- Это… это как Прядильщики, - пробормотал Силгвир. Баланс между Зеленью и народом босмеров был знаком ему с рождения, и с рождения он чувствовал тонкую неосязаемую грань, что не мог понять ни один чужеземец.

Чувствовал ли так же Рагот грань между людьми и драконами?..

- И каждый из жрецов есть аватара своего бога, - продолжил атморец. – Только тот, кто доказал Suleykii против Suleyk каждого из восьми Голосов Бромьунаара, достоин чести стать Голосом Алдуина. Meyz Konahrik.

- А что значит «доказал Suleykii»? – Силгвир завороженно приопустил кончики ушей. – Победил?

- Да, победил каждого из верховных жрецов, - лениво подтвердил Рагот. – На моём веку было два Конарика. С первым мне не довелось сразиться, и я не пожелал бросить ему вызов, а второй… хах. Второй подарил мне одну из самых славных битв, что я видел; вечная хвала ему, и пусть будет его мёд в Совнгарде слаще поцелуя Дибеллы. После его ухода в Дом Шора так и не нашлось достойного воина, что смог бы занять его место.

- А… Исмир? Ты видел настоящего Исмира? – ссутулившийся босмер, не отрываясь, зачарованно смотрел на него.

- Настоящего Исмира? – Рагот усмехнулся. Ладонь его скользнула на рукоять меча, бережно и ласково погладив льдистый металл. Лезвие бесшумно выскользнуло из ножен, блеснуло заплясавшими на клинке искрами волшебного костра. – Я не сосчитал бы жизни, которые оборвал этот меч, Довакиин, и не сосчитал бы жизни, которые он сохранил. Я видел настоящего Исмира: однажды он шёл под знамёнами Пяти Сотен. Я видел Исмира, Голос которого прозвенит у Горы предателей. Я видел Исмира, грудь которого распахнется, и из неё будет бить свет, красный, как сердце бога. Я видел Исмира, вступающего на вечную стражу Арены с двумя хускарлами. О чём ты хочешь услышать? О том, как он сражался и умирал за своих людей, или о том, как сражался и умирал за него я?

Силгвир растерянно вздрогнул, когда его горла почти коснулся – дохнул бессмертным морозом на кожу – острый холод острия. Но холод замер, как замер ледяной статуей Рагот, не позволив лезвию сдвинуться ни на волос.

И меч, что мог бы сразить лучшего воина Скайрима, лёг на ладони своего хозяина даром верности.

- Этот клинок служит тебе, маленький Исмир, - глухо и медленно проговорил атморец, не поднимая взгляда от бесстрастно сверкающей стали. – Моя жизнь принадлежит тебе ko pah-Tiid. Rahgot Sonaaksedov, Zahkrii-Spaan do Hin, lost Tinvaak.

Воздух почему-то коснулся гортани сухой болью.

Силгвир решительно замотал головой.

- Нет. Нет, это… это всё неправильно, - он подался вперед, отчаянно ловя взгляд поднявшего голову Рагота, - и нечестно. Я не Исмир… меня ведь даже нарекли не драконьи жрецы, а Седобородые, которых ты сам убил за предательство и ересь! Откуда ты можешь знать, что Исмир действительно во мне воплотится?

- Идущие избранным тобой Путем всегда идут по обманчивым снегам сомнений, - спокойно произнес Рагот, не шелохнувшись. – Zu’u Sonaaksedov. Zu’u Sonaakseysmir. Морокеи прав. Я был слеп от безумия унижений и упрямства. В том моя вина, и я заплачу за нее собственной кровью, если ты пожелаешь.

Меч извернулся в руках Рагота, лёг остриём к сердцу, замер острой кромкой в сильных ладонях. Силгвир смотрел на рукоять, пустующую для его руки, и не осмеливался поднять взгляд.

- Забери мою жизнь, если не хочешь моей службы, - тихо, но ясно проговорил Рагот. – Если я недостоин служения. Если я… достоин Совнгарда. Никто другой не благословил меня смертью.

Ладонь, слишком маленькая для того, чтобы держать атморский меч, обхватила рукоять, и Силгвир не чувствовал ни холода стали, ни дрожи пальцев, словно не его рука протянулась к чужому клинку. Он чувствовал тяжесть меча – и чувствовал бессмертную ярость, туго бьющуюся в груди, у которой замерло острие лезвия.

Он был вправе забрать вечную жизнь – пусть когда-то десятки умирали с хвалой на губах, чтобы длить её.

Он был вправе покарать за отчаяние – ибо когда-то тот, кто поклялся в вечной верности, сдался и потерпел поражение.

Он был вправе наградить за верность – ибо когда-то тот, кто умирал за него, не решился ступить в священный Зал Славы без благословения на то.

Блеклые глаза драконьего жреца остались прозрачно-пусты, когда пламя магического костра яростно взвилось, отступая от холодного лезвия упавшего на землю клинка. Силгвир испуганно отдернулся прочь, в ужасе прижав уши; что бы ни пробудилось в нём на мгновение, оно было столь же древним, как Апокриф Хермеуса Моры, но, быть может, куда губительней и страшней.

И оно, пробудившись, хладнокровно взвесило предложенную жертву – и отказало.

- Ты чего, - спутанно забормотал Силгвир, до боли в костяшках сцепляя вмиг ставшие мокрыми руки в замок, - ты… зачем?!

Рагот, неподвижный, словно скала из вековечного льда, лишь устало полуприкрыл глаза.

- Время неверно. Ты ещё не Исмир, маленький эльф. Но Исмир придёт в этот мир снова, и ты будешь его вместилищем.

- Не хочу я быть ничьим вместилищем! – зло крикнул Силгвир, резко поднявшись. Холодный истмаркский ветер наотмашь хлестнул по лицу, по мокрой одежде, выдирая из неё остатки колдовского тепла. – Не хочу быть ни Героем, ни Исмиром, ни Алдуином, ни кем там ещё! Мне не нужно твоих клятв и твоих жертв! Сам разбирайся со своими драконами и своим культом, раз уж воскрес!

Рагот осторожно подобрал меч, позволив огню вновь успокоенно подняться вверх. Провёл ладонью по лезвию, счищая приставшие крупинки сухой земли.

- Я не убью тебя за твои слова, - очень тихо сказал он, - ибо твой страх и твоё невежество говорят за тебя. Zu’u fent aak hi ko Boven. Zu’u fent aak hi ko Vensethu’um. Таково моё Слово. Но если ты ещё раз уронишь моё оружие во время священного ритуала, я укорочу тебе уши, будь ты хоть тысячу раз Исмир.

- Да с чего вы вообще взяли, что я Исмир?! – отчаянно воскликнул Силгвир. Он бы отступил подальше просто из осторожности, но ледяной вечерний ветер с восточных гор, пронизывающий до костей, заставлял его жаться поближе к костру. – Ну, так сказали Седобородые. И что? От того, что они сказали несколько слов на Довазуле, я стал воплощением бога? Ну, может, битва с Алдуином и правда повторяет легенду о Шоре и Альд, но ведь я ни разу не проявил себя как Исмир! Я не сражался ни за Скайрим, ни за сынов Севера, ни за что там положено сражаться Исмиру…

Рагот неторопливо вложил меч в ножны и лениво потянулся.

- Я вижу теперь знаки, что должен был увидеть сразу же. Разве не любопытно, Довакиин: почему ты пробудил первым именно меня? Почему тебе я принёс клятву верности, хоть должен был бы вырвать тебе сердце перед собственной гибелью? Почему – и что ты увидел в святилище Форелхоста? Наконец, почему тогда, когда я просил Исмира о помощи, ты привёл меня к священной маске, что я считал утерянной навсегда? Истинный ответ на эти вопросы один.

- Но… – Силгвир открыл было рот, но бессильно умолк, не найдя, что возразить.

Он не знал, что привело его в Форелхост. Он искал кого-то, кто также был бы последним, как Последний Драконорожденный; он искал того из Драконьего культа, чьи знания были бы полней – но была ли то единственная и настоящая причина его выбора?

Силгвир не знал.

Он больше не был уверен.

Потому что он помнил, как горели жаждой смерти глаза Рагота, когда тот, едва вернувшись с порога Совнгарда, готов был убить его перед взглядом Одавинга. И помнил, как завороженно замер, почти задыхаясь молчанием неизведанного, в святилище Монастыря перед статуей Исмира – и помнил, как смотрел на безучастный каменный образ бога в Вайтране, стоя в пьянящем цвету Златолиста.

- Ну, - буднично сказал Рагот, откладывая в сторону снятые с пояса ножны и магический посох, - я понятия не имею, как учить тебя Языку. Но помню, как сам учился Голосу. Истмаркский ветер холоден и хитер, Довакиин, а твоя одежда высохнет нескоро… ночью тебе будет непросто.

Силгвир настороженно приподнял кончики ушей и выпрямился, но жрец опередил его: