комната, шкаф, прикроватный столик с молитвенниками, стул, кровать. На кровати с откинутым в сторону одеялом лежало бездыханное тело настоятеля Маленуса в спальном одеянии. Настоятель застыл по стойке «смирно» с совершенно ничего не выражающим лицом.
- Вы его осмотрели?
- Насколько можно. Пятен крови нет, пены тоже, сса… - запнулся он, - мочи и кала тоже. Он абсолютно чист. Ни порезов, на шее ничего.
- Видерим, нужно раздеть его. Мы должны понять, что случилось. Что бы ты не думал, - добавил он трясущемуся Видериму, - ни у кого из моих людей не было умысла его убивать. Мне вы все не нравитесь, но только на этом основании расстреливать я вас не собираюсь.
Тот кивнул и дрожащими руками принялся стаскивать одежду с тела. Ритемус ощупал лимфоузлы, осмотрел вены и мышцы.
- Не больше нескольких часов, - констатировал он. Патологоанатомом он не был, но известный опыт работы оказался полезен.
Его внимание привлекла объемная печатка на безымянном пальце правой руке – единственный предмет, помимо образа солнца-глаза на цепи на груди. Ритемус наклонился поближе и увидел, что палец слегка распух, а кожа, соответственно, слегка посинела.
- Дайте мне плотную тряпку.
В ладонь легла ткань, и он дотронулся до навершия печатки в виде квадрата с изображения быка и кинжала. Тот слегка поддался, уйдя вниз.
- Так…
Он аккуратно снял кольцо и увидел маленькое засохшее пятно крови на разбухшем участке кожи. В металле кольца под квадратом виднелось отверстие. При нажатии из него вылез маленький шип.
Ритемус выдохнул. Он скомкал ткань в руке, закрывая кольцо, а затем плотно завернул его.
- Он всегда носил его? – спросил он у Видерима. Тот то ли взял себя в руки, то ли окаменел от осознания произошедшего.
- Нет… Бывало, на службах, иногда… иногда носил, иногда нет…
- Самоубийство без должной причины – грех, Видерим. Что вы от нас скрываете? Чего вы боитесь? Чего боялся Маленус?
- Я… я не знаю, - задрожал вновь тот, как лист на ветру, - Мы все боимся лишь националистов, которые могут прийти сюда. Мы знаем, что они творят. Приходится их задабривать провизией, которую мы скупаем. Но это не часто, они про нас почти не вспоминают, два раза в месяц приезжают за сводками… я ничего нового вам не скажу, кроме того, что пастор вчера говорил. Клянусь! – он обвел грудь и лицо рукой месяцем в знамении, затем перекрестился.
- Я не верю клятвам. Клятва – первый признак того, что человек обязательно обманет или предаст. Чего мог настолько бояться Маленус? – повторил он с большим нажимом.
- Вельяаса… Наставник не говорил вчера со мной вечером, хотя обычно, если его что-то беспокоит, он говорит об этом с кем-нибудь. И я чувствовал, что это плохой знак…
- Видерим, соберитесь!
- Он же вам сказал, что Вельяас может прийти и разграбить монастырь! А раз вы знакомы, значит, отдадите Маленуса на растерзание, а если и нет, Вельяас все равно не оставит нас в покое. Пустит слух, что настоятель сам собирает ополчение, и тогда… Господи, смерть, везде смерть…
Он рухнул на колени в рыданиях.
- Ото всех смерть… от вас, от них…
- А пропавший человек – ваших рук дело?
- Ч-частью…
- Вот, уже интересно.
- К-когда мы повздорили из-за цены, пастор прогневался и прогнал его, и сказал, чтобы тот возвращался только с Вельяасом. Телегу с добром мы оставили в целости, она в амбаре. Тот человек так и не появлялся. А пастор… пастор запретил нам говорить посторонним, что он был у нас…
- То есть добром разжились, а человек где-то сгинул. Ничего нового на свете, - процедил Ритемус. – Тогда пастор был абсолютно прав, что мы его сдадим, только глупо он поссорился с Вельяасом. На что он рассчитывал?
Гнев его немного умерился, и он распорядился приготовиться к похоронам. Из подвала выпустили часть монахов для проведения церемонии. Земля крепко промерзла, и вторую могилу не получалось выкопать – от тычков лопатой откалывались куски земли с мизинец. Видерим сдался и разрешил похоронить Маленуса в могиле убитого вчера. Монахи все время молчали, кто от злобы, кто от странного к ним отношения – вроде бы их держат за узников, но общаются и обращаются как с людьми. И порции больше, чем было.
После похорон монахов накормили и завели обратно в подвал. Видерим есть отказался и молча ушел в свою комнату. Ритемус велел отнести ему хлеба и воды, но сам не пошел – ему было противно видеть, как некогда крепкий хозяйственник бьется в рыданиях. Да и собственно смерть никакого сочувствия не вызывала, ведь сам он был поглощен собственными размышлениями, облегшими его, словно адские цепи. Завтрак, утренние часы, обед проходили медленно и мучительно. Он распорядился навести порядок в храме и на дворе, проверить оружие, наколоть дров, проверить амбары и содержимое их на всякий случай, но все это заняло не так много времени, и Ритемус после обеда оставил свой отряд в покое, предварительно выставив наблюдательные посты по периметру и в башнях монастыря, и разведчиков в маскхалатах, чтобы те следили за округой.
Чем дальше крутились стрелки часов, тем сильнее становилось его беспокойство, будто он был завернут в кокон из колючей проволоки, вонзающий шипы при каждом мыслительном или физическом движении. Он ходил взад-вперед, обходил комнаты, слушал игру валаймов на флейтах, и все это тянулось бесконечно, пока солнце не стало заходить, а снаружи раздался отчетливый скрип калитки. Аумат тоже нервничал, что отражалось на бледности лица. Ее он оправдывал напряжением перед боем, мол, предчувствие у него плохое, и пару отпрашивался отдохнуть.
Дверь в монастырь открылась, вбежал разведчик в заснеженном маскхалате:
- Двадцать человек, со стороны деревни, где мы были вчера!
