- Мне нужен ваш староста! – крикнул он.

- Мы знаем, что идет война! – ответил кто-то. – Очень много погибло людей из этой деревни в войне с Минатан. Вы хотите, чтобы здесь остались одни бабы да дети?

- Когда я был здесь полтора года назад, ее население составляло половину стоящих здесь, - заметил Ритемус.

- Мы здесь кучу людей положили, когда обороняли ее, - прорычал шедший сзади Реналур. От его вида мужчины отшатнулись. Он подходил по очереди и хватал каждого за шиворот. – И что-то я не припомню ни твоей рожи, ни твоей! Где вы тогда были? Прятались в домах где-нибудь в Рателане или Лимунаре, когда там хозяйничали мины? Или платили им дань, как некоторые, чтобы их не трогали? Жалкие уроды… Да, как я! Только я внешне, а вы – внутри!

Ритемус собирался было остановить его, как издали раздался голос:

- Что здесь происходит?

- Вы староста? - спросил Ритемус пожилого человека в полушубке с армейской выправкой и ружьем за спиной.

- Да. Я помню вас. Вы дважды были в нашей деревне, и в первый раз наше знакомство едва не окончилось сожжением деревни, но должен признать вашу самоотверженность. Второй раз был куда более мирным.

- Это верно. Я так понял, к вам уже приезжали люди из командования провинции?

- Именно. Мы сказали, что подумаем. Они были позавчера.

- Видимо, собрание решило, что войну без них выиграют, - язвительно сказал Реналур.

- Поэтому меня и послали переубедить вас, - громко сказал Ритемус, - Я сказал правду – почти два года назад я принял бой со своими людьми здесь, в этой деревне, не дав пройти вражеской колонне дальше и отвезти провиант и топливо на фронт. Нам было куда сложнее, у нас часто не было ни еды, ни боеприпасов, но мы сражались за то, чтобы Арлакерис не пал окончательно. И тогда мы даже не были уверены, борется ли еще Республиканская Армия, или же Минатан уже шествует на Срединную равнину. Сейчас шансов победить намного больше. У нас есть все, мы же должны закрыть брешь, в которую просочились «серые». Многие армейские части отправились на юг, и их возврат повредит всем – они не успеют ни вернуться, ни добраться до места назначения, если вдруг настанет тяжелый момент. Поэтому эта задача ложится на нас. Вы хотите повторения случившегося?

Неуверенное «нет» прошелестело по улице.

- Надеюсь, мы поняли друг друга, - сказал он и последовал за старостой в дом.

- Ты собирался объяснить, почему не хочешь пока остаться с пастором, - напомнил Ритемус Реналуру.

Машина ехала обратно в Рателан. До сумерек оставалось совсем немного.

- Да. Не знаю, как сказать. Что-то сломалось внутри, что ли. После того как меня ранило, и я оказался в госпитале. Я лежал перебинтованный, ни с кем ни поговорить, ни повернуться удобно нельзя. И вот я погрузился в себя. Стал осмысливать жизнь, революцию, войну, прочее. А потом, когда я уже смог нормально двигаться, то вдруг понял, что…

- Неправильно прожили жизнь? – выпалил Аумат.

- Нет же, почувствовал, что все стало… чужим. Или я чужой. Такое ощущение, что я провел несколько лет в лесу в полном одиночестве, и вдруг оказался в совершенно изменившемся мире. Я добрался до лагеря и наделся, что старые знакомые помогут мне вернуться к тому состоянию, в каком я был раньше. Не удалось. Я смотрю на всех и понимаю, что хорошо помню и знаю их, но все ощущения…, воспоминания будто чужие. Я говорил с пастором, он сказал, что мне нужно отдохнуть – партизанская жизнь меня вымотала. Но сколько я себя помню – я ведь никогда не ломался, меня ничто не брало. А уж поверьте, был я много где. Все заметили, что я не отношусь к ним, как раньше, и сами стали меня остерегаться. Когда все уехали, я остался в лагере. Прожил там все время, старался по совету пастора не слушать про войну, но ничего не поменялось. Я не знаю, что могло меня сломать, - и на этом он замолк. Через минуту молчания он продолжил:

- Раз мне ничего не помогает, вернусь к тому, с чего начал. Буду снова в гуще событий, а не сидеть, сложа руки. Может быть, просто я привык к войне?

- Хотел бы я ответить на этот вопрос, - вздохнул Ритемус. – А по поводу войны… Ты, помнится, неплохо управился со взводом. В Фалькенарскую, небось, офицером был? Ты ведь воевал?

Реналур помолчал.

- Воевал. А до того был добровольцем во время восстания горняков на севере Сефарда, еще за два года до Фалькенарской.

Ритемус едва не поперхнулся.

- Так чего молчал? На чьей стороне? Рабочей коммуны или правительства?

- И там, и там. Ощущений в жизни не хватало, да и сам я человек скорее правых взглядов был. А потом несколько месяцев там побыл, обдумал, да и подался к коммунарам. Был командиром роты связи. Кабели чинили, радиоточки налаживали. А через полгода эвакуировался в связи с подавлением восстания. Потом перемкнуло, ушел в монахи.

- Зачем?

- Не знаю. Противно смотреть стало на все. На людей, на короля, на суматоху. Все разваливается, а они делали вид, что ничего нет и не будет. Я остался в монастыре под Немогардом, искать покоя. Там продержался несколько месяцев. Вера моя не крепка, хотя я все старательно делал, но настоятель был человек непомерно жестокий. Вечно доказывал, что он главный, а мы все должны перед ним пресмыкаться. Бил плетьми за промашки, еды лишал… Я не выдержал, набил ему морду и сбежал. Хорошо, что отвественность мирскую и религиозную давно разделили, а то бы точно на каторгу где-нибудь на здешних шахтах упекли, но ведь меня все равно могли упрятать, настоятель не из последних людей был. Попал к революционерам, в агитаторах походил, но потом поссорился, не прижился с ними из-за различий в взглядах. И вот аккурат перед войной меня полиция находит. Знают, что в Сефарде был, что священника избил. Мне предложили – либо в тюрьму, либо в армию. Вы уже знаете, что я выбрал. А то, что большего не говорил – не люблю о прошлом говорить, и насмотрелся я вот так, - постучал он ребром ладони по шее.

- Вот оно как. Ну что ж… - покачал головой Ритемус, - упрекать за молчание не буду, понимаю. Но если людей не будет, в ротные пойдешь ты. Многих с нами уже нет, а неопытных и незнакомых людей ставить не хочу.

Реналур молча кивнул.

- А что насчет покоя и мира... Вы почти полтора года прожили без стрельбы, насколько знаю. А вот на нашу долю выпало всего лишь полтора месяца мира. Не успели мы с Ауматом свободы с миром наесться, - он вымучено улыбнулся. – Может, ты все-таки останешься в деревне? Через пару недель будет всем веселье. Совсем немного осталось. Йакалан, сколько осталось до деревни?

- Что-то я вас заслушался. Проехали минуту назад поворот.

- Ничего страшного, - махнул рукой минор-легионис. – Поедешь с нами, глянешь на город. Завтра отвезем тебя к пастору.

- Я постараюсь не причинять неудобств, - зачем-то сказал Реналур и погрузился в свои мысли. Впрочем, скоро он с интересом озирался на город, на его заснеженные и замусоренные улицы. За прошедший день почти ничего не изменилось – все те же укутанные в рваные тулупы беженцы повсюду… Как поступит с ним комендатура? Выгонит прочь или заставит дать отпор врагу, заперев всех в городе? Но сейчас переполненность стала торжественной – толпы собрались у репродуктора, и со сдержанным ликованием слушали последние вести – возрожденцев отогнали от Серметера.

- Смогли все-таки, - выдохнул Аумат. От сердца Ритемуса отлегло. Быть может, Гальгатус даст передышку сроком в месяц, а потом они с Ауматом вновь поедут на фронт…

- Будем считать, что мы в отпуске, - усмехнулся Ритемус, повернувшись к ординарцу.

- Как бы не заскучать, - весело откликнулся он. Машина остановилась у дома. Ритемус открыл дверь и шагнул наружу. Краем глаза он заметил впереди, у арки, ведущей во внутренние дворы, вспышку, и рефлекторно повалился вперед, одновременно доставая пистолет из кобуры. Наконец прозвучал звук выстрела, и что-то слева глухо повалилось в снег, взметая вверх белые комья. Ритемус упал на живот и почти вслепую открыл огонь по удаляющейся фигуре, но та успела скрыться за углом. На улице поднялся гвалт, люди в панике бросились прочь, увязая и застревая в снегу. Со всех сторон мгновенно зазвучали полицейские свистки. Ритемус поднялся и увидел корчащегося на снегу Аумата, обеими руками охватившего бок.