«Страх паденья. Падать сладко…» Страх паденья. Падать сладко. Нет спасенья. Нет порядка. Ни покою, ни отбою. Не злорадствуй, бог с тобою. Чёрт закинет. Бог не выдаст. Ты готовь парадный выезд, Но, меняя обстановку, Не профукай остановку. Батарейки, механизмы, Шестерни вселенской тризны. Трижды кречет кукарекал. Через реку ехал Грека. Стикс, Нева, Навильи, Сена Манят необыкновенно. Невелички, недотроги, Мы порвём бинты-дороги. Мы напишем и исполним. Землю топотом наполним. Всё моё – твоё до гроба. Бестолковые мы оба. Безлошадные – и ладно. Падать будет не накладно. Немудрёная загадка. Падать долго. Падать сладко. «Красивая? Необычайно…» Красивая? Необычайно. Умная? Глубоко. Изысканнее розы чайной. Неуловимее облаков. Естественна? В каждом жесте. Преданна? До конца. Возле неё нет места Пустопорожникам, подлецам. Счастье что – отвлеклось, бедняжка. Сердце с космосом – визави… И дрожит на рассвете чашка В долгожданных руках любви… «Перевёртыш потерянной памяти…» Перевёртыш потерянной памяти, Подхалимка, пройдоха, покойница… Ночь за ночью в окно моё пялится. О приличье ничуть не заботится. По итогам минувшего месяца По нездешним чертогам бродяжкою Натаскалась. И в пору повеситься. Или хоть по сусалам с оттяжкою. Показуха пропавшего без вести, По краям обведённая грифелем, Поучает, что надо, мол, крест нести Поневоле, по делу, по Гринвичу. Пострашней твоего крокодильчика, Поигристей штрафного шампанского. Поскромнее, потише бы, Лиличка, Да без этого мутно-шаманского. Пошинкуй-ка в капусту последствия Перманентного поиска логики. Перебиты осётры на нересте. Пережаты в труху анаболики. По понтам, по одёжке, по совести — Поздно править и падать в истерику. Просто полную версию повести Подожги – да по ветру, по берегу. «У дождя, оказывается, твои глаза серо-зелёные…» У дождя, оказывается, твои глаза серо-зелёные. У дождя твой голос. Он мне сказал, Что мы, образно выражаясь, разветвлённые, Как, допустим, как хотя бы и эти кусты, Посаженные по разные стороны изгороди И всё-таки переплетённые (я и ты), Разросшиеся и зацветшие после изморози. У дождя твои шаги и твои касания. Но я не боюсь солнца, как не боюсь расстояния. День рождения Этот город, этот голод, голубь Ходит по карнизу. Чай заварен, лёд расколот, И обиды тянут книзу. Тянут грохнуть, бляха муха, Об пол сердце и посуду. Лето – бабка-повитуха, И младенец не отсюда. «Мазл тов», – шепнула липа. Молоко в сенях прокисло. Тишина. Жара. Ни всхлипа. Ни пророчества, ни смысла. Вейзмир! Плачь, кричи! Иначе Так и будешь тенью тени. Роженица что-то прячет Под сведённые колени. Ничего, жестокий август Нападёт на след июля. Не дождутся… Я оправлюсь. Я сумею. Да смогу ли Всхлипнуть, крикнуть, воплотиться Хлебом, солью и прощением. Замусоленной страницей, Новым боевым крещением Окажусь ли поневоле? Наливай вина в стаканы. Не бывает меньше боли. Слишком поздно. Слишком рано. «Золотое сечение…» Золотое сечение. Золотые ворота. В гуще столпотворения Без царя и пилота Безвозмездно, беспочвенно, То вороной, то сойкой, Я лечу, и прострочены Швы-маршруты над койкой. Я лечу, и мне кажется Направление верным. Истребителям вражеским Без серпа, да по нервам. И вот-вот, без сомнения, Врежусь за поворотом В золотое сечение, В золотые ворота. «У движения нет объяснения…» У движения нет объяснения, Оправданья тем более нет. Продолжение стихотворения — Новостной и библейский сюжет. Ответвлением райского дерева Или отсветом пламени зла Я своё направленье проверила, Стрелку компаса уберегла. От пожара и до наводнения, С воскресения до похорон Я в законе стихосложения Признаю самый верный закон. «Когда в запасе два пути…» Когда в запасе два пути, Ты третьего не жди. И воду в синем треснутом стакане не мути. Открой бутылку белого Холодного вина. Желанья оголтелого, Трусливого и смелого Напейся допьяна. Когда в букете смешаны Любых мастей цветы, Не сортируй на разные подвиды красоты. Любуйся и не умничай, Вдыхая аромат. Ведь так же кем-то смешаны, Над гибелью подвешены Учитель, враг и брат. |
