И сейчас он поднялся на мостик, чтобы проконтролировать швартовку корабля к стенке судоремонтного завода. Малевский не слишком доверял молодому второму помощнику. Лебедев казался ему «зеленым» и неопытным вчерашним курсантом, еще толком ничего и не умеющим, но уже занявшим неплохую должность на флоте, благодаря родственным связям. И сейчас капитан желал посмотреть, как этот папенькин сынок справится со сложным маневрированием в акватории завода и со швартовкой.

Малевский сильно удивился, когда молодой лейтенант лихо подвел эсминец к заводскому пирсу и пришвартовал его с первого захода. По большому счету, Сергей Платонович Малевский привык судить о людях по их делам, а не по сплетням. Наблюдая, как уверенно вчерашний курсант управляет кораблем, капитан вдруг понял, что из этого парня выйдет отличный мореход. Он, конечно, не мог знать, что рядом с ним стоит, по сути, очень опытный судоводитель, командовавший кораблями гораздо большими, чем эсминец типа "Новик". А Александр, между тем, своим сознанием ветерана вспоминал, как, спустя многие годы после войны, швартовал у этого самого пирса ракетный крейсер.

— Лебедев, ты делаешь успехи, — немногословно похвалил капитан второго помощника, когда швартовка закончилась, а машины эсминца застопорились.

Тут лейтенант решился и рассказал капитану свое мнение о необходимости готовиться к войне немедленно. К его удивлению, капитан выслушал его доводы о необходимости организовать обучение экипажа взаимодействию с армейскими спокойно. Как внимательно выслушал и предложения провести учебные стрельбы по берегу и организовать ударную группу корректировщиков-диверсантов, которых можно будет отправить на берег, в случае необходимости, чтобы направлять огонь орудий корабля непосредственно по целям на берегу или для взаимодействия с морским десантом. А еще капитан ничего не имел против усиления противовоздушной обороны эсминца и проведения отдельных учений для зенитчиков. Даже одобрительно покивал головой и проговорил:

— В твоих словах есть смысл. Будем учения проводить и к войне хорошо подготовимся. Не сомневайся. Вот отремонтируемся и сразу же начнем.

Окрыленный благосклонностью командира, Александр сдал вахту и отпросился на берег до своего следующего дежурства. До четырех часов утра времени у него имелось достаточно. Разговор с капитаном вселил в Сашу некоторый оптимизм. Но, все же, даже на уровне командиров кораблей повлиять на ситуацию будет очень сложно, если вообще возможно. Ведь все готовились именно к пассивной войне на минных позициях. Но, если бы удалось хотя бы ПВО кораблей усилить, да артиллеристов научить стрелять по береговым целям с использованием корректировки огня по радио, уже появилась бы надежда на лучшее. Возможно, помогла бы интенсивная боевая учеба. За три недели можно отработать четкие действия кораблей в различных ситуациях боевых действий. Но даже на это флотские сами по себе вряд ли решатся. Нет, учения они, конечно, проводят и даже, возможно, их интенсифицируют за это время. Вот только учат экипажи, опять же, минной войне, ни о каких активных действиях по прерыванию коммуникаций врага, по захвату акваторий и блокировке вражеских портов речь на этих учениях даже не идет. Потому, самую большую надежду на изменение предвоенной подготовки города и флота к обороне, Александр Евгеньевич возлагал на своего собственного отца и семейные связи.

Его отец, корпусный комиссар Евгений Андреевич Лебедев, занимал должность заместителя командующего флотом и был членом Военного совета. В начале двадцать первого века считалось, что комиссар и замполит — это одна и та же должность. Но это было не совсем так. Это совершенно разные должности. Замполит был заместителем командира, а вот комиссар не подчинялся командиру, а, напротив, контролировал его. Без подписи комиссара ни один приказ командира не имел юридической силы. Командир не имел права снять с должности комиссара, а вот комиссар такое право в отношении командира имел. Потому любой командир от своего комиссара зависел и побаивался его прогневать. Часто комиссары не имели необходимых военных знаний, но отец Александра считался вполне компетентным военно-морским специалистом, вся его молодость прошла на флоте, и флотские его уважали. Потому отец Александра имел большое влияние на командующего, вице-адмирала Владимира Филипповича Трибуца и водил дружбу с Юрием Александровичем Пантелеевым, начальником флотского штаба. А еще отец лично хорошо знал Жданова и второго человека после него в руководстве обкома, второго секретаря Алексея Александровича Кузнецова, и еще, как ни странно, самого генерала Жукова. Того самого, Георгия Константиновича. Кроме того, один двоюродный брат отца занимал должность начальника особого отдела флота, а другой ведал снабжением города продовольствием.

На свою маму Александр тоже надеялся, потому что ее родной брат возглавлял флотскую разведку, а сама она работала в Смольном бухгалтером. Вот с родителями Александр и собирался поговорить первым делом. Тем более, что он знал, что сегодня застанет дома их вместе, потому что отец только что вернулся из командировки в Москву и до завтра будет отдыхать дома. Александр считал, что о произошедшем с ним удивительном событии, когда, прожив всю свою жизнь до глубокой старости, он снова вернулся в молодое состояние, можно рассказать лишь самым близким людям. Еще он намеревался все рассказать своей жене Наташе, но знал, что в этот раз не застанет ее дома, потому что она работает медсестрой и сегодня уйдет на ночное дежурство до того момента, как он доберется до квартиры. Так что дома ему предстоял разговор только с родителями.

Заканчивался день 2 июня 1941 года, понедельник. Этот день был летним и длинным, потому смеркалось поздно. Когда Лебедев покинул в начале девятого свой эсминец, погода стояла ясная, но летнего тепла совсем не чувствовалось. Александр помнил, что и весна оказалась в этом году холодной и дождливой. Да и вся первая половина июня не побалует теплом, только вместе с началом войны начнется настоящее лето, это он хорошо помнил. Днем в летней форме он не замерз, но к вечеру сделалось зябко, особенно на воде. Но, несмотря на довольно-таки прохладный вечер и бриз, воздух был прозрачен, и видимость в акватории имелась отличная.

Стоя на носу маленького разъездного катера, Лебедев рассматривал город. По сравнению с началом двадцать первого века, он, как бы, сразу сильно съежился. Не было ни башни газпрома в Лахте, ни высокой жилой застройки Приморского района. Не имелось никаких намывных территорий Васильевского острова, да и просто его спальных районов с высокими домами. Да и всего того, что было настроено за многие послевоенные годы на городском юго-западе тоже не имелось. Город как будто обрезали с двух сторон и уменьшили посередине.

И жителей в предвоенном Ленинграде имелось всего три с небольшим миллиона. Странно, конечно, было снова наблюдать родной город в его старом виде. И Лебедев удивлялся не столько городскому пейзажу, поскольку для молодого Александра он был вполне обычен, а больше самому себе. Он все еще не мог до конца свыкнуться с мыслью, что ему дали второй шанс прожить еще раз свою жизнь. «Это что же получается, что я почти двести лет проживу, если сложить две жизни и, если только на войне в этот раз не убьют?» — думал он, пока катер, слегка покачиваясь и рассекая небольшие волны, шел к порту. На попутном катере Лебедев добрался из Кронштадта до порта в Ленинграде за час с небольшим, а потом доехал до Петроградской стороны на трамвае с одной пересадкой.

Александру Евгеньевичу было интересно снова наблюдать старый трамвайный вагон. Он казался очень маленьким и убогим в сравнении с теми трамваями, на которых он ездил в конце своей прежней жизни. А еще умиляло то, что многие улицы не имели асфальтного покрытия и были вымощены брусчаткой. На улицах почти не встречались светофоры, ими оборудован был только центр города и важные развязки дорог. В тусклом свете фонарей мелькали знакомые фасады зданий постройки девятнадцатого и начала двадцатого столетия, но состояние их не было лучшим, нежели в двадцать первом веке. Напротив, без красивой подсветки и обновленной отделки они выглядели менее ухоженными, хотя сами дома и были гораздо моложе.