Я решил написать рассказ от его имени, чтобы случайно не исказить ход повествования. А свои мысли приберег на окончание, чтобы не помешать думать вам.

Вертолет стриг воздух винтом с присвистыванием и прищелкиванием, кренясь при облете склонов ущелья, припорошенных свежим снегом. Вихрь от летящей машины сдувал с гребней белые шлейфы, которые быстро становились прозрачными, осыпаясь искрами на черно-синие тени от скал. Никаких следов – ни звериных, ни человеческих. Бесконечное небо и резко очерченный силуэт настороженной боевой стрекозы на фоне холодных вершин.

С этого начиналась каждая ночь. Уже добрых шесть месяцев. Стоило устроиться удобнее, подоткнуть подушку под щеку, изолироваться с помощью одеяла от внешних шумов, как на киноэкране всплывала и разворачивалась панорама гор. Белых, далеких гор в нежной голубой дымке. Затем как будто бы трансфокатор подтягивал эту панораму. Выше границы заиндевевших лесов прекрасно различались контуры искривленных лавинами березок. Стадо туров пятнышками охры пристроилось под выступом щербатой скалы. Вожак стоит несколько выше стада, и на снежном фоне четко вырисовываются его могучие рога.

Обшивка вертолета вибрирует, круглый иллюминатор по периметру подернут морозным туманцем. За спиной примостился желтый топливный бак. Как уснувший раскрашенный слон. От него веет холодом – машина всю ночь простояла на морозе. В наушниках голос командира:

– Здесь сужение. Внимание, пройдем в вираже.

Машина сильно кренится, до того, что вертикальные борта ущелья крестами ложатся на линию горизонта. Несильный удар. Потом жуткая тряска, и вой редуктора. Чей-то крик в наушниках:

– Падаем!

В иллюминаторе закувыркались белые пятна, перемежаясь темной зеленью пихт. Почти впритирку промелькнула скала, на которой только что стояли туры. Падение на крутой склон еще не предвещало гибели. В снежном месиве лавины вертолет начал беспомощно кувыркаться, вырывая клочья дерна обрубками все еще вращающегося винта. Потом со скрежетом ударился о скальную ступень и мертвыми обломками рухнул в лес. Через минуту последние хлопья снега, взметенные разбуженной лавиной, улеглись. Вновь наступила тишина, бесстрастная тишина затерянного в горах ущелья.

Надо повернуться на другой бок. Сон исчезнет. Это старый, проверенный способ. Сердце снова возвратит спокойный ритм. Дыхание станет глубоким.

Где-то щелкнул выключатель, послышался неприятный гул вибрирующей прокладки неисправного водопроводного крана. Черт бы побрал эти новые дома с их слышимостью! Кто из соседей сповадился в два часа ночи поливать цветы или мыть посуду?

Я ведь не летел на этом вертолете. Но помню каждую заклепку его корпуса, облезшую краску на топливном баке и запотевшие иллюминаторы.

Теперь я их хорошо вижу. Трое. Даже в сильную оптику прицела смотрятся черными черточками на бесконечном склоне. Такое впечатление, что они не шевелятся, застыли в ожидании. Можно зажмурить глаза, уставшие от блеска снега, и несколько минут просто полежать, отрешившись от действительности. Ведь придется стрелять, но чем все закончится – никто не знает. Вот теперь понятно, что они идут. Скорость движения скрадывается расстоянием. Они видны уже чуть левее гребня отрога. До них не меньше километра. Им наверняка тяжело идти по глубокому снегу, и на дистанцию верного выстрела они подойдут не раньше, чем через полчаса. Здесь, за большим камнем, на заранее уложенных гладких плитках серого сланца, разложено то, что может пригодиться для жестокого боя: автомат, снаряженные магазины, гранаты с вкрученными запалами. На моей стороне – расстояние, непролазные сугробы, неожиданность. Они не знают, что я здесь. Они не знают, что никогда не выйдут из этой долины. Уж я об этом позабочусь!

Видимость отличная. И ветра практически нет. Стрелять придется с небольшим возвышением. Один сильно хромает и отстает. Видимо, это раздражает остальных, судя по тому, что они часто резко останавливаются и оборачиваются к идущему сзади. Этот будет первым. Он замыкающий, выше всех по склону, и станет им помехой при возможном отступлении. Крупных камней поблизости нет. Укрыться от прицельного огня негде. Пока они сообразят, откуда стреляют, я успею разобраться со всеми.

На четыре щелчка сместил вертикальную наводку прицела. Голова «третьего», как я его мысленно окрестил, покачивается на острие шпенька. Видны борода и яркая светлая не то повязка, не то косынка, придерживающая длинные волосы. Вот он застыл. Наверное, отдыхает. Я задержал дыхание и плавно потянул за спусковой крючок.

Когда эта сволочь закончит терзать весь дом своим проклятым краном? И ведь не поймешь, где это, в какой квартире: сверху ли, снизу или сбоку? Кран запел басовитее и заглох. Слава богу!

Я никогда не готовился стать профессиональным охотником на людей. Даже зверей, если и убивал на охоте, то не из спортивного интереса, а с конкретной целью: в девяностых жрать было нечего. С раннего утра, если удавалось на базаре ухватить кусок говядины, наполовину мякоть, наполовину кость, это было удачей. Разозленная толпа выталкивала слабых и неуверенных. Как быстро звереют люди, доведенные до отчаяния! «Каждый сам за себя!» – вот девиз всех смутных времен. Работы нет, денег нет. Есть жена и дочь. Есть только ты, от кого зависит их жизнь. От твоей звериной изворотливости, жестокости и силы.

И без прицела было видно, как они неподвижно лежат на белоснежном полотне склона. Теперь уже горизонтальными черточками. В прицел видны пятна крови на снегу. «Первый» успел даже сбросить рюкзак и приложить к плечу автомат. Но выстрелить не успел. Во-первых, не знал куда, во-вторых, я оказался ловчее. «Второй» лежит лицом вниз. Это опасно. Я не уверен, что он мертв, поэтому стреляю еще раз, стараясь попасть в туловище. В прицел видно, как дернулось тело от попадания пули. Все, этот не встанет. «Третьего» я бил наверняка. Он лежит, задрав бороду к небу. Душа его уже в приемной Аллаха. Полежу еще. Кто знает, не покажется ли из-за перегиба склона еще кто-нибудь? Не хотелось бы лечь рядом со всей троицей. Тем более, что стреляющему сверху целиться будет сподручнее.

Иван почти всегда давал верную наводку. Бандиты ходили по горам туда-сюда, безошибочно полагаясь на неспособность ФСБ или милиции что-нибудь им противопоставить. Пограничники совершенно не брались в расчет, так как это были неопытные солдатики, которыми руководили такие же неопытные молодые офицеры. Более опытным возраст и здоровье не позволял рыскать по передовой, которой стал Главный Кавказский хребет. Тем более, не хватало нужного снаряжения и оружия. Даже информация, которую поставляла слабо разветвленная сеть осведомителей, приносила мало пользы. Бандиты никогда не спускались до тех мест, где боестолкновения становились неизбежными. Они использовали преимущество высоты, которое в горной войне всегда было и будет определяющим.

Может быть, лечь на живот? Не уходит упорно встающая в памяти картина – оскаленные белые зубы в окровавленном рту. Мертвые открытые глаза, сведенные в судороге ненависти брови. Ненависти ко всему миру и ко мне, которого он никогда не видел.

Снег хрустит под ногами. На подъеме дышать тяжело. Но мне нужно дойти до перевала и заглянуть вниз, в то ущелье, куда упал вертолет. Моя цель – вертолет. Эти не в счет. Эти не в счет! На войне убитых врагов не считают.

Откуда-то сбоку наискось перечеркнула склон стайка альпийских галок. Активные птички с красными лапками. Если их тут много, то трупы долго не сохранятся. Вот и седловина. Снежный надув на восточную сторону мешает заглянуть в ущелье. Отдыхаю, опершись на лыжные палки, затем начинаю переход влево, к выступающим скальным останцам. Нет, тут тоже надув и тоже опасно. Последний снегопад перекрыл все подступы к маршруту возможного спуска. Те трое траверсировали гребень с востока на запад: вон, видны их следы. Видимо, оценив лавинную опасность, решили обойти угрожающие склоны по логичному маршруту. Их беда, что у меня с ними оказалась одинаковая логика.