- И хватает льда, - закончил Рагот. – Yol.

Пламени Силгвир не увидел.

Успел увидеть только ослепительную вспышку, пробившуюся из тел редоранцев – и в следующую секунду обратившую их в серый пепел. Полумрак гробницы вздрогнул, качнулся перед глазами от почти-абсолютной силы Ту‘ума, но соткался вновь спустя мгновение.

- Твой Голос верен тебе как прежде, - заметил Валок с долей одобрения. В голос младшего жреца вплеталось незаметными нитями уважение – и восхищение достойного достойным.

- Tul nii lost ni pogaas kriist fusrot. Ты запечатаешь их саркофаги?

Младший жрец, не колеблясь, кивнул.

- Эта честь горше, чем я мог бы подумать, - тихо произнес он, подойдя к открытым саркофагам, в которых лежали завернутые в саваны тела.

- Горькая честь – честь тем не менее, - отозвался Рагот. – Запечатай их сталгримом. Это люди гордого племени севера, их любовь к снегам – как любовь Дова к небу. Они достойны.

- Ты убил лучших на этом острове, чтобы вернуть меня к жизни. Верно говорят, что даже уважение твое цвета крови.

- Уважение иного цвета не стоит и медяка.

Медленно вытянув руку ладонью вниз, жрец Солстхейма глубоко вздохнул. Выдох был неслышен – но от касания обледеневшего воздуха замерли даже побелевшие стены.

- Praan ko dremlok, ahmulle ahrk kimme do dii deylok Veysenor, Kiir do dii Kiir, mindun do dii Slen, mindun do dii Zii.

Голубой лед рос из мертвых тел. Полупрозрачные кристаллы множились, расползались по мертвецам, накрывая собой льняные саваны, навеки запечатывая саркофаги скаалов. Из-под неровно обрезанной ткани невидяще глядел вверх Тарстан, первый осквернитель гробницы древнего Стража, но мутная пленка разрастающегося льда уже целовала его лицо.

- Zu‘u Vahlok Sonaaksedov, Mindungein Haal do Stuhn, faal Rel ahrk Zul do Veysenor, bolaav hei Atmora kogaan ko Iiz-Tiid Ek unslaad Vu-Ul. Mu los pahgein. Aal Sovngarde dahmaan hin zahrahmiik ahrk zin bolavaan wah hi.

Светлый лёд, заполнивший саркофаги, вспыхнул ярче снега под солнцем – и впитал собственное сияние, отразив его колючими гранями и скрыв внутри. Гордый голубой холод сталгрима ныне был тверже гранита – и он хранил упокоенных от жадных взглядов и рук.

От саркофагов тянуло вечностью.

- Я не стану хоронить эльфов по священным обычаям Атморы, - пусто произнес Валок. – Ссыпьте их прах в урны, верные, и оставьте в крипте.

- И это уже слишком большая честь для них, - поморщился Рагот. – О последней колыбели в крипте Sonaaksedov смели мечтать немногие из храбрых воителей, эти же эльфийские щенки удостоились ее только потому, что их кровь была достаточно горяча для ритуальной жертвы. Развей их прах по ветру. Пусть унесет его в море к берегам Ресдайна.

- Ты не на своей земле, чтобы распоряжаться почестями, воздаваемыми в мое имя, Меч Исмира, - твердо отрезал Валок. – Я Сказал своё Слово.

Рагот помедлил, но спустя пару мгновений с достоинством склонил голову.

- Я не стану оспаривать его.

- Тогда мой долг убитым отдан, и пусть примет их Шор на лунных берегах. Что до нас, то выпей со мной доброго меда, zinaal Rahgot, и не держи на меня зла, - примирительно проговорил Страж, повернувшись к старшему жрецу.

- Ты верен своей чести. Меж нами нет обид, а все недоразумения смоет мёд, - согласился Рагот. – Позорно предлагать эльфийские кушанья властителю Солстхейма, но наш выбор в этой эпохе скудней нищенского. Мои владения сровняла с землей война, а священный Монастырь Форелхоста, что стал моим последним убежищем, был осквернен и ныне полон смертью… торжественные пиры ждут нас только в Совнгарде.

- Во время военных походов мы делили друг с другом и со своими воинами последний хлеб и не желали иных пиров. Веди; я последую за тобой.

Силгвир понятия не имел, что ему делать с двумя живыми драконьими жрецами. Если в гробнице Валока этот вопрос ещё не приобрёл всей остроты, то в Тель Митрине – более чем.

- Хозяин этой башни ушёл исследовать развалины древних храмов, он вернется нескоро, - негромко произнес Рагот. – Слуга!

Дровас неразборчиво крикнул что-то с нижнего этажа, но соизволил показаться, недружелюбно щуря красные глаза. Он явно не испытывал к Раготу никаких приятельских чувств после погрома, который устроил в Тель Митрине едва воскресший драконий жрец.

- Приготовь для нас славный ужин, - велел Рагот, даже не поглядев на управителя. – И будь порасторопней, раб.

Дровас возмущенно прижал уши и гордо выпрямился.

- Я тебе не раб, ты, грязный нордский…

Рагот молча обернулся.

Встретившись с его взглядом, Дровас умолк на полуслове, словно задохнувшись собственным голосом. И, сжавшись, торопливо кивнул. Жрец презрительно отвернулся от него, и лишь тогда, Дровас, будто освободившись от незримо стиснувших его стальных оков, как можно скорее сбежал вниз, на кухню Тель Митрина.

- Он тебе не раб, - справедливо заметил Силгвир. – И он тебе не слуга.

- До тех пор, пока он не сможет бросить вызов силе другого, он будет слугой каждого, - равнодушно уронил Рагот, проходя в обеденную комнату. Валок молча последовал за ним.

- Теперь на моей земле все так беспокоятся об участи рабов или таков только Драконорожденный? – прохладно поинтересовался младший жрец. Рагот неодобрительно фыркнул.

- Рабство запрещено. Запрещено, Валок!.. Теперь рабы, и семьи рабов, и потомки рабов не связаны законом оставаться рабами, и только кровь выдаёт их. Им платят медью и серебром, а они сделались горды, словно заслужили эту плату великими сражениями, и наглы, как только могут быть наглы черви, которым позволили притвориться драконами. Неисчислимы проклятья выдумавшим подобное утешение слабых и дураков! Хвала богам, на Севере ещё не запретили добрую драку!

- Хевнораака не хватил удар, когда он об этом услышал? Совнгард должен был бы принять его в ту же минуту, - хохотнул Валок, но голос его не хранил и доли того веселья, что подразумевали слова.

- Это ещё впереди, если мне придется поднимать этого безумца из могилы, - скривился Рагот. – Сожри Оркей его кости… хотя он не поверил бы мне, пока не увидел бы этого своими глазами.

- Сложно поверить в то, что мир неплохо жил без нас четыре тысячи лет, - тихо заметил Валок. – Ведь были за это время и великие войны, и великие правители, и сменялись боги… о нас хотя бы остались песни.

- Они бы не посмели нас забыть, - Рагот сжал руку в кулак, не замечая, как в голосе его блеснула мертвая сталь. – Даже шакалы Харальда не посмели бы нас забыть.

Валок не ответил.

В свете огня и волшебных светляков Тель Митрина Силгвир впервые сумел рассмотреть его, легендарного победителя и тюремщика Мираака. Ритуал вернул ему молодость и силу, как и магия Тельванни вернула их Раготу, и окрасило волосы и короткую бороду истинно нордским пшеничным золотом. Он более походил на древнего норда, нежели Рагот; черты старшего жреца в незапамятные времена выточила Атмора, Валок же соединил в себе и тамриэльские, и атморские корни. Силгвир, забывшись, неосторожно поймал его взгляд – внимательный, но не режуще-острый.

У Валока были глаза воина. Но воина, вступавшего в бой лишь тогда, когда в том была необходимость.

- Всё это место пропитано чужеродной магией. Она не была рождена на Солстхейме. И я чувствую, как вся эта башня смердит чарами Херма-Моры, - Валок перевел взгляд на Рагота. – Здесь всюду гниль его обмана. Зачем ты привёл меня сюда?

- Иначе бы ты ел и спал в эльфийской таверне, - бросил атморец. – Затем, чтобы ты посмотрел, во что превратился Солстхейм ныне. В твоих руках этот забытый богами осколок земли процветал и славился, сейчас же здесь живут только разрозненные отшельники, крохотное нордское племя и серокожие эльфы, те, кого мы знали свободными от проклятья кимерами, которым принадлежит единственный город. Даже этот город, торговый порт, на грани вымирания; ещё немного – и даже эльфы бросят его. И весь Солстхейм от южного берега до северного пропитался насквозь дыханием Херма-Моры и магией Мираака. Почему ты продолжал спать, когда его чары дурманили разум здешних жителей? Забыл ли ты свою клятву за тысячи лет, Vahlok?