- Я могу поверить, что памяти об иных восстаниях не осталось потому, что вы не оставили никого в живых, - наконец ответил стрелок.

Рагот криво улыбнулся.

- Дочь дочери Sonaaksedov Vurgaaf, имя которой словно черви на языке, подняла бунт, когда мы прогнали последних Od-Fahliil с тамриэльской земли и ещё не успели восстановить силы. Когда я вышел со своими людьми против тех, кого она собрала, нас оказалось втрое меньше. Луны не успели пройти полный цикл, как она красовалась на колу у ворот Саартала. Я держал её живой полный год, хоть и приказал зашить ей рот: у меня не было терпения слушать её визг. Всё дело в том, Довакиин, что среди бунтарей были и искусные воины, и хорошие стратеги, и умелые маги, и славные ремесленники… но не было никого, кто владел бы тайной Голоса. До них были другие отчаянные безумцы, что решились выступить против нас – и все они разделили одну и ту же судьбу.

- А во время Драконьей Войны… – тихо проговорил Силгвир. Он уже понимал, почему драконьи жрецы впервые не сумели удержать власть.

- Paarthurnax.

От Голоса Рагота вздрогнула и приникла к земле низкая жесткая трава предгорий.

- Zok dukaan gruth do Pah-Tiid. Gruth mu nis prodah. Я не видел равного предательства. Я не знаю, как Dovah может так исковеркать собственную суть, отвергнуть своё имя, продать Suleyk трусливым рабам. Ты знаешь, что значит его имя, маленький эльф? Таким он был. Гордым. Жаждущим. Беспощадным. Его боялся всякий, у кого хватало на то рассудка. Sonaaksedov хранили Ro между людьми и драконами, но даже нам едва удавалось уравновесить его жестокость. Воистину, он был братом Алдуина: я преклонял перед ним колени в восторге и страхе, как вдыхающий гнев стихии в оке бури. Я редко был уверен в исходе наших встреч, но Алдуин благоволил мне, и, быть может, кровавые письма Sahqosik были не последней причиной тому. Не все жрецы были столь удачливы.

Силгвир растерянно покачал головой. Ему казалось, Рагот говорит про совершенно иного дракона, не того, кто стал наставником людей; не того, кто стал ему – Драконорожденному – мудрым советчиком и подмогой на пути Героя.

- Партурнакс… совсем не такой.

Рагот ядовито усмехнулся.

- О да, он стал совсем не таким. Он сбежал прочь, туда, где ни наши Голоса, ни Голоса повелителей не могли достать его, и научил рабов Thu’um. Именно тогда ещё один глупый мятеж стал войной. Нет, раньше; когда Паартурнакс заключил этот подлый союз с Харальдом, верховным королем с кровью Исграмора в жилах. Трусливая погань, Харальд боялся нас! Боялся нашей власти, нашей силы, боялся того, что мы всё ещё можем воззвать к Атморе и бросить на его земли новые армии прошедших сквозь горнило Рассвета – о, как страстно я мечтал об этом во время войны. Законы Атморы свято чтили драконов и их служителей. Харальд сдох бы, повешенный на городской стене, как воровское отродье, - Рагот зло сжал руку в кулак. Его Голос, в минуту гнева приоткрывший частицу истинной своей силы, заставлял испуганно дрожать мелкие камешки на земле. – Первым из всех Верховных Королей Скайрима со времен Исграмора Харальд отказался от Атморы. Он привлёк на свою сторону рабов, пообещав им свободу и силу, пополнил ими собственную армию – и, с помощью Паартурнакса, приобрёл послушных его воле Языков. Тайна Голоса более не принадлежала нам одним, и Языков становилось всё больше и больше, в то время как мы были вынуждены строго блюсти древние законы – ибо что, как не они, отличало нас от шакалов Харальда? За нами шли те, кто верил, что мы правы. Кто верил, что править достойны лишь сильнейшие, и сила подчиняется лишь тем, кто достоин её взять, как завещали боги моего народа… боги! Где были боги, когда пали врата Бромьунаара?!

Где был ты, Исмир, к которому я взывал тогда?

Несказанное горьким осадком растаяло в соленом воздухе Истмарка. Силгвир беспомощно стиснул в кулаке лямку походного мешка.

Он помнил святилище Форелхоста.

Помнил, как Рагот стоял на коленях перед статуями богов, читая молитвы, и в его Голосе не было ни гнева, ни обвинения – лишь вина, благодарность и обещание. Богам, что предали его, он признавался в собственном поражении; богам, что оставили его, он возносил хвалу за дарованную ему жизнь; богам, что только молчали в ответ, он обещал служение и победу.

Силгвир, валенвудский охотник, не знал, кто был прав в той войне – и был ли прав хоть кто-то. Но он до рези в груди знал одно: подобная верность должна быть оплачена.

И подобная верность стоит дороже золота и дороже крови.

- Прости мои слова, - тихо сказал Рагот, не глядя на него. Голос жреца снова был спокоен, и его сила больше не вырывалась наружу. – Если боги не вмешались, значит, тому была причина, я знаю это. Недостойно служителя позволять себе подобные мысли и тем более облекать их в слова, и я стыжусь своей слабости.

- Давай остановимся на привал, - неловко предложил Силгвир. – Я бы поохотился. У меня уже ни крохи не осталось…

Атморец, остановившись, обернулся и внимательно скользнул взглядом по его лицу. Силгвир чуть смущенно шевельнул ухом.

- Ну, я-то не умею питаться магией…

Рагот устало, но беззлобно фыркнул.

- Если чутьё не изменяет мне, то я ощущаю колебания энергий недалеко отсюда. В пяти-шести милях от нас будет святилище Кин. Это мирное место, открытое любому путнику; в моё время туда приходило множество воинов просить благословения Матери Ветров и её помощи в бою. Там ты сможешь поохотиться вволю и отдохнуть.

Драконий жрец снова двинулся вперёд, и Силгвир, торопливо нагнав его, зашагал рядом.

- Разве Кин не защищает диких зверей? Тем более, рядом со своим святилищем? – стрелок был бесконечно рад, что разговор о Драконьей Войне перетек в иное русло. Харальд, Партурнакс и боги были теми вещами, о которых с Раготом надо было беседовать очень осторожно.

Драконий жрец только хмыкнул.

- Так говорит имперская вера? Кинарет, защитница природы? Хах. Может быть, в Сиродиле природа столь нежна, что ей требуется защита. В Скайриме она убивает без колебаний всех, кто слишком слаб, чтобы защититься. Кин любит добрую охоту, маленький эльф; но охоться здесь лишь в её имя. Отец Охоты не властен над этими землями.

Силгвир дернул ухом. Проведя детство в джунглях Валенвуда, он привык шептать перед охотой краткую молитву Хирсину, прося благословения и внимания. Он редко убивал в честь дэйдрического лорда, но в день призыва, когда мог, возносил надлежащие дары, и в следующий год его стрелы били вернее, а добыча была богаче – и хитрей.

Лорд Хирсин был неотделим от Валенвуда, как Валенвуд был неотделим от него. Даже И’ффре, формирующий-и-завершающий, движущийся-и-всесущий, не спорил с властью Отца Охоты над Зеленью, но они делили эту власть, и между ними редко случались споры. Тех, кто выбирал путь Охоты, забирал к себе Хирсин, те же, кто предпочёл неподвижную единочертанность Костей Леса, уходили к И’ффре.

Силгвир мог представить, что Хирсин так же делит власть с Кин на севере Тамриэля.

- Тебе не понравился Предвестник-оборотень, - вспомнил босмер. Рагот неохотно качнул головой.

- Я знал многих достойных людей, что были внутри волками. Хмелел с ними от вина из одного кувшина и от крови одной добычи. Но титул Предвестника – это бремя славы Исграмора, требование быть достойным его имени. Исграмор не склонял колен ни перед кем, кроме богов и драконов, и никогда он не предавался волчьему безумию.

- Предыдущий Предвестник просил исцеления, чтобы пройти в Совнгард. Вместе с ним исцелились и другие – только Эйла и Вилкас остались оборотнями, - Силгвир поднял голову, чтобы увидеть лицо драконьего жреца. – А ты был в Совнгарде?

Рагот рассмеялся – но даже смех не скрыл оттенок горечи.

- Я? Нет, маленький эльф. Не потому, что мне закрыта туда дорога, как закрыта она слугам Отца Охоты. Но, когда я уйду в Совнгард, скорее всего, я уже не смогу вернуться на землю людей. Nuz ahmiki ni los oblaan.

- Но ты ведь хотел покинуть Тамриэль, - настойчиво заглянул ему в глаза Силгвир. – Ведь ты… вчера, с этим ритуалом Исмира… ты ведь и правда хотел, чтобы тебя… ну, как будто отпустили. И про Совнгард ты меня никогда не спрашивал… только про этих еретиков.