Снова нежно вступили скрипки. Еще не улеглось смятение. Трубы, неубежденные, недоверчивые, уговаривали сами себя: может быть, все неправда? Резко ударили тарелки: нет, обман! Точно, обман!

Запел кларнет. Робко, с жалобной надеждой. Как цветок раскрывается после дождя. Грустный, обманутый холодным ливнем цветок. Оркестр поддержал – не все потеряно. Альты и виолончели повторяют, опять вдыхают жизнь в характерную партию, которую приятели уловили в первой части произведения. И вновь кларнет, озираясь, на ощупь, будто незрячий, вытянув перед собой руки, вступает на прелестный луг, где поют райские птицы – альты и скрипки.

Струнные, повинуясь властному жесту дирижера, доказывают: да, не все потеряно. Счастье есть, оно рядом, стоит только протянуть руку! Флейта успокаивает, ласкает, призывает к безмятежности. Вступает весь оркестр – мощно, торжествующе: есть любовь, есть радость! Но литавры предупреждают, призывают к бдительности. Где-то затаилась новая беда!

Да, верно, скрипки меняют тональность, появляется диссонанс. Тромбоны подсказывают, что на горизонте снова формируются грозовые тучи. Звучит знакомая партия; студенты понимают, что она относится к конкретному образу, ранимому и нежному.

Мрачно утихают трубы, ворчат, словно прислушиваясь. Слышна неуверенная свирель, но она растеряна и встревожена. Снова беда, несчастье!

Повторяется фрагмент основной партии, но сколько теперь в нем горя! Что случилось? – вопрошает оркестр. Что? Это конец! Да, несомненно, конец! Трагический и страшный!

Сдержанно скорбит оркестр. Слышны вскрики, нет, вопли отчаяния…

Это конец! Конец. И безнадежный, прощальный грохот литавр…

Стихла последняя нота. Зал некоторое время сидел в молчаливом оцепенении, потом загрохотал от аплодисментов. Митя и Степа изо всех сил колотили ладонью об ладонь, не скрывая восторга неофитов. Потом исполнялось еще несколько произведений, но того ошеломляющего чувства, которое заставляло сердца чуть ли не выпрыгивать из груди, приятели уже не ощутили.

Выйдя на мороз, студенты оглянулись на афишу. На ней первым номером значилось: П. И. Чайковский «Франческа да Римини».

В общежитии, кутаясь в одеяло и расхаживая по комнате, Степа размышлял вслух:

– Ты обратил внимание, Митяй, на руки дирижера? И музыканты вроде смотрят в свои ноты, глаз не подымают? А как он ими умудряется управлять? Помнишь, махнул левой – скрипки как за занавеску спрятались, притихли? Потом правой – раз! А там трубы… Аж мороз по коже!

Но и дирижеры, наверное, бывают разные. Кого мы сегодня видели? Не помнишь? И я не помню. Но, говорят, гений!

Митя слушал товарища и что-то параллельно обдумывал:

– Если к рукам дирижера прикрепить маленькие лампочки. Штучки по три…На суставы… И в темной комнате снять на видеокамеру! Потом по каждому кадру определить координаты светящихся точек. И скормить все компьютеру… Собственно, почему бы нет? Пусть, кстати, и координаты компьютер вычисляет.

Степа приостановил движение и сходу включился:

– Камеру цифровую. По этому анализу пишем программу и делаем робота. Скармливаем ему нашу программу и получаем гениального дирижера!

На следующий день оба студиозуса ни свет ни заря примчались на свою кафедру автоматики. Доцент Камышан, заведующий кафедрой, в это время еще попивал дома кофеек из персональной фарфоровой чашки, вывезенной в свое время в качестве трофея из поверженной Германии. Расписные ангелочки на чашке благостно улыбались и наивно не предвещали сего дня сверхъестественных событий.

Под своим кабинетом завкафедрой обнаружил двух возбужденных студентов и по их лицам сообразил, что отныне и во веки покой ему будет только сниться.

Мысль, скупо изложенную на бумаге, доцент ухватил, обдумал в течение полуминуты и благословил Митю и Степу на научные дерзания. Окрыленные приятели вышли в коридор и только тут спохватились, что дядька-Камышан не подсказал им, где же найти для эксперимента хоть самого завалящего дирижера, который согласился бы пожертвовать собой во имя науки?

В филармонию идти было откровенно боязно. Там витали музы, не знающие слов тиристор, припой или реле. Нужно было найти что-либо попроще. Например, предложил Степа, Дворец культуры.

Во Дворце культуры авиазавода новаторы нашли хоровой кружок и тут же в него записались. На первую репетицию оба студента прибыли как лазутчики во вражий стан, настороженные и внимательные. Аккомпаниатор за роялем дал им возможность пропеть вслух по парочке нот, чтобы удостовериться, что ни об одного из них медведь не споткнулся. В общем, остался доволен то ли мощью, то ли тембром: студенты старались!

В дополнение к роялю перед хором со стуком и скрипом разместился ансамбль народных инструментов – баян и две домры.

Получив на руки листочки с текстом и место в строю себе подобных, Митя и Степа уставились на хормейстера, который развел руки в стороны – точь-в-точь как та заморская знаменитость. Хормейстером была девушка, ровесница наших автоматчиков. С короткой стрижкой и в блестящем лиловом платье. Несмотря на зиму, рукава у платья были короткими и не скрывали локтевого и кистевого суставов. Плечевыми суставами было договорено временно пренебречь для упрощения математической модели.

Слов и мотива русской песни товарищи не запомнили. Чтобы не выделяться из массы, добросовестно и беззвучно открывали рты, усиленно таращась на хормейстера. Их поведение не осталось незамеченным. Когда был объявлен перерыв, девушка-хормейстер поманила обоих новаторов к себе и сразу же в лоб задала вопрос:

– Что вы здесь делаете?

Скрывать было нечего. Степа и Митя наперебой принялись объяснять идею, преданно заглядывая в синие глаза хормейстера, и тут же уговаривать ее дать согласие на проведение эксперимента. Девушка не сказала ни «да» ни «нет», удалила экспериментаторов из строя и предложила посидеть в зале. Приятели со спины следили за ее жестами и иногда, не выдерживая эмоций, шипели друг другу:

– На правую, на правую смотри: перемещение в трех плоскостях. Снимать придется двумя видеокамерами. Как мы сразу не додумались?

– Для начала нужно что-то простенькое взять. Хотя бы «Чижика-пыжика». Нам, боюсь, даже эта песенка пока не по зубам!

– Ваську Митракова с пятого курса попросим. Должен помочь с программой. Он гений, у него башка!

Хормейстер обернулась и погрозила пальцем. Митя со Степой притихли.

К хормейстеру все обращались «Дарья Степановна». Назвать ее Дашей ни у кого язык не поворачивался – хормейстер выглядела строгой и, может быть, даже заносчивой. Это наших студентов чуточку пугало.

С трудом высидев до конца довольно нудную репетицию, новаторы дождались, когда Дарья Степановна, отдав последние указания наконец освободилась. Они подошли к ней с немым вопросом на безмолвных устах и получили долгожданное согласие. Договорились, что принесут экспериментальный скарб во Дворец культуры и здесь, в этом зале, опробуют свою методику.

В назначенный день и час Митя и Степа приволокли в репетиционный зал два вьюка, предназначавшихся, судя по размерам, для верблюдов. Из вьюков грозно торчали копыта марсианских треног и угадывались мягкие очертания смотанных в рулоны проводов. Дарью Степановну усадили на стул и подступили к ней с видом средневековых инквизиторов. Особенно эффектно выглядел Митя с рулоном лейкопластыря в руках и блестящими портновскими ножницами.

После окончания процедуры облачения дирижер стала похожа одновременно на новогоднюю елку и на медузу физалию, распустившую по полу разноцветные щупальца. Установили свет и видеокамеры, проверили ноутбук, на который должна была стекаться информация. Запахнули тяжелые зеленые шторы. Убрали из кадра все, что могло бликовать и отсвечивать. Музыкальное произведение для пробной записи выбрал Степан. Его выбор пал на «Дубинушку» в исполнении Федора Шаляпина. Свой ретровыбор Степа объяснил тем, что при слове «ухнем!» дирижер вынужден будет махнуть руками с полной амплитудой, что позволит уточнить границы кадра и крайние точки на координатном поле.