К ужину Валок всё-таки успел, хотя вид у него был довольно растерянный. Силгвир приложил все усилия, чтобы не расхохотаться в голос, потому что его силы воли не хватило на то, чтобы не подсматривать за тем, как драконий жрец справится с новой для него опасностью.

- Здесь живут странные люди, - наконец вынес вердикт Страж, выхлебав разом полкружки мёда. И решительно придвинул к себе жареную баранину.

- А Рагот до сих пор не появился? – Силгвир немного надеялся на продолжение веселья, хотя с Раготом надо было быть несомненно осторожнее. Он вместо волшебных огонечков мог бы и огненные шары наколдовать, ради жертвы во славу Исмира.

Валок мотнул головой.

- Я, кажется, понимаю Рагота, - задумчиво сказал младший жрец, проглотив ещё немаленький кусок баранины. – Я считал, что мы должны быть ближе к своим людям, мы всё-таки не драконы, но… волшебные огоньки?

Силгвиру пришлось срочно отвернуться.

- Если Рагот не появится ночью, я позову его утром, - с легким подозрением добавил Валок. – И никаких больше волшебных огоньков. Я не хочу, чтобы Меч Исмира поднял меня на смех, потому что такое он будет припоминать мне до следующей кальпы.

Утро над Айварстедом оказалось скайримским, холодным, пусть и солнечным. Умываясь ледяной водой Йоргрим, Силгвир с тоской вспомнил о валенвудских ручьях и водопадах, чистых, как алинорский хрусталь, но куда теплее. На омовение в горных реках Скайрима были способны только норды, чья шкура выдерживала самый лютый холод.

- Заканчивай мутить реку, Довакиин, - за его спиной неожиданно вырос Валок, непривычно хмурый и сосредоточенный. – Тур сработал.

- Что значит сработал? – Силгвир поднялся, отряхивая капли с рук. – А где Рагот?

- Не знаю. Видимо, он телепортировался ночью. Но фермер говорит, что видел ближе к рассвету уходящего к Глотке Мира воина, одетого в сверкающую броню, с мечом и волшебным посохом. Клянется, что не пил на ночь.

Фермер явно пережил ночью сильное потрясение. Седой Йофтор виновато покачивал головой:

- Да я отлить вышел, а тут… вспышка, да не как от магии, а неслышно совсем. Я проморгался, смотрю, а передо мной стоит кто-то, доспех сияет, в руке посох, как у колдуна, лица не разобрать, и выше меня чуть не на голову. Спрашивает, где ему Седобородых найти. Я вроде ответил… что тропа эта к самому Хротгару ведёт, мимо ворот не промахнётся… страшно было, а ну как он посохом махнет, а от меня и костей не останется. Но живым ушёл.

- Да и отлил заодно, наверное, - буркнула жена фермера. – Сколько раз я тебе говорила, не пей эту дрянь гвилиновскую, пей мёд!

- Да не пил я! – Йофтор сердито бахнул кулаком по бревенчатой стене дома. – Говорю тебе, был он здесь! Уж боги знают, кто, а верно, к Седобородым он не на чай пошёл. Я шесть десятков зим землю топчу, знаю, когда крови ищут.

Силгвир замотал головой. Рагот не мог этого сделать. Рагот обещал ему.

- Но он же… – внезапное понимание выбило из него воздух словно тупым ударом. – Валок, ты можешь открыть к нему портал?!

- Не могу, если он мне такой же тур не поставит, - проворчал Валок. – Ты похож на разумного эльфа, Довакиин. Разве ты не запретил ему убивать твоих союзников?

- Да, но я говорил только о Партурнаксе… и я не брал с него клятвы, - Силгвир стремительно повернулся обратно к седому фермеру. – Когда он ушёл? Где он сейчас может быть?

- Да Шор его знает, - обозлился Йофтор. – Не очень давно. Но ты его на своих двоих вряд ли догонишь, а на лошади по Семи Тысячам…

Силгвир уже не слушал его. Лиловое пламя жадно вдохнуло воздух, прежде чем засиять холодным мертвым светом внутри неживого коня. Арвак нетерпеливо заржал, торопя седоков, прежде чем стрелой прянуть по мосту через Йоргрим, к тропе, что поднималась на самую Глотку Мира.

Арвак знал лишь пьянящий дух погони. Ему не было дела до Семи Тысяч ступеней.

***

- Мы пытались остановить его дважды, - глаза Вульфгара смотрели мимо взгляда Арнгейра, сквозь темные стены древнего монастыря. От едва слышного шепота Языка вздрогнул камень стен. – Он не внял нашим предостережениям. Он презрел наш Голос. Он идёт убить нас.

- Ярость ослепляла драконов и их служителей, - склонил голову Арнгейр. – Если он переступит порог Хротгара со злым умыслом, он умрёт. Но прежде, чем Кричать, мы Говорим.

- Он идёт не Говорить, Арнгейр.

- Но нас ведёт Кин, и её милость не только в битве, - властно отрезал старший Язык. – Мы будем Говорить.

Человек в доспехе из красной драконьей чешуи остановился перед чёрными воротами Высокого Хротгара. Снежная пыль, взметаемая ветром, не касалась его, словно неведомая сила хранила воина даже от чужого прикосновения.

- Откройте ворота.

Слова древнего языка растаяли в вое снега, отразившись от бесстрастного металла – произнесший их не был хозяином здесь и не был гостем. Языки хранили молчание, и только древняя маска скрыла кривую усмешку пришедшего: молчание было трусостью испокон веков.

Ворота стояли, как стояли века и тысячелетия.

Но когда из тишины рождается Голос, выкованный в рассветном огне молотами неначатых, неоконченных и прожитых-не-им-но-всеми-кто-есть-он войн, молчание отступает. Голос несет в себе память о мотыльках, беспечно порхающих над застывшей Вне Всего землей, и память о крови, что греет истерзанное жаждой горло, и память о славе, и память о смехе, и память о мире.

Но сейчас в нём нет ничего, кроме холодной горечи мёртвого тысячи лет клинка.

Голос сильней молчания.

И Голос разрывает древний металл, пробивая насквозь дерево и сталь, ломая запоры и петли механизма, дробя камни, словно хрупкие кости – и впервые ворота Высокого Хротгара более не могут его защитить.

Незнакомец входит в уродливую брешь, переступая через искореженные осколки, спокойно, словно не в его Голосе пела кровавая Ярость, обещая битву и гибель, и Арнгейр не может разглядеть его глаз за ритуальной маской.

- Много лет назад я проиграл войну, - говорит драконий жрец, не скрывая более своей силы, и звучание Довазула взметает каменную крошку под его ногами. – Я увёл своих людей в крепость на краю Скайрима, и, даже когда нас нашли прислужники короля-предателя, мы могли выдержать осаду. Мы могли уйти снова, уйти ещё дальше от своей земли, но выжить. Только кто-то из вас, бывших рабов, по нелепости судьбы одаренных незаслуженными знаниями, пришёл к Форелхосту, и то, что не мог сделать Скорм со своими людьми, сделал один Язык. Монастырь Форелхоста пал.

- Никто из нас не несет ответа за ту войну и за преступления, что были совершены драконами и восставшими, - Арнгейр разводит руки в стороны. Ладони его пусты. – При мне нет оружия, драконий жрец. Уходи с миром. Твоя вера мертва тысячи лет, и ошибкой было решение Довакиина вернуть тебя в этот мир. Ты, забывший свое истинное имя, больше не нужен здесь.

- Моё истинное имя начертано у моей могилы, старик, на Стене, хранящей отголосок моей сути. К ней ты посылал Довакиина, глупого мальчишку, не знающего ничего о своей судьбе? Сколько могил ты осквернил его руками, сколько драконов пало от его стрел, пока ты пускал его на след чужого могущества, откармливая его силой, как свинью на убой?

Арнгейр молчит, и Рагот подходит ближе, не страшась готовых к Крику трёх Языков.

- Я знаю, зачем ты делал это. Я знаю, к чему ты готовил его тогда, и почему так осторожно ты давал ему кусочки силы, боясь скормить ему, ненасытному, слишком много. Потому что ты знал, что Ось всегда стремится к равновесию, или Партурнакс нашептал это тебе. Он сотворил ересь, какой нет равных; он сотворил вас, ничтожеств, не заслуживших ни силы, ни Голоса, неспособных познать истину веры и отдать ей должную плату. Я заберу его голову или умру, но смотри на меня, как смотрел бы на свою смерть: ибо я – тень спицы, которая пронзит твоё лживое сердце.

Арнгейр умирает секундой раньше, чем остывает эхо последнего слова.