Тейвенаак не единственный из Дова, кто слышит Совет, но единственный, кто Говорит на нём.

- Бромьунаар не должен пасть, - низкий рык дракона отзывается гулом в груди. Морокеи остаётся единственным из жрецов, не склонившим голову в ответ.

- Немного осталось сыновей Атморы среди верных, и даже если мы опечатаем Бромьунаар, как опечатали потерянное святилище – можем ли мы верить, что Древний Свиток не откроет его?

Рагот тяжело выдыхает пахнущий железом и пеплом воздух. Полотнище знамени, гордого драконьего знамени Конарика, вздрагивает от его дыхания.

- Им нечего делать в святилище, покуда они не получат головы всех верховных жрецов. Но слова Морокеи правдивы. Слишком мало памяти Атморы в крови служителей.

- Истина, - чуть наклоняет рогатую голову Тейвенаак. – Но льды Времени – не единственная надёжная печать, Ярость древних лесов.

И он снова молчит, поскольку цена за подобное слишком высока даже для него.

Но у них больше нет выбора, кроме единственного – погибнуть за честь или за долг.

- Я останусь, - говорит Морокеи следующей ночью.

Их всего трое из восьми здесь, Вокун и Хевнораак – те, чья битва идёт после захода солнца; Кросис погиб, отрезанный от основного войска при переходе через горы, Отар и Накриин держат оборону у священного храма Алдуина. Все, кто мог, пришли на защиту Бромьунаара, и десятки драконьих жрецов уже погибли за него, и десятки ещё сражаются.

Они слишком много потеряли, без устали споря друг с другом, пока не ослабли даже их Голоса, но больше на споры не осталось времени.

- Это не твоя работа, Око Джунала, - сквозь зубы цедит Рагот, сжимая рукоять меча. – Уходи.

- Ты нужен людям, - спокойно отвечает Морокеи. Рагот упрямо фыркает.

- Я нужен, чтобы умереть в самом славном бою, какой только видел свет Магнара, и я чувствую его приближение. Мои воины готовы к смерти. Это наш путь.

- Ты нужен в бою, - неожиданно соглашается Вольсунг. Ястребиные перья в её белых косах поблескивают огнями костров. – И потому сражайся. Здесь место не воину, но стражу. Но Накриин далеко от Бромьунаара, и Отар с Вокуном будут нужны, чтобы сохранить жизнь и веру в тех, кто ещё не ушёл в Совнгард.

Морокеи легко склоняется в благодарном поклоне. Вольсунг, Рассветный Крик Кин, мудра, как может быть мудра только женщина, и не раз её Голос решал спор Совета после ухода Конарика. Рагот делит с ней неистовство битвы, Морокеи – спокойную мудрость знаний, ибо Кин есть начало всему, а служитель – лишь её отражение.

- Ты будешь нужен, Меч Исмира, - он глядит прямо в глаза Раготу, позволяя времени задержать свой ход. – Ты будешь нужен, и будь готов сделать правильный выбор.

Следующая заря приходит в Бромьунаар красной от крови.

Рагот смотрит на своих людей – тех, кто остался, кто ещё способен сражаться, кого не забрал с собой Морокеи. Все, кто верен ему и мог прийти к Бромьунаару, стоял за него до конца. Скотоводы. Охотники. Младшие драконьи жрецы. Воины. Дети. Каждый из них знает цену своей жизни и своё место в этой войне.

Рагот тоже знает это.

У других ворот торгового района стоит Вольсунг с двумя драконами, у третьих – Вокун с Хевнорааком. Все они говорят своим людям одно и то же.

«Умрите, если потребуется».

«Выживите, если сумеете».

- Масло кончилось на прошлом закате, - шепчет кто-то вне строя – его голос не может скрыть страха. Без масла им не удержать ворот. Стрелы тоже кончаются – мастера Бромьунаара без устали ковали и чинили оружие и броню, но оружейные опустели, и стрел, которые они собирают с мертвецов, недостаточно.

- Приготовить онагр, - щерится Рагот, и старик Фернскар подхватывает его ухмылку. Его люди тоже жаждут крови. И эта краткая месть, божественное благословение, будет слаще совнгардских пиров и желанней объятий женщины.

- Убрать запоры! – кричит Агнарильд у ворот, и огромные окованные железом брусы, зачарованные старым оружейником и остановившие вражеский таран и Голоса еретиков, поднимаются вверх, освобождая путь.

Заря дышит на Рагота свежей кровью, когда он выходит ей навстречу.

Один из генералов Харальда, Тригмунд, встречает его взгляд – со страхом, поскольку страх и покорство – удел рабов, но Тригмунд опьянен своей собственной властью, и страх не властен над ним. Рядом с Тригмундом – Языки и маги, готовые закрыть его от удара, и потому он готов встретиться с верховным жрецом лицом к лицу.

Раньше он склонялся до земли, стоило служителю драконов остановить на нём взгляд.

- Чьи сапоги ты лижешь теперь, червь? – ухмыляется Рагот.

И швыряет ему под ноги изуродованные знамёна тех, кто был столь смел и глуп, что встал на его пути.

- Ты можешь убить меня, но Бромьунар будет носить знамя Верховного короля, - твёрдо отвечает Тригмунд, и Рагот презрительно щурится: рабы привыкли сносить плевки, когда истинный воин и властитель уже всадил бы сталь ему в глотку за подобное оскорбление.

Взгляд Тригмунда обращается к тем, кто стоит за спиной Рагота – к тем, кто остался верен.

- Верховный король дарует жизнь тем, кто отринет рабство и встанет на бой с тиранией драконов, - звучный Голос молодого Языка касается тёплым ветром каждого в строю – ветром, чья сила необузданна, но горяча. – Власть, которую украли их рабы, будет принадлежать достойному человеку, и сила, которую они из страха скрывали от нас, будет доступна каждому.

Рагот думает, что не испил бы ни глотка его крови, даже если бы ему поднесли её в дар.

Кто-то из его людей думает так же. Три стрелы убивают Языка прежде, чем Тригмунд успевает повернуть голову, и он нелепо валится вперёд, разбивая стройный ряд. Где-то за воротами взлетает вверх железная праща онагра, обрушивая десятки отрубленных голов на щиты войска Тригмунда. С мертвецов собирали не только стрелы.

Рагот вскидывает к пламенеющему небу клинок.

- Слава и смерть!

Бромьунар подхватывает его слова многосотенным эхом, словно драконий Крик.

- Слава и смерть!..

…змеится ввысь треугольнотный наконечник Песни-Лисьего-Хвоста-Ханса, оплетая врагов времякружьями рун неслучившегося ИС(гра)МИР, и вдруг сбивается от чужих Криков уставший Голос, и распадается недозвучавшая Языкопеснь,

…сверкают не знающими промаха лезвиями Летописцев ослепительные крылья мотыльков, но даже их сияние угасает, обнажая дух танцующего с ними любовника Дибеллы,

…горит гроза, разбуженная Свадебным Криком Ястреба-и-Змеи, но ярче неё горит солнце, стекая на землю золотом и кровью,

…остановите его, скорей, баллисты к бою, убейте его,

…Крики сжимают пространство со всех сторон, затягивают в безмолвную трясину, не позволяют вырваться,

…поднимайся, мы не можем удержать их!

Стрела со всхлипом вошла в горло младшего драконьего жреца, и секунду спустя чей-то клинок, безудержно сверкая зачарованием, пронзил его насквозь. Рагот вскинул посох, вызывая кольцом вспыхнувший вокруг колдовской огонь, но рядом оставались лишь те, кому было поручено если не убить, то удержать его на месте.

Морокеи стоял у самых ворот торгового района, и за ним стояли те, кто должен был сохранить Бромьунаар.

К ним неумолимо стремилась ощерившаяся сталью река армии Харальда.

Не успевая заслониться, Рагот выдохнул впитавший кровь и пепел воздух на Языка, что уже готов был вогнать ему в живот лезвие меча, и того разорвало изнутри, облив сражавшихся рядом кровью и потрохами. Оставшиеся не могли остановить людей Верховного короля, не могли заслонить Морокеи от непрестанно творящейся боевой магии, от стрел и мечей.

И это значило – он не успеет закончить ритуал.

Это значило – они потеряют Бромьунаар.

Рагот опускается на колени посреди битвы и из последних сил сжимает рукоять вонзенного в землю меча. Эта Языкопеснь была начата им давным-давно, и осталось совсем немного, чтобы её закончить.