Драконы бессмертны. Нет, не так.

Драконы не смертны.

Что до людей…

Ysmir, vahlok do Jul, mulaagiil bolaav dinok.

Слова молитвы служителя-воина собирались из раздробленных временных потоков, сквозь которые скользили человек и дракон. Складывались петлями, повторяясь и накладываясь друг на друга, создавая на Башне мира всемогущий унисон Ту’ума.

Унисон, который мог даже…

Ysmir, thur do Strun, Du’uliil bolaav Suleyk.

Грозовые молнии раздирали на части вьюгу.

Силгвир выпустил еще одну стрелу – и она исчезла, растворившись в переплетениях времен и Слов, полутонов и миф-эха, что с охотой отзывается всегда на представления нынешнего о прошлом. Здесь, на вершине Башни, человек сражался с драконом не в первый раз.

“Лишь тогда, когда должны сделать”.

Но в первый раз над его головой беспощадным венцом сверкал шторм.

Валок нёс в себе лишь благословения, тени божественных сил, и он едва был властен над ними. Человек, вдохнувший незамутненную силу бога…

Чтобы убить того, кто не может быть убитым…

Заплатит за это…

TALOS, AAD SEMBLIO AKA-LKHAN, AE GHARTOK DRACOCHRYSALISANU.

Новая стрела выскользнула из пальцев лесного эльфа, ищущего Имя, которое так было нужно ему сейчас. У Имени был привкус двуличия, древности и бессмертия; оно рвало горло свистом ледяного ветра и снежной белизной, чтобы согреть золотым хмелем славы.

Охотник на драконов из рода драконов открыл глаза. У него оставался всего один выдох, чтобы остановить смерть.

И он выдохнул ее из своей груди: грязную, липкую, черную от гнили и праха, ибо смерть перепоручает свои труды Времени, что вмиг обретает власть над тем, что было вечным. Люди служили драконам, нося в своих сердцах то, что никогда не могли познать их повелители, и жрецы драконов вырезали эту разницу из себя, награждая себя правом встретиться с ней лишь по собственному желанию.

Довакин никогда еще не Кричал так, как сейчас. Даже в Совнгарде. В Совнгарде стоял не Довакин – там стоял бог в Короне Бурь и нелепом облике лесного эльфа, как стоял сейчас Коронованный Бурей рядом с ним на вершине лишенной голоса Глотки Мира.

Довакин никогда не сражался ни с Пожирателем, ни с его братом.

Но этот Крик, Голосом Исмира прозвеневший на лунных тропах, был не Криком Дракона. Исмир никогда не был Драконом, пусть об их родстве и спорили до хрипа и бесконечных войн.

Исмир был человеком.

И Драконобой был сутью Человека.

Партурнакс рухнул на снег, словно небо уронило на него тяжесть каждой человеческой смерти. Довакин уже не видел этого – он уходил, возвращаясь в неслучившееся, оставляя после себя того, кто еще не завоевал право называться Конариком.

Силгвир смаргивал слезы с глаз.

Он не был человеком, он никогда не был человеком, почему же это так больно – чувствовать эту смертность, нести ее сквозь грязь и холод к лунному свету, к звездам, дороги к которым еще помнят мотыльки, и как же тяжело, как же почти невозможно дотянуться до них…

Партурнакс засмеялся.

Раскатистый рык рвал на части наступившую тишину, и даже Буря, сложенная в клинок, обернулась в недоумении.

Смерть – это суть человека, сказал Дракон.

Так делайте же свой выбор.

И наставник людей впитал в себя человеческую сущность, всю, без остатка, принимая дар смертности и смерти – и выдохнул ее прочь вместе с собственным изначальным и вечным духом.

AE SEMBLIO TALOS, SEMBLIO EHLNOKHAN. AE ALTADOON. AE MNEM.

Буря взрыкнула ему в ответ, танцем разбивая мир на множество осколков, похожих и непохожих, отражающихся друг в друге, будто миражи в стеклянном крошеве.

AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM. AE ALTADOON, AE MNEM.

Душа мертвого дракона струилась в грудь Драконорожденного – медленно, так медленно, что можно было рукой зачерпнуть почти застывшие в воздухе переливчатые потоки силы. Силгвир поднял голову, глядя за плечо Раготу: за его спиной разворачивалась смерть, от которой не скрыться даже под лучшим из волшебных щитов, даже в тоннеле магического портала на другой край Тамриэля.

Партурнакс тоже знал истинную суть Драконобоя.

Гроза вспыхнула в последний раз на клинке, выкованном на землях белого холода – и померкла, не в силах противостоять гибели даже в этом растянутом на полминуты мгновении, вырванном из хода Времени.

- Помни, чему я тебя учил, - сказал Рагот почти неслышно: недавно звучавший громовыми раскатами Голос стал не громче шепота, и над головой Меча Исмира больше не сверкала божественным благословением Корона Бурь. Его броня истончалась, осыпались прахом пластины драконьей чешуи, и красные руны, сверкавшие на них прежде, запоздало таяли в воздухе. – Увидимся в Совнгарде, thuri.

Силгвир не успел ответить ему: истонченное до нити мгновение, натянутое самой острой в мире струной, сковало его законами времени, не позволяя совершить ни единым событием больше.

А потом струна лопнула.

Тело Рагота вздрогнуло, будто по нему прошла незримая волна, и рассыпалось серыми песчинками мертвой пыли, оставляя после себя только сверкающие очертания духа. Но едва его коснулось гибельное дыхание Драконобоя, и сияющий призрак разбился маревом осколков, высвобождая с собственной смертью силу, что могла позволить человеку коснуться звезд.

И за миг до того, как Драконорожденный смертный взглянул в самые сокровенные тайны своей сущности, вспыхнул ослепительный свет, прожигая насквозь ткань раздробленного на части Времени, поскольку здесь и сейчас более не были властны законы оков над освобожденным его отцом.

А потом остались только холод и тьма.

Комментарий к Глава 24. Дороги, которые нас выбирают

Bovaalikus - скользкий

viingnu aar, tahrodiik do vahrot, vobal nikriin - бескрылый раб, предатель клятвы, ничтожный трус

Ysmir, vahlok do Jul, mulaagiil bolaav dinok - Исмир, защитник людей, чья сила дарует смерть

Ysmir, thur do Strun, Du’uliil bolaav Suleyk - Исмир, повелитель Бурь, чья Корона дарует власть

========== Глава 25. За краем вечности ==========

Холод.

Холод.

Холод замораживает дыхание в груди, не позволяя крови течь по артериям, не позволяя ни единого движения, ни единого события в своей совершенной неподвижности. Еще четырнадцать неслучившихся ударов сердца, и он – Герой ли, бог, смертный – уже не поднимется с черного снега.

Станет его частью.

Продолжением абсолютного холода.

Х о л о д н о.

Холод сжигал энергию его души, единственного, что могло еще жить в ледяной тьме, и жизнь, что могла длиться десятилетями, сжималась в минуты. Когда-то давно – наверное, в какой-то из прошлых жизней – он слышал истории о замерзших землях, где холод останавливал движение мельчайших частиц, и слышал, что могло его остановить…

Нет. Он не мог слышать об этом.

Не было такой силы у всего смертного рода, что могла противостоять подобному, что могла привести в равновесие однажды утраченный баланс и возместить потерю энергии, что прежде питала…

Глубоко в груди лед жегся не хуже небесного пламени.

Питала…

Огонь внутри перестал быть беззвучным.

Питала Время.

Что-то тяжело двинулось в промерзшей до хрустального звона клетке ребер, двинулось, замерло и неохотно отпустило второй удар. И – уже уверенней – забилось разлаженным гулким ритмом, медленно-медленно, не в силах вернуться к прежнему ходу.