Когда время отбросило обледеневшее мгновение в прошлое и продолжило существовать, Силгвир наконец-то смог закричать.
***
Вокруг него была только тьма, прошитая холодом так, что, казалось, воздух зазвенит тончайшими волокнами льда от неосторожного движения. Тьма вверху, тьма внизу, тьма повсюду, и только слабый свет, источаемый магическим посохом, рассеивал ее.
Силгвир подобрал его с хрупкого, рассыпчатого снега. Древко посоха удобно легло в ладонь, и оскалившаяся драконья голова на навершии засияла чуть ярче, бросив бесценные капли света на серую пыль на белом – всё-таки белом – снегу.
В пыли безразлично поблескивала металлом мертвая орихалковая маска и – белый на белом – потускневший атморский клинок.
Силгвир вспомнил ослепительно яркую вспышку, заслонившую его от верной гибели – и вспомнил, как портал прожег насквозь пространство и Пустоту, время и Безвременье, чтобы…
Всё это становилось столь ясным сейчас.
Рагот знал, что им не убить Партурнакса. Не мог не знать. И потому призвал силу Исмира, которой не было равных в искусстве разрушения, и направил благословение бога на самого себя, зная, что не выдержит этой силы. Силгвир видел это. Партурнакс видел это. На краткие мгновения, что растянулись в вечность боя, Рагот принял Корону Бурь, чтобы соткать из божественной силы клинок, способный убить дракона.
Именно тогда Силгвир ударил Драконобоем.
И Партурнакс обманул его.
Он не стал заслоняться от Крика Смерти, не стал пытаться избежать его – он принял его разрушительное знание, позволив сути смертности уничтожить его собственную суть Дракона. Он выучил Крик, который не мог выучить ни один из рода Dovah.
И перед смертью выдохнул его обратно: на людей, что не были более людьми.
От Драконобоя не было спасения. Силгвир видел, как волна смерти шла сквозь магические щиты Рагота и обращала в прах доспех из чешуи детей Вечности. Он знал, что им не выжить. Рагот тоже понял это – пусть он и не слышал Драконобой прежде, он ощутил его суть и узнал его истинную силу.
Тогда Меч Исмира сделал единственное, что ему оставалось.
AE ALTADOON, AE MNEM.
Силгвир помнил, где слышал эти слова, этот приказ на Эльнофексе, ломающий сами основы мира. Он слышал его при обороне Бромьунара. И там же он чувствовал этот мертвенный пустой холод, только в тысячи, тысячи раз слабее.
Всю мощь Короны Бурь, смертоносного благословения Исмира, Рагот обратил против дракона. Против Великого Дракона.
И удар, что мог на самом деле убить Партурнакса, раздробил Время на множество сверкающих осколков, словно дворцовый витраж, и выпустил Ака на волю. Это не спасло от Драконобоя – лишь открыло границы, что прежде было не под силу преодолеть. Прорыв Дракона стер черту между нынешним миром и остатками прошлого, поэтому требовался всего лишь один портал, чрезвычайно мощный портал, способный прошить насквозь Море Призраков: с вершины Глотки Мира до южного берега Старых Лесов.
Драконобой нашел бы их в любой точке Тамриэля, быть может, даже в любом времени. И поэтому Рагот сделал единственное, что мог успеть сделать – скрыться от него за пределами Тамриэля и за пределами времени.
Только у него не хватало энергии на портал.
Жертвоприношение могло это исправить.
В сером пепле не было ни капли жизни. Силгвир не осмелился коснуться его рукой, не отважился еще раз провести пальцами по орихалку, который уже сковала ледяная пленка. Дышать было тяжело от холода и от боли.
Он не знал, что сказать напоследок. Что говорить, обращаясь к мертвому праху, и как прощаться с тем, кто не сомневался ни секунды, прежде чем отдать жизнь за своего друга согласно клятве. Пусть даже клятва эта была принесена в минуту ненависти.
Он не мог больше оставаться здесь.
Силгвир поднялся со снега, оперевшись на посох; драконья голова слабо сплюнула несколько светоносных искр.
- Пусть… пусть свет сопровождает тебя на пути в Совнгард, - прошептал Силгвир, не слыша собственного голоса. Так провожали погибших в бою на Севере, но эта короткая фраза отняла у него, казалось, четверть сил. Время здесь, на Атморе, едва-едва продолжило ход, едва-едва натянуло тонкую вуаль возможности на каркас мира, и любое лишнее событие грозилось ее прорвать.
Он должен был уходить до того, как холод выпьет остатки энергии из него самого и из волшебного посоха, который продлевал его жизнь до этих пор. Куда-нибудь. Ведь Рагот не стал бы открывать портал на Атмору, зная, что и здесь их ждет неминуемая гибель.
По крайней мере, это было единственное, на что он мог надеяться.
Силгвир опустил навершие посоха к земле и посмотрел вверх: если над Атморой сияли те же звезды, что и над Тамриэлем – а если она лежала просто за Морем Призраков, то так и должно было быть – он мог бы искать дорогу по ним.
Звёзд над Атморой не было.
В небе не было ни лун, ни звёзд, ни планет, ни туч, что могли бы скрывать их. Не было разноцветных дымных полос и облаков, что оставлял за собой Магнус, засыпая на время ночи. Оно просто было абсолютно пустым.
Небо было пустым, а значит, на этой земле не было богов, героев, даже Защитников-Целестиалов. Не было даже магии кроме той, что еще хранила душа самого Силгвира и зачарованные предметы, что он принес с собой. Здесь не было ничего.
Силгвир неожиданно ясно осознал, что ничего страшнее этого места он не видел ни разу в своей жизни.
***
В милях от удаляющегося огонька посоха снег успокаивался, засыпая на новую вечность в безмолвной черной неподвижности. Белую крупу невозможно было отличить от праха, как невозможно было разглядеть даже силуэт дракона, склонившего голову над безымянной могилой.
Но песнь, что звенела его Голосом, была красного цвета, и она стерла из памяти вечности и горстку праха, и маску, что так гневно звенела дробящимся эхом парадоксального резонанса.
***
Мер в оболочке Героя, разрываемой драконьими душами, умирал.
Он шёл вперед, умирая, и понимал это ясно и неотвратимо: что бы ни питало сейчас его жизнь, что бы ни служило неутомимо бьющимся сердцем для кровеносных артерий Времени, рано или поздно оно иссякнет и смолкнет, и тогда он застынет, не в силах вдохнуть – навсегда. А потом Время исчезнет, и «всегда» тоже исчезнет, и он останется где-то в немой черноте полусуществования, как и вся эта забытая богами земля.
Посох едва горел. Драконья пасть еще слабо светилась, но тепла ее не хватало даже на то, чтобы согреть пальцы.
- Faad!
Каждое лишнее действие стоило, казалось, половины сил. Время здесь не терпело своеволия. Силгвир бы плакал от отчаяния, кричал бы от страха, если бы мог – но слишком тонкой была связь пространства со временем, слишком мало она пропускала, слишком мало допускала. Минута отчаяния стоила сотен шагов, и страх заставлял выбирать шаги.
- Faad…
Во тьме мелькали силуэты, тени, видения, неверно-серые в ржавой тьме. Кто-то тянулся к нему за его спиной. Кто-то щерился мертвым оскалом со стороны. Кто-то был здесь, в этом замерзшем до самого дна земли никогда, и не был, и был, и не был…
- Fa…
Он остановился спустя несколько сотен шагов после того, как погас посох. Или тысяч шагов. Или сотен тысяч. Просто он не смог сделать еще один шаг, и неживой холод прижался к нему обжигающим поцелуем.
Сердце билось один раз в минуту. Или реже. Что-то в груди еще горело, рвалось, клокотало от желания вырваться, но смертное тело не могло выдержать всей силы этого огня. Его безмолвная борьба могла всего лишь породить искру, но не пожар.
Ему нужен был…
Нужен был…
Голос.
Его же учили Кричать, учили, как надо подчинять себе реальность. Только не сказали, как быть тогда, когда он не сможет даже выдохнуть в мертвенном саркофаге безвременья.
