Тропа пропадала через два десятка шагов. За плотной мглой и стволами деревьев не было видно даже светляков, что могли бы осветить путь.

- Куда дальше? – Силгвир обернулся.

Что-то было болезненно неправильное в том, чтобы смотреть на лицо мертвого друга. Как острый осколок в груди, не позволяющий вдохнуть свободно.

Этот Рагот не был Раготом. Он даже не узнал это имя. Он не был драконьим жрецом – пока еще; он оставался человеком, истекал человеческой кровью и очень по-человечески был близок к тому, чтобы свалиться без сил.

Силгвир проклинал себя за то, что не расспросил тогда Рагота – еще живого – о его прошлом, что не прочел надпись на Стене Слов в Форелхосте, что… что, будучи Героем, позволил ему умереть. Он пытался не думать об этом, сейчас было совсем не время скорбеть и предаваться чувству вины, сейчас надо было как-то выбираться отсюда.

Но пока что он просто стоял, как дурак, перед человеком, который с огромным удовольствием отрезал бы ему уши, и никак не мог придумать, что же ему сказать.

Рагот с облегчением оперся на ствол ближайшего дерева. Обостренный эльфийский слух отлично улавливал тяжелое, хриплое дыхание.

- Стой, эльфеныш. Вытряхни свой мешок.

- У меня есть вода и зелья…

- Мешок, - повторил Рагот. Казалось, ему сложно складывать слова в осмысленные фразы. – Вытряхни.

Силгвир послушно вытряхнул содержимое своего мешка на землю. Рагот забрал маску Конарика еще тогда, у алтаря, но остальное не тронул, даже не посмотрел внутрь – слишком торопился уйти прочь от места сражения.

Рагот указал на флягу, лежащую рядом с несколькими зачарованными склянками. Силгвир с тревогой приподнял кончики ушей: его рука дрожала, словно он был под скуумой.

- Вода. Дай… воду.

Пил он жадно, почти захлебываясь, роняя драгоценную влагу: потеря крови давала о себе знать. Потом, когда он опустил флягу, та выскользнула из его пальцев – благо, уже закупоренная; Рагот даже не заметил этого.

Силгвир ощутил нехорошее подозрение.

- Что с тобой?

Рагот криво оскалился – как волк, загнанный в угол.

- Не надейся сбежать и выжить, мальчишка. Разведи костер.

Силгвир послушно взялся за огниво. Вокруг было полно хвороста; старый лес был щедр к людям, что жили под его сенью – или приходили сюда вознести жертвы к алтарям. Высокие деревья равнодушно глядели на первые языки пламени, свернувшегося в небольшой костерок, и Силгвир впервые с тех пор, как ступил на землю Атморы, ощутил, как уходит прочь проклятая темнота. Альдмеры прогоняли ее светом своей госпожи, но свет Мерид-Нунды был острым и чуждым, смертоносным, как приставленный к горлу клинок.

Мерид-Нунда. Меридия? Силгвир путался в именах, которых не знал прежде.

- Рагот? – имя слетело с его губ прежде, чем он успел остановить себя. Атморец стоял спиной к нему, глядя куда-то в черноту, которой обрывалась тропа; услышав вопросительный возглас, он вздрогнул и обернулся. Резкое движение обошлось ему дорого – ему пришлось нашарить рукой опору, чтобы не упасть.

- Чьим бы ни было это имя, не зови меня им! – зло рыкнул Рагот. Пошатываясь, он подошел к костру и тяжело опустился на землю. – На твоем месте я бы не убегал, эльфеныш.

- Я не собираюсь убегать, - искренне заверил его Силгвир, усаживаясь по другую сторону костра. – Мне нужна твоя помощь.

Рагот посмотрел на него тем усталым и осторожным взглядом, каким обычно смотрят на поцелованных Шеогоратом.

- Я… не отсюда, понимаешь? Не с Атморы. Я даже из другого времени – из… дней после этого дня. – В проклятом Довазуле не было слова «будущее». Довазул обходился с обозначениями времени так, словно делал одолжение всему человеческому роду.

- Дней после этого дня? – на лице Рагота не было и тени удивления. – Таких нет, эльфеныш.

Он не говорил в будущем времени. Вообще. Силгвир только сейчас обратил на это внимание; Довазул многое оставлял на откуп пониманию слушателя, в отличие от тамриэлика, и Рагот – здешний Рагот – не утруждал себя тем, чтобы уточнять время.

- Что значит… – голос внезапно охрип, и Силгвир торопливо прокашлялся. – Что значит «нет»?

Рагот молча смотрел на него – и будто сквозь него. Ему будто бы было не под силу удерживать взгляд на одной точке. Силгвир видел такое – у любителей скуумы. И этот больной блеск в глазах тоже видел.

Но Рагот только что сражался с несколькими альдмерами – точности его движений мог бы позавидовать и бывалый воин, так почему же…

- Яд? На их мечах был яд? – Силгвир не помнил, есть ли у него хоть одна склянка с целебным зельем, что могло бы спасти от яда; босмерам не были страшны ни болезни, ни отравы. Тем более, неизвестно, спасают ли тамриэльские эликсиры от древних альдмерских ядов, но хуже бы это вряд ли сделало…

Рагот несколько секунд молча таращился на него, прежде чем запоздало засмеяться.

- Твои мозги превратились в лед? Хотя, может, ты бы и сдох, сожрав столько васаби.

Васаби, мысленно повторил Силгвир. Но васаби же…

Ох, проклятье.

Он не помнил, где слышал об этом – не то в каком-то трактире, не то еще где – что древние норды ели васаби перед битвой, а потом бились, как бешеные звери. Васаби было такой же сказкой в Скайриме, как волшебный корень Хирсина, что дети искали в полнолуния, в Валенвуде.

Видимо, всё же не сказкой. Похоже, атморцы ели васаби с той же целью, что некоторые племена босмеров – ядовитых лягушек. Под действием пьянящего дурмана воины обретали удивительную скорость реакции и не ощущали боли и страха – а потом неизменно расплачивались за это, и хорошо, если только головной болью. Многие становились безумцами после нескольких лет поедания лягушек.

- Лучше не дергайся, - очень спокойно посоветовал Рагот. – Мне мерещится всякое после васаби. Если будешь сидеть тихо – не расстанешься с головой. Так с кем любилась твоя мать, что ты родился таким уродом?

Силгвир от неожиданости прижал уши. У него ушло несколько долгих секунд, прежде чем он понял, что Рагот не просто оскорбил его ни с того ни с сего.

- Я не альдмер. Я родился в Тамриэле, в джунглях Валенвуда – там живут лесные эльфы. Совсем не такие, как альдмеры.

- Тамриэль? Что за Тамриэль? – у него даже не вышло произнести название правильно, атморский выговор не справился с мягкостью «л».

О, троллье дерьмо.

Силгвир пытался придумать какой-нибудь, хоть какой-нибудь, какой угодно ответ, но вместо этого у него на языке назойливо крутилась одна и та же фраза.

Троллье дерьмо. Рагот еще не знает о Тамриэле? То есть, на Атморе вообще еще не знают о Тамриэле?!

Троллье дерьмо.

- Земли… вне Атморы, - осторожно сказал Силгвир. – На юге…

Рагот передернул плечами.

- Там, где песок желтый, или там, где красный?

Силгвир беспомощно заморгал. Разговор с человеком под васаби оказался сложнее, чем он мог представить вначале.

- Я видел, - вдруг добавил Рагот. – Гору. Красную. И много песка вокруг, тоже красного. Мы там сражаемся.

Будь проклято вечное настоящее время Довазула.

- Красная Гора? – Силгвир совершенно определенно сходил с ума. – Ты говоришь о… о Битве у Красной Горы? Битве за Сердце Лор… Шора?

- Много пепла, - сказал Рагот. – Очень, очень много пепла. Он всегда возвращается, я знаю. Всегда отвечает, когда нужен по-настоящему. Но каждый раз, когда я вижу, как он превращается в пепел… каждый раз… почему он так часто умирает? В этом есть какой-то смысл. Какой-то секрет. Должен быть.

Ради темнейшей тьмы, мальчик, иди уже и завоюй себе Имя своим сверкающим мечом. Ты поймешь. Когда-нибудь даже примешь. Однажды и сам научишься умирать. Какая разница, сколько от нас остается пепла? Мы всегда возвращаемся, когда мы нужны по-настоящему. И действительно славные битвы никогда не кончаются – можем распить за это пару бочонков, когда ты точно это поймешь.

Замолчи, Вульфхарт. Еще не время.

Да-да. Пепел. Я помню.

- Так ты оттуда? – голос Рагота заставил смолкнуть прочие голоса. Силгвир, очнувшись, замотал головой.