В маленькой прихожей перед покоями герцога я увидела доктора д’Арбалестье: он раскладывал металлические инструменты на сервировочном столике, застеленном полотенцем. Мои шаги прозвучали довольно громко, врач сразу обернулся и поспешно приложил палец к губам. И только потом, похоже, узнал меня.

–– Вы, мадам? Приветствую. Ну-ка, помогите служанке щипать корпию.

Это задание, данное сходу, ошеломило меня. Я машинально вымыла руки, наблюдая за действиями д’Арбалестье, потом присела рядом с Марианной и стала делать то же, что и она, но, наконец, не выдержав, громким шепотом произнесла:

–– Господин доктор, ради всего святого! Как обстоят дела?

–– Ваш супруг ранен, мадам, и его состояние довольно серьезно.

У меня ком подступил к горлу. Я проговорила:

–– Господи Иисусе! А что собираетесь делать вы?

–– Извлекать пули из его груди.

–– Пули? – переспросила я. – Разве их много?

–– Вероятно, бывает и больше, но ему тоже досталось немало.

Он был явно огорчен положением своего пациента и, поскольку не знал о моей беременности, безжалостно перечислил: у Александра две пули сидят в груди, еще одна раздробила локоть, а последняя глубоко задела правый бок, возможно, повредив почки. Я слушала с округлившимися от ужаса глазами. Мои руки перестали щипать корпию и бессильно упали на колени.

–– Боже мой! – прошептала я. – Так он выживет?

–– Посмотрим. Я отправил дикаря за веревками.

–– За веревками! – повторила я. – А зачем же веревки?

–– Чтобы извлечь пули, надобно связать раненого.

–– Он… разве он в сознании?

–– Нет. Он бредит и всех отталкивает.

Помолчав, доктор добавил:

–– Будь он в сознании или нет, он может помешать операции, почувствовав боль.

В этот миг я очень ясно чувствовала, как бьется у меня сердце. Ощущение это было тягостнейшее. Пересиливая себя, я спросила:

–– Кто стрелял в него, доктор? Что произошло?

–– Затрудняюсь сказать, сударыня. При сем прискорбном случае я не присутствовал.

Я едва сдерживала рыдания и поэтому лишь наполовину воспринимала то, что дальше рассказывал д’Арбалестье. Он сказал, что приехал три часа назад, осмотрел и перевязал герцога. Была надежда, что раны в груди затянутся, несмотря на то, что пули не вышли, но эта надежда растаяла: раны не затягивались, а наоборот, кровоточили и сильно воспалились. Д’Арбалестье пришел к мнению, что операция неизбежна.

–– Он потерял много крови, – сказал доктор в заключение.

Я увидела, как врач смазывает жиром нитки, видимо, готовясь к зашиванию раны в боку, и меня сильно затошнило. Я отвернулась, кусая костяшки пальцев.

–– Мне можно хоть поглядеть на него, господин д’Арбалестье?

–– Нет. Нельзя.

–– Почему?

–– Не стоит его волновать. Он иногда приходит в сознание, и я не хочу, чтобы он вас узнал.

–– А его рука? – спросила я. – Вы сказали, у него поврежден локоть. Что будет с этой рукой?

Ответа я не услышала, ибо в прихожую вошел Гариб. Доктор забрал у Марианны корпию, видимо, чтобы подложить под язык раненому на время операции, и удалился в спальню. Гариб последовал за ним.

Дверь какое-то время оставалась неплотно закрытой, и я, приблизившись, успела заметить, как Гариб опутывает веревками ноги Александра, а потом здоровую руку привязывает к колонке кровати. Я заметила и лицо Александра – белое, словно вата. Снова меня охватил ужас.

Д’Арбалестье подошел к двери, крикнул, чтобы ему принесли еще горячей воды, и прогнал меня от порога.

У меня еще достало сил расспросить Марианну обо всем, что ей было известно. Но узнала я совсем немного: о том, как долго пришлось искать доктора, как в ночь на субботу шуаны привезли тяжело раненного герцога в поместье, как сделалось дурно Анне Элоизе. Поль Алэн до сих пор отсутствовал и не знал о состоянии брата. По-видимому, следовало бы послать людей на его поиски, но делать этого я не хотела. Обстоятельства случившегося все еще оставались для меня тайной. Марианна повторяла, что беда настигла Александра на побережье. Видимо, стычка была жестокой. Александра просто изрешетили. Четыре пули! Я передернула плечами, прогоняя страх.

Некоторое время я дежурила у двери, напряженно прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты. Удавалось разобрать только команды доктора да еще стоны, издаваемые, видимо, раненым в полубеспамятстве. Шли минуты, а д’Арбалестье не выходил. Я чувствовала себя совсем обессиленной, у меня ныло все тело и, кроме того, мне начинало казаться, что я простудилась: сильно болела голова и саднило горло. Понимая, что уже не могу держаться на ногах, я обратилась к Марианне, и она выкатила для меня из соседней комнаты кушетку на колесиках. Я улеглась, приказав служанке найти себе кого-нибудь на смену и тоже отдохнуть.

«Как несправедливо! – подумала я, тщетно пытаясь бороться с дремотой. – И почему Поль Алэн не оказался на месте Александра! Это было бы справедливей!» Почему это так, я не вдумывалась. Просто Александр… о, я так любила его, несмотря ни на что, вернее, несмотря на все, что случилось в последний год… Как можно жить, если его не будет? Боже праведный, как же лишиться того, что только и было моей поддержкой во всем мире, и пережить такую потерю?..

Я забылась тревожным, беспокойным сном, и проснулась от самого малого шороха, раздавшегося рядом.

Надо мной склонился д’Арбалестье. Он, похоже, только что вышел от Александра, ибо руки врача все еще были в крови, а лицо выглядело осунувшимся и усталым.

–– Прошу вас, мадам, протрите мне очки, – попросил он тихо. – Пока индус не принесет воду, я не могу этого сделать сам.

Я молча выполнила его просьбу, заметив и на стеклах очков брызги крови. Дрожь снова пробежала у меня по спине. Избегая смотреть на врача, я спросила:

–– Он… надеюсь, он в порядке?

–– Ближайшая неделя покажет.

–– О! – воскликнула я в ужасе. – Значит, вы не уверены до сих пор, что он будет жить?

Врач раздраженно произнес:

–– А что вы хотите, сударыня? Человек потерял много крови. В него всадили четыре пули, и одна из них чудом не задела сердце. Когда я приехал, уже началось воспаление. Теперь его ждет лихорадка, жар и бред.

–– А рука? – прошептала я.

–– Рука! О ней подумаем позже, когда станет ясно, что раненый будет жить!

Мое лицо исказилось. Я чувствовала почти физическую боль от всего этого откровенного перечисления ран Александра.

–– На несколько дней я останусь здесь, – произнес доктор. – Будьте любезны распорядиться насчет комнаты и стола для меня.

Он бросил на меня внимательный взгляд и вдруг спросил:

–– А вы сами?

–– Что?

–– Вы сами не больны?

Я сказала, что у меня болит горло. Д’Арбалестье жестом попросил меня подождать, вымыл руки и, приблизившись снова, взял меня за запястье и стал слушать пульс.

Я решила признаться:

–– Я беременна, господин доктор, скоро будет два месяца.

Он чертыхнулся и выпустил мое запястье.

–– Так что же вы здесь делаете, мадам? Марш в постель!

Я ошеломленно смотрела на него, не понимая, как он может предлагать мне идти в постель тогда, когда мой муж находится при смерти.

–– А я-то, болван! Я допустил, чтобы вы смотрели на кровь.

Я открыла рот, чтобы сказать ему, что ни за что не уйду, но он обернулся и, заметив на моем лице несогласие, почти обрушился на меня:

–– Силы небесные, вы еще осмеливаетесь не слушаться! Если кроме этого умирающего на мою голову свалится еще и дама с выкидышем, я не ручаюсь ни за него, ни за вас!

Слово «умирающий» заставило меня содрогнуться. Ведь и вправду, не дай Бог свалить на голову доктора еще какие-то заботы, кроме борьбы за жизнь Александра! Д’Арбалестье – наша единственная надежда. Перепугавшись, я живо спустила ноги на пол, однако уходить все-таки не очень спешила. Врач ворчливо повторил:

–– Ступайте! Ступайте! Избавьте меня от лишних забот, сударыня!

Я покорно пошла к выходу. Голос врача снова остановил меня. Я оглянулась. Размешав что-то в склянке, д’Арбалестье протянул ее мне.