- Ты был в Валенвуде? Я думал, Драконий Культ не ладил с другими землями, особенно с эльфийскими, - деликатно заметил Силгвир, ставя в угол свой походный мешок. Рагот лениво махнул рукой.

- Мы вступали в сражение с эльфами при каждом удобном случае, но разве не так же мы делали и друг с другом? До лесного королевства я дошел почти случайно: помнится, тогда меня оскорбил один из айлейдских полководцев, и я штурмовал его город у берегов Нибена до тех пор, пока мы не решили этот вопрос честным поединком. Там было недалеко до границ молодых земель Каморана, и мне стало любопытно.

- Ты штурмовал айлейдский город, вдалеке от границ Скайрима, потому, что тебя оскорбил тамошний правитель? – осторожно уточнил Силгвир. Атморец удивленно поглядел на него.

- Разве сейчас так не делают?

- А как ты вообще остался жив?

- Мы прервали поединок, когда он стал слишком опасен. От моих боевых Языкопесен взбудораженные Воды Забвения выплескивались на Арену, а айлейдский лорд танцевал на светоносных костях добродетели, и буйство цветов выжигало спектр смертной жизни. Мы были рядом с его городом. Он предпочел прекратить первым и извиниться, и я ушел с миром, уведя с собой оставшихся в живых своих воинов. Айлейды горды, как тысяча собранных воедино их предков, но и не лишены холодной рассудительности, что нечасто можно сказать о детях Атморы.

Рагот почти мечтательно вздохнул.

- Moro sul. Moro grah. Хорошая песня вышла бы из этой истории, да мой скальд сгорел живьем, глядя на дуэль. Пусть Этериус легко примет тебя сегодня, Довакиин, а если твой путь снова уклонится от его Рукава на тропы Апокрифа, помни: ты лакомый кусок для Демона Знаний, но ты можешь заставить его подавиться.

Драконий жрец исчез в тенях Тель Митрина бесшумно, растворившись в теплом аромате магии и грибного дерева. Синеватые искры левитационного устройства растаяли мгновенно, едва вознеся гостя в библиотеку, под самый свод башни, а Силгвир ещё долго смотрел в пустоту.

Пустота стучала внутри драконьими душами. Билась мерным тугим барабаном, всплесками силы смывая из существующего здесь и сейчас – несущественное.

Словно вспомнив о чем-то, Силгвир шевельнулся, как пробуждающийся ото сна. Поднял свой походный мешок – он осел на столе бесформенным узлом, не закрытый даже простейшим охранным заклинанием, даже защитой от дождя и воды. Только Пёрышком когда-то Сергий Турриан зачаровал его, но и это зачарование ослабло со временем.

Холодным синим металлом из-под складок грубой ткани оскалилась маска Морокеи.

Силгвир провёл по ней кончиками пальцев, не решаясь вытащить на свет: опасно-чуждо смотрел на него древний артефакт кровавого культа, не место ему было здесь, в Тель Митрине, пусть даже тельваннийская башня легко приняла бы и его.

Маска рождала холод.

Маска рождала страх.

Всего раз Силгвир осмелился надеть на себя маску культиста – и никогда в жизни больше не сделал бы этого. То была ритуальная маска Кросиса, первого встреченного им драконьего жреца, похороненного на вершине Двуглавого пика. Этот же пик избрал своим логовом один из младших драконов, и, Силгвир готов был поклясться, убить дракона было куда легче, чем проснувшегося жреца.

Но когда Кросис все-таки рассыпался в прах на растаявшем, потекшем водяными струйками от огненной магии снегу, Силгвир собрал оставшиеся трофеи – сильный волшебный посох и заинтересовавшую его маску. Но не разобрал тогда, почему дохнул на него горный ветер гибельно-затхлым дыханием чужой вечности, и почему поползла по хребту чужеродная дрожь.

Что увидел, надев маску, - не помнил.

Помнил, как сорвал её, задыхаясь, захлебываясь неумолимо хлынувшими в него знаниями – знаниями того рода, что он не способен был даже понять; это было лишь ощущением, но ощущением, будто артефакт впился в самую сокровенную его сущность незримыми крючьями и врос внутрь, безжалостно коверкая и меняя своего владельца. Кросис прорастал в нём изнутри подобно ядовитой спорынье.

Маска была сильнее его тогда.

Сейчас – он не хотел проверять.

Но собрал каждую, и ни одну не решился продать. Девять масок жрецов пылилось по всем его убежищам в разных концах Скайрима, он едва ли помнил, где какую оставил – но маску Морокеи, он точно знал, он принес в Коллегию вместе с Посохом Магнуса. Ее не тронул ни Сергий-зачарователь, ни другие любопытные исследователи.

Быть может, они лучше, чем Силгвир, чувствовали древний запрет.

Быть может, удача отвела их взгляды от артефакта, шепча – не сто̀ит, не пробуй, не тронь…

Пропущенная в петли веревка стянула горловину мешка тугой удавкой висельника. Силгвир забросил его на плечи и шагнул в незримый левитационный поток, чтобы десятком секунд позже небрежно бросить в угол своей комнаты.

Над Солстхеймом стояла ночь, но утро подступало с неумолимостью палача. Только с лучами зари охотник собирался отдать дневному свету островные владения: ночью выходят на свободу те, кто живёт чужой кровью.

Ибо таково Rotsuleyk, Слово Могущества, Закон и Право, выше которого только Скарабей и его Любовь.

***

- Славная добыча, - отметил Гловер, принимая сырые шкуры. Дальнейшую работу Силгвир всегда оставлял другим, пусть и получал за проданные кожевенникам необработанные шкуры значительно меньше, чем мог бы получать за уже готовые.

- Всё с Солстхейма, - усмехнулся Силгвир. Пепельные снега острова не были столь щедры, как западные предгорья Скайрима со свежей хмельной зеленью по весне, но и здесь его добыча оказалась весьма достойной. – За этой лисицей я гонялся так долго, что без пары хитростей не видать бы тебе этого меха.

С тех пор, как он вернулся в Тель Митрин, прошло уже несколько дней – дней, что были милосердны к нему в сновидениях и в охоте. Его луку нашлось достойное применение здесь, как и его навыкам следопыта; Солстхейм укрывал звериные тропы пеплом, песком и снегом, безжалостными морскими ветрами путая любые следы и изнуряя охотника в долгой погоне. И снежная лисица, избравшая своими землями окрестности бывшего торгового поста Восточной Имперской Компании, долго водила своего преследователя по берегу залива, прежде чем по неосторожности или беспечности поймать молниеносный поцелуй стрелы.

Серо-серебристый мех, какого не сыскать больше ни в каких краях, кроме Скайрима и Солстхейма, оценивался купцами в полновесное золото. А в краях, где джунгли легко давали приют любой жизни и так же легко отбирали его, живущие знали, что упорного и не сдавшегося жестокости изматывающей погони награждает благосклонностью Отец Охоты.

Но в этот раз охотник не желал ни драгоценного меха, ни опасно-манящего внимания Хирсина. Его вела не та жажда крови, что вдыхает в смертных Волк-Олень, не сумасшедше-опьяняющий азарт бега и гона, но сила, сила, которой не было равных.

Suleyk.

- Горожане кажутся беспокойными, - заметил Силгвир, беспечно оперевшись на верстак. Гловер мрачновато хмыкнул, прищурился на взметенный ветром рыжий песок.

- Дальний патруль редоранской стражи не вернулся. Трое ушло, трое пропало. На рассвете прошлого дня был их дозор, Морвейн всё ждёт, что они вернутся – нынче каждый человек у него на счету. Дом Редоран пока ещё не прислал ему новых людей.

Силгвир мгновенно посерьезнел.

- Никто не искал их? Я убил нескольких пепельников по пути сюда, собирался отвезти скаалам сердечные камни… но с пепельниками редоранская стража справилась бы. Драконов над островом я не видел. На месте Морвейна я бы отправил поисковый отряд уже сейчас.

Гловер пожал плечами.

- Если поговоришь с капитаном стражи, может, он наймет тебя. Ты же следопыт, да и Вороньей Скале не раз помогал.

- Может быть, - пробормотал босмер, зорко вглядываясь в дальний конец улицы, врезающийся в громаду Бастиона. Помедлив, Силгвир выпрямился и шагнул из-под навеса дома кузнеца на пыльные камни главной дороги города. – Я поговорю с ним. Но всё-таки к скаалам мне надо, а то мне кажется, что эти камни приманивают ко мне пепельников со всего южного побережья.