Однако Мэн Яо отнюдь не выглядел радостным. Он снова опустил взгляд, даже ссутулился, а плечи его, дрогнув, поникли.
— Прости, Сичэнь-гэ, — на грани слышимости произнес он. — Это очень щедрое предложение, и я благодарен за него, правда! Но я… я не могу.
— Почему? — Лань Сичэнь, получивший однажды однозначное разрешение на прикосновения, теперь действовал решительнее. Он вынул замурзанные палочки из рук Яо и сжал его подрагивающие пальцы в своих ладонях. — Почему, А-Яо? Что тебя держит в этом месте?
Мэн Яо на несколько мгновений прикрыл глаза. В какой-то момент Сичэню показалось, что тот не захочет говорить вовсе, и начал лихорадочно перебирать в уме все возможные и невозможные аргументы, однако Яо, тяжело и обреченно вздохнув, наконец произнес:
— Деньги, молодой господин Лань, — он сказал это, не поднимая глаз и не решаясь больше называть Сичэня братом. — Этому презренному нужны деньги. Даже если из меня и получится заклинатель, то пройдут годы, прежде чем я смогу заработать этим трудом, а здесь мне все-таки платят.
— Деньги? — недоуменно переспросил Лань Сичэнь. Его задело, что Яо перешел на официальный тон, однако он не мог винить его за это: друг боялся оскорбить его разговором о низменном предмете. — Но Яо, в Облачных Глубинах тебе не нужны будут деньги. Тебе не придется платить за проживание, и одежду мы нашим адептам всегда выдаем сами. Ты способный ученик, так что и оружие мы подберем для тебя с радостью. Иметь в своих рядах такого адепта — честь для любого клана.
Однако Мэн Яо, словно зачарованный, продолжал качать головой.
— Мне нужны именно деньги, — произнес он каким-то надтреснутым голосом. — Я не могу уйти в новую жизнь, не…
Он споткнулся, неловко глотнув воздух. Словно хотел и одновременно боялся произнести самые важные слова. Его вид, и без того усталый и потрепанный сегодня, сейчас рождал в сердце Сичэня глубокую щемящую жалость.
Лань Сичэнь разомкнул их руки и встал из-за стола. Однако прежде, чем Мэн Яо успел как-либо на это отреагировать, он аккуратно пересел поближе к нему и обнял за плечи.
— У меня есть деньги, А-Яо, — произнес он мягко. — Если нужно много, то можно продать украшения и подвески. Даже если на тебе висит какой-то старый долг, ты не должен позволять ему мешать твоей новой жизни. Кому надо заплатить?
Мэн Яо с усиленной скоростью замотал головой, и Сичэнь прижал его к своей груди. Так крепко и плотно, что нос Яо уткнулся ему в солнечное сплетение, ровно туда, где горело золотое ядро. Мэн Яо сперва дернулся в попытке освободиться, но утих быстрее, чем Сичэнь рискнул раскрыть объятия.
— Вы никогда себе не простите, если потратите деньги на такое, — почти беззвучно, хрипло, на грани слез прошептал Яо. — Вы сказали, что считаете меня хорошим человеком… И больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы вы запомнили меня таким. Не хочу увидеть в ваших глазах отвращение…
— А-Яо, пожалуйста… — у Сичэня у самого начало щипать в глазах. — Ты именно что хороший человек, вне зависимости от того, кто там чего считает. И я не представляю, что тебе надо было сделать, чтобы я смог испытывать отвращение к тебе. Ты звал меня братом — так не отказывайся от меня, не делай мне больно…
— Я… — Яо явно пришлось сглотнуть комок, вставший в горле. — Я был слишком самонадеян. Последний год я прожил среди людей, которые не знают меня, не знают о моем происхождении. Подобная грязь не должна касаться такого чистого господина, как вы…
Он все-таки задохнулся, из последних сил стараясь не сотрясаться в объятиях Сичэня, и тогда тот решился.
— Что ж… — произнес он в наигранной задумчивости. — Раз у нас с тобой сегодня вечер воспоминаний и откровений, то давай я, как старший брат, первым расскажу тебе о себе. Договорились? Тогда слушай. Ты уже знаешь, что нас вырастил дядя. С матерью, пока она была жива, мы виделись раз в месяц, с отцом не встречались почти вовсе. Они жили в двух шагах от нас, но их уединение не было позволено нарушать. Потому что наша мать… убила одного из старейшин нашего клана, а отец, дабы спасти ее от казни, женился на ней, после чего, став практически соучастником ее преступления, ушел в затвор.
Повисла тяжелая тишина, прерываемая лишь отрывистыми вдохами. Яо окончательно застыл в кольце обнимающих его рук, а Сичэнь, склонившись, почти уткнулся носом в его макушку.
— Я сын убийцы, А-Яо, — прошептал он туда же, в чуть отливающие каштановым густые пряди. — Я не знаю, что может быть хуже. Однако дядя всегда говорил нам с братом, что если мы вырастем хорошими и благонравными людьми, это поможет нашим родителям получить шанс на достойную следующую жизнь. Любой поступок можно… если не исправить, то искупить.
Новая пауза оказалась длиннее предыдущей, но — на удивление — уже не такой тяжелой. Спустя, казалось бы, вечность, Мэн Яо наконец заговорил, озвучив сумму.
— Немало, — прикинув имеющиеся ресурсы, признал Сичэнь. — Впрочем, если продать все, кроме меча и флейты, все же подъемно. Когда и кому ты успел задолжать столько?.. Нет, не говори, если не хочешь!
Однако после его откровений Яо все же решился и обреченно произнес:
— Столько стоит моя мать.
— Она была дочерью купца, — по дороге в Юньпин рассказывал Мэн Яо свою невеселую историю. — Тот разорился и должен был всем вокруг. Один из его бывших вроде как друзей предложил ему продать дочь. Сам он был уже женат, но дед понадеялся, что его дочь возьмут младшей женой или хотя бы наложницей. Он дал ей хорошее образование, она чудесно играла на гуцине, умела рисовать, и ее каллиграфия была выше всяческих похвал. Она могла бы стать достойной женой кому угодно, если бы не несчастье с ее отцом…
— Он продал ее и полученными деньгами попытался наладить свои дела. Не знаю, удалось ли ему это… Ибо так называемый друг не стал брать мою мать в наложницы, а перепродал ее в ивовый дом. Тот был изысканным, для знатных и утонченных господ, и девушки там работали соответствующие: не просто изящные, но и прекрасно образованные.
— Моя мать почти смирилась со своею судьбой. Она выросла в любви и ласке, а лишилась всего, будучи совсем юной. Выход у нее имелся только один: скопить те крохи, что перепадали лично ей от тех баснословных сумм, что платили за нее клиенты, и однажды выкупиться. Однако потом родился я, и свободных денег у матушки не осталось совсем.
— Она ведь хотела, чтобы ты стал заклинателем? — припомнил Сичэнь старый разговор. — Почему же тогда не отдала тебя в какой-нибудь орден, а тратила деньги на заведомо шарлатанские пособия?
— Матушка не знала, что они фальшивые, — вздохнул Яо. — Она ведь сама не заклинательница и совсем в этом деле не разбирается. Но она знала, что мой отец был заклинателем, и надеялась, что я унаследую его способности.
— В этом она оказалась права, — Сичэнь ободряюще улыбнулся ему. — У тебя очень яркий дар, твой отец должен был быть сильным совершенствующимся. Твоей матери следовало отправить тебя к нему. Законный ты или нет, а таким сыном можно только гордиться.
— О… — Яо сбился с шага, а взгляд его, казалось, нашел нечто очень интересное на другой стороне дороги. — Она… скажем так, попыталась. Дала мне вещь, которую он оставил ей. Однако… все это было напрасно.
Сичэнь, не отводя взгляда от расстроенного лица своего друга, нащупал его ладонь и крепко сжал в своей руке.
— Твой отец к тому времени погиб? — спросил он сочувственно. — Работа заклинателей непростая и опасная…
— О нет! — к его удивлению, из груди Яо вырвался горький смешок. — Он жив, и здравствует, и благоденствует. Просто у него есть законная жена и законный сын, и я, увы, совсем не вписывался в эту благостную картину.
— Даже если так, — нахмурился Лань Сичэнь. Его учили не осуждать никого сгоряча и не делать чересчур поспешных выводов, однако этот незнакомый человек породил в нем темное чувство неприятия. — Даже если он не захотел, пусть даже не смог признать тебя, он не должен был отказываться от тебя вовсе. Можно было хотя бы помочь с обучением, это не так уж накладно. Зато взамен он получил бы прекрасного заклинателя.
