Сколько же длилась проклятая война, если после гибели Мираака Валок еще остаток жизни правил отколовшимся от Скайрима куском земли, и Солстхейм процветал – насколько он мог процветать в то время?..

Зал Совета встретил Силгвира тяжелым молчанием. Из восьми жрецов здесь осталось всего двое; кто-то, знал стрелок, отправился на Солстхейм, но куда исчезли оставшиеся – ему не сочли нужным сказать.

Вольсунг на мгновение подняла глаза от расстеленных перед ней карт Скайрима и других провинций; кивнула, приветствуя Драконорожденного.

- Славного дня, Конарик.

Покосившись на второго жреца, Силгвир решил на всякий случай не спорить с «Конариком». Хевнораак брезгливо скривил губы, но смолчал: он был больше занят остатками еды на столе, нежели картами мира или одним лесным эльфом, по нелепости судьбы нареченным драконьим жрецом.

- Похоже, вы не теряли времени даром, пока Рагот водил меня по всему Истмарку, - тихо пробормотал Силгвир, внимательней взглянув на аккуратно исписанные чернилами пергаменты. Это были не древние карты – да и как бы они пережили четыре тысячелетия, - но современные, с имперскими печатями. Он понятия не имел, откуда жрецы достали их, и не был уверен, что хочет знать.

- И теперь я беспокоюсь, что мы привлекли лишнее внимание, - неожиданно серьезно отозвалась Вольсунг. В голосе ее низко вздрогнули тугие струны хаафингарского ветра. – Но у осторожности слишком велика цена.

ястребиный крик вырывается из человечьего горла, соленый от не-драконьей крови

Силгвир резко сморгнул жуткий всполох видения-памяти, едва не пошатнувшись. Привкус железа и слабости не уходил с языка.

- Я ищу Валока… может быть, он где-то недалеко? – его собственный голос прозвучал хрипло и тяжело, словно это он Кричал до крови и изнеможения тогда, четыре тысячи лет назад, сражаясь с глашатаем божественной воли. Вольсунг качнула головой.

- Валок сейчас в своих владениях. Зачем он тебе?

- Я… – Силгвир запнулся, нерешительно отвел глаза. Но всё же ответил искренне: - Я хотел расспросить его о Мирааке. Они ведь были друзьями… кажется. Или нет…

Плотно сжатый клубок чужих воспоминаний вздрогнул внутри. К имени Валока в нем вело слишком много нитей, перепутанных и заплетенных безумным узором; Силгвир не мог разобраться в нем.

- Они были друзьями, хорошими друзьями. Мы и не сомневались, кому велеть отправить в Обливион его поганую драконью душу.

сияние мотыльковых крыльев режет в стеклянное крошево плоть и дух

Хевнораак смотрел прямо на него. От слишком точного взгляда слепых глаз тянуло нечеловеческой жутью.

- Ну да ты и сам знаешь, - засмеялся ричмен. Смех у него был жесткий, царапающийся, точно попробовал бы рассмеяться ворон. – От тебя смердит Херма-Морой за милю.

Понравились мои мотыльки?

Силгвир сморгнул. Голос жреца звучал в его голове, вкрадчивый и смешливый.

Хочешь потанцевать с ними еще раз?

Отчего-то стало невозможно дышать.

Десятки невидимых крошечных лапок заелозили по коже – по лицу, по рукам, под одеждой. Силгвир слепо взмахнул рукой, пытаясь отогнать незримых мотыльков, но те лишь настойчивей стали биться в лицо, заползая в уши и рот, не позволяя сделать ни единого вдоха…

Ледяной ветер прокатился по залу, оставляя изморозь за собой. В глазах Вольсунг серебрилась гроза.

- Держи их при себе, Хевнораак, или в следующий раз сам подавишься шелкопрядами, - ровно произнесла она. – Если Рагот прежде не вспорет тебе брюхо.

- Прежде чем я вспорю ему брюхо, стоит ли мне узнать, за что я это сделаю? – буднично поинтересовался Рагот, шагая в зал. Силгвир радостно вздернул кончики ушей и тут же напрягся: атморец по-прежнему был в полном своем доспехе…

удар невообразимой силы раскалывает землю до самых ее глубин

И с отрубленной головой в руке.

Подойдя к столу, Рагот спокойно бросил на него свежий трофей, вынудив Вольсунг поспешно отодвинуть пергаменты. Голова принадлежала неизвестному альтмеру: побелевшая кожа всё ещё хранила золотистый тон, светлые, почти серебряные длинные волосы беспорядочно слиплись от крови. Ушей у мертвеца уже не было.

- Что, атморские привычки – убивать по эльфу с утра? – осклабился Хевнораак. – И это меня называют дикарем?

- Ты дикарь, потому что ты выродок, - по-дружески объяснил Рагот. – А остроухого выродка нашел Восис у западной обзорной башни. Похоже, что он следил за Бромьунааром, но сглупил, когда понял, что его заметили: набросился на драконьего жреца. Дурак.

- А драконий жрец от большого ума прикончил его вместо того, чтобы порасспрашивать.

Рагот ухмыльнулся.

- Если следили двое, зачем оставлять обоих в живых? У второго еще даже есть уши. На случай расспросов.

Хевнораак одобрительно расхохотался и поднялся из-за стола, отшвырнув в угол обглоданную кость, что держал в руке.

- Вот это другой разговор. Где его отыскать?

- В пыточной, конечно, - фыркнул Рагот. – Восис отдаст его тебе.

- Побыстрей, - строго предупредила Вольсунг, - развлекаться будешь в другое время. Узнай, что ему известно и кто его послал, и возвращайся.

Хевнораак остановился и обернулся через плечо.

- Вольсунг, о сиятельная дочь первого вздоха Кин, - ричменский акцент ярче окрасил его речь, - мы стоим у самого конца Времени. Ради всего дурного в этом мире и за его пределами, не мешай мне проводить его так, как я того желаю.

Вольсунг не стала тратить слова на ответ, и Хевнораак скрылся за чернотой в дверях. Рагот задумчиво вертел в пальцах острое окровавленное ухо мертвого эльфа.

- Альдмери, опять, - без капли брезгливости Вольсунг склонилась над отрубленной головой. – Ничего удивительного, что они нашли нас. Со всеми этими порталами и временными уловками Бромьунаар для любого мистика сейчас – что маяк для моряка.

- Я думаю, за нами уже раньше следили, - равнодушно сказал атморец. – Я Кричал на весь Скайрим, когда убил последних Языков Паартурнакса, и только глухой не понял бы, что это не Голос Довакиина.

Или еще раньше, подумалось Силгвиру. Он смотрел на исковерканное гримасой смерти лицо альтмерского шпиона – а вместо пустых глаз мертвеца видел мягкий золотой взгляд Вираннира, талморского советника из Коллегии.

По воле ли случая Раготу так легко удалось раздобыть посох Магнуса? Действительно ли никто не видел его – или сочли более полезным не мешать?

- У нас все еще довольно времени, чтобы исполнить свой долг, - тихо произнесла Вольсунг, выпрямляясь. – Отправляйся на Солстхейм. Бромьунаар выстоял четыре тысячи лет и выстоит еще; я куда больше боюсь того, что мы не сумеем договориться с Азидалом, и нам придется снова отправить его к Садовнику. Помимо того, Азидал служил Мирааку, а имя предателя уже звучало в стенах Бромьунаара этим утром.

- Я хотел позаботиться о Форелхосте, - упрямо сказал Рагот.

- Твой слуга уже возвращен в мир живых, кто еще заботит тебя в пустом могильнике? Теперь хватает и живых, кому нужна защита.

Рагот резко поднял голову. Черные волосы его рассыпались по плечам.

- Не говори о них так, Рассветный Крик Кин, - тихо Сказал он. В Голосе Меча Исмира рокочуще перекатывалась гроза. – Ни о друге моем, ни о моих людях. Ни даже о Монастыре, чьи стены верно служили домом последним из верных. Это мои владения теперь, и никто другой не имеет над ними власти.

Вольсунг не ответила. Взгляды жрецов встретились, словно клинки в бою, и в зале на долю мгновения пахнуло снежным холодом; но этот же холод таили в себе и прозрачно-янтарные глаза жрицы Кин. Силгвир не слышал ничего, кроме всепоглощающей тишины, но был уверен, что ему просто не позволили услышать лишнего.

Рагот отвел взгляд первым.

И, развернувшись, молча зашагал к выходу, не попрощавшись ни жестом, ни словом. Силгвир растерянно оглянулся на Вольсунг. Та устало опустилась за стол, отбросив длинные белые косы за спину.

- Иди за ним, - тихо велела ему жрица, когда чернота за дверьми отправила служителя Исмира в иную Эру. – Если он не защитит тебя, то больше никто не защитит тебя, Конарик.